Пусть лучше кану я во тьму! -
Она в беспамятстве кричала.
Как лунный свет, стал леший бел.
Бессильно руки опустив,
Он разом будто онемел,
Злодейства ведьме не простив.
Пусть даже прав не ты, а я, -
Забухал грозно дед Водяник, -
Лишь ведьме буду я судья,
Тебе же, леший, вечный данник!
Бесстрашно ведьма рассмеялась.
Она уже в себя пришла
И смехом скрыть от всех пыталась,
Как душу ей обида жгла.
Даю я, водяной, обет, -
Она со злобой прошипела, -
Что сколько ни прошло бы лет,
Закончу начатое дело.
Мне ненавистен весь ваш род,
И в том нет разницы, признаюсь,
Когда и кто из вас умрет.
Но Афанасий дорог, каюсь.
А месть не терпит чувств иных.
И тот, кто чью-то жаждет кровь,
Всегда чураться должен их
И задушить в себе любовь.
Я детям это завещаю, -
Блеснул раскосый ведьмы глаз,
И помнить свято обещаю,
Когда приду в другой я раз.
Ручей, и лес, и все живое,
Казалось, в страхе замерло.
Весь мир затих, и только двое
Кричали друг на друга зло.
Но дед Водяник признавал,
Что девы ненависть сильней.
В былые дни он мать знавал
Во всем Марина схожа с ней.
И, осудив когда-то мать,
Из милосердья дочь осудит
Ведь будет боль ее терзать,
Покуда сердце биться будет.
Вот так и мать твоя, сказал, -
Законы наши отвергала.
Нас Бог бесплодьем наказал
От ведуна она зачала.
Соблазн в мир нежити внесла,
Себя, Силантия сгубила
Всем только горе принесла,
Тем оправдав, что полюбила.
Но хуже ты стократ ее.
Мать из любви твоя грешила,
Ты мстить решила за нее,
Но даже мать ты не любила.
А Афанасийон не в счет.
Легко ты духа соблазнила,
И в том холодный был расчет
Его понадобилась сила.
Не нужен ведьме дух лесной,
Бесплоден блуд их век за веком.
Продолжить проклятый род свой
Ты сможешь только с человеком.
Иль думаешь, меня убив,
Законы ты бы изменила?
Бог, даже сына не простив,
Тебе не даст такую силу.
Не дасттак я сама возьму, -
Зловеще ведьма прокричала.
И захочурассею тьму,
Которой не было сначала.
Уймись! воскликнул водяной. -
Горда ты свыше всякой меры,
И в том покайся предо мной.
Не может нежить жить без веры!
Не можетверит пусть в меня, -
И ведьмы голос зазвучал
Как гром, раскатами звеня: -
Ведь умер Бог! А ты не знал?!
Глава 17, в которой каждый получает то, что заслужил.
«Бог умер!» эхо повторило.
Примолкло Вновь произнесло
Само с собою говорило
Как будто вековое зло.
А эхо множилось, дробилось
На сотни разных голосов,
И, отдаляясь, разносилось
«Бог умер» в сумраке лесов.
И нежить вдруг притихла разом,
Не смея эху доверять.
Но, отвергая высший разум,
«Бог умер» стала повторять.
Кто робким шепотом, кто вслух,
Бросая вызов или в страхе,
Мечтой лаская гордый дух,
Привыкший жить, как червь, во прахе.
Так умер Бог, ты говоришь? -
С опаской глянул водяной.
А чем ты это подтвердишь?
Да не играй в слова со мной!
Он умер, точно знаю я.
Мне тайну ангелы открыли.
В трусливом страхе за себя
Они от мира это скрыли.
Бессмертен Бог, внушали нам,
И верили все в это слепо,
Не доверяя вещим снам.
А что уж более нелепо?!
Кивнул угрюмо дед Водяник:
И я забыть пытался сон
В нем возвращается изгнанник
И занимает отчий трон.
Трон пуст уж множество веков,
Быть может, и тысячелетий.
Но держат вас за простаков,
Чьи спины полюбили плети.
За вами ангелы следят,
Как божьи псы сторожевые.
Чуть что, так поедом едят.
А разве нежитьне живые?!
Вы то же, что и человек,
Сотворены из той же глины.
Но вот уже который век,
Как прокляты. А вы невинны!
Лолитою сотворены,
Вы против Бога ополчились.
Но ведь вина в том Сатаны,
Вы под его началом бились.
За что же нежить Бог карает,
А человеку прощено?
Он вам плодиться запрещает,
Тому же все разрешено.
Как свято нежить чтит закон,
Что дан ей Богом в наказанье!
Послушным имялегион,
И их ничтожны притязанья.
А человек желает править,
Всем божьим миром завладеть,
И, Бога оскопив, заставить
Себе в церквах осанну петь.
Да разве Бог стерпел бы это,
Когда бы жив доселе был?!
Иль в страхе прячется он где-то,
Лишенный мужества и сил?
Нет, умер Бог, ведь это ясно.
И, значит, все его законы,
Что нежить мучили ужасно,
Отменены и беззаконны.
И ты, неправедный судья,
Уж никого судить не будешь.
Об этом позабочусь я.
Марины ты не позабудешь!
Казалось, даже борода
У водяного дыбом встала.
Еще чуть-чуть быи беда
Над ведьмой крылья распростала
Но шумно выдохнул старик
И злобы будто не бывало.
Он головою вдруг поник.
Его раскаянье терзало.
Судья неправедный! Дед всхлипнул.
Не дав ему договорить,
Вдруг Афанасий громко крикнул:
Коль умер Бог, и нам не жить!
Смех ведьмы, слезы водяного,
Галины с Прошкой причитанье
Разволновали духа злого,
И он прервал свое молчанье.
Весь миртворение его,
И даже наша мать, Лолита.
Что мы без Бога? Ничего.
Во мраке тайна жизни скрыта
Лолита в нежить дух вдохнула,
Но не от Бога ли взяла?
И не ему ли нас вернула,
От своего устав же зла?
Но если Бог умретпрервется
Его дыхание. И дух
Покинет нас и не вернется
Бог жив, покуда жив злой дух!
Как видно, старый я дурак, -
Взревел, опомнясь, водяной. -
Затмил мне было разум мрак
Ах, ведьма, ты шутить со мной!
Но та презрительно молчала,
Как дед Водяник ни вопил,
И никого не замечала -
Раскосых глаз пустым взгляд был.
Боролась ведьма, как могла,
Пока в ней не иссякла сила.
Она бы лучше умерла,
Чем о пощаде попросила.
Что смерть? Одно прикосновенье
Из мира этого в иной
Продлится переход мгновенье.
Жизнь вечная страшней порой.
Жить, как отец, в душевной муке?
Марина видела и знала
Нельзя с любимым быть в разлуке.
Она отца не понимала.
Ей Афанасий не простит
Своей обманутой любви,
За мать она не отомстит
И не утопит мир в крови, -
Зачем тогда ей жизнь такая,
Неутоленная во всем?
И, мыслью в небо улетая,
Марина растворялась в нем
Я сплю, и это снится мне? -
Из леса вышел Никодим.
Мурашки скачут по спине
Эй, Прошка, что, договорим?
Но почему ты гол, как зверь?
А это кто, ужель Галина?
Я не забыл тебя, поверь
Но так ли ты теперь невинна?!
Язвил он зло и откровенно,
И не скрывал, что рвется в бой,
Понять пытаясь вдохновенно,
О чем все спорят меж собой.
Я, Афанасий, сам не свой!
На миг всего я и заснул,
Наказ твой помня, полевой
Не удержался и зевнул.
Но тут же, скрыв зевок ладонью,
Отчаянье изобразил:
Сам не пойму я, как спросонья
Я за людьми не уследил!
Туда-сюданигде их нет,
Как будто мне они приснились.
Не отыскал я даже след.
Они в лесу бесследно скрылись!
Ты все же, друг мой, дух лесной,
А я всего лишь полевой.
Ну, прикорнул я под сосной
Да не качай же головой!
Взгляд Афанасий бросил хмурый:
Мне не до шуток, Никодим!
И то какой-то ты понурый.
Марина, ведьмочка, что с ним?
Что с нею, ты хотел спросить,-
Угрюмо леший проворчал.
Ты подскажи, как упросить,
Чтоб дед Водяник не серчал?
И Афанасий рассказал
Все без утайки полевому.
В ум друга веря, леший знал
Тот подольстится к водяному.
Закон гласит: за окооко,
А смерть несущийумирает.
И справедливо, пусть жестоко,
Убийц за помыслы карает.
Ответив другу, Никодим
Промолвил очень тихо: «Жаль».
Винился будто перед ним,
Предвидя вечную печаль.
Но Афанасий не смирился,
И выдал гневный взгляд его.
В лице он даже изменился,
Но не страшился ничего.
Тихонько солнце на закат,
Окровавленное, клонилось.
Был лешему сам черт не брат.
В нем предков сердце пылко билось.
Меня послушай, дед Водяник, -
Он к водяному подступил. -
Народа нашего избранник,
Ты по закону всех судил.
Но почему жесток так он?
Ревнитель строгий старой веры,