А ну как кто тебя осудит?
Да уж не ты ли мой судья?!
И даже твой, старик, палач.
Имею прав всех больше я!
Был ведьмы крик похож на плач.
В руке ее блеснул сосуд,
Наполненный прозрачным ядом.
Сейчас свершится правый суд,
Иль с матерью я лягу рядом!
Глава 16, в которой Марине едва не удается погубить деда Водяника, но Афанасий спасает его.
В лесу не просто полевому
Найти дорогу и ночлег.
И, поплутав по бурелому,
Свой Никодим замедлил бег.
Куда мог леший провалиться? -
Воскликнул полевой в сердцах
И даже начал было злиться,
Как вдруг заметил тень в кустах.
Вгляделсятак оно и есть!
Там Афанасий затаился.
Жестокую замыслив месть,
Тот в зверя перевоплотился.
Но друга Никодим узнав,
В нем перемене поразился
Волк, голову свою задрав,
Ужасным воем разразился.
Одним лишь голосом, без слов,
Завыл протяжно, вдохновенно,
И был, казалось, он готов
Петь день и ночь самозабвенно.
Но лучше леший бы молчал
Юнец продолжить путь не смел.
На вой он плачем отвечал,
Вовсю сморкался и сопел.
Иван дрожал, как лист сухой.
Молитв обрывки бормоча
Христианин он был плохой, -
Взывал он к лешему, крича:
Не будь злодеем, отпусти,
Георгий же вот-вот помрет!
На этот раз его прости,
Еще придет его черед!
Перемежался с плачем вой,
И горше не было печали
Вздохнув, подумал полевой:
В лесу всю живность распугали!
Эй, Афанасий, он позвал.
И леший смолк на полу ноте.
Забыл, куда меня послал
Не по моейсвоей охоте?!
Привычный облик свой приняв,
Смолчать решился леший было.
Но, волчий норов переняв,
Ключом начало злое било.
Ты вовремя меня нашел, -
Отвел он взгляд от Никодима.
Один отбился и ушел.
Мне помощь, друг, необходима.
На поиски отправлюсь я,
А ты пока что этих двух
Постереги здесь без меня,
Терзая души их и слух.
Раз надо, я постерегу, -
Покорно Никодим кивнул.
Не пожелаешь и врагу
Такую жизнь, и он зевнул.
Но только Афанасий скрылся,
Враз бросил на судьбу роптать,
Забрался в куст, листвой укрылся
Он не любил недосыпать.
Сон налетел в одно мгновенье,
Лихой и беспощадный тать,
И Никодима, без сомненья,
Сумел легко завоевать.
Порой пугает тишина
Подобно молнии нежданной.
В лесу она всегда страшна,
Пусть даже кажется желанной.
Иван прислушался. Как тихо!
И даже лес вдруг светлым стал.
Георгий, миновало лихо, -
Еще не веря, прошептал.
Дождемся ночии в дорогу,
Тебя на горб себе возьму.
В нем разгоралась понемногу
Надежда, освещая тьму
Где Петр прошел, остался след, -
Казалось, лес кровоточил, -
Он, в довершенье многих бед,
Порядком лешего взбесил.
Когда тот в волка воплотился
Впервые в собственной судьбе, -
То невзначай переродился,
И потому был не в себе.
Он мести жаждал, но забыл,
Явилось что первопричиной,
И потому печально выл,
Измучась злобой беспричинной.
Он даже лес не узнавал,
Сам изменившись в одночасье,
И к человеку ревновал
За мнимое к тому участье.
Все было новым для него,
И новизна порой пугала
Меняла круто жизнь его,
Но ничего не обещала.
Дух предков словно в нем ожил
И счел жизнь прошлую забавой;
Он Сатане, как встарь, служил,
И дани требовал кровавой.
Преобразился дух лесной
И лес обрел черты иные.
Безжизненный, угрюмый, злой,
Щетинил иглы он стальные.
Из плоти, прикоснись, кусок,
В одно мгновенье вырывал,
Как дикий зверь: один бросок
И кто слабее, умирал.
Густым лес пропитался мраком
И затаился, предвкушая,
Как будет жить, питаясь страхом
И милосердия лишая.
К ручью приблизясь, дух лесной
Заслышал явственно мольбы.
Взывал к кому-то водяной,
Перекрывая шум борьбы.
Будь молодцом и выпей зелье, -
Он смех короткий различил.
Да тут вовсю идет веселье! -
Подумав, леший поспешил.
То, что увидел, изумило,
И он скорей протер глаза,
Но ничего не изменила,
От боли горькая слеза.
Был дед Водяник окружен
Русалкой, лешим и Мариной.
Заклятьем немощи сражен,
Он бился с яростью звериной.
Одним усильем мышц могучих
Он нападенье отражал,
Но так завяз в песках зыбучих,
Что никого не поражал.
На спину леший взгромоздился,
Русалка за руки держала
Как водяной ей ни грозился,
Она его не отпускала.
Был дед Водяник обречен,
И с каждым вздохом приближался
Тот миг, когда не смог бы он
Отбиться, как бы ни сражался.
Стихии воплощенье, глыба
В венце зеленой бороды,
Он задыхался, словно рыба,
Что умирает без воды.
Забавно, ведьма прохрипела,
Кривя в усмешке тонкий рот
Змея как будто прошипела. -
Я буду жить, а он умрет!
Боюсь, мне будет одиноко,
Ведь не было такого дня,
Чтоб с водянымза окооко!
Сквитаться не мечтала я.
О чем теперь я думать буду
И чем заполню пустоту,
Где новый жизни смысл добуду,
Когда свободу обрету?
Умри и ты, иди за мной.
Едва очутимся в аду, -
Ответил гневно водяной, -
Я сам тебя тогда найду!
И к жизни ты меня присудишь,
А заодно и мать мою?
Вскричала ведьма. Нет, не будешь
Гордыню тешить ты свою!
Марина ближе подступила.
Ему держите крепче руки!
Нечистой будь он трижды силой,
Но испытает смерти муки.
И тень во мраке глаз мелькнула,
И опечалились они,
И бледность вмиг к лицу прильнула.
Прощай же и навек усни!
Скатилась капля, зашипев,
Как демон легиона тьмы,
Но песню смерти не допев,
Затихла, цвет приняв сурьмы.
Встал Афанасий пред Мариной,
Взглянул в раскосые глаза
Казалась та такой невинной
И он растерянно сказал:
Я не пойму, что происходит,
Мне будто снится страшный сон,
И мысль безумная приходит
Мой разум ею потрясен!
Будь проклят хилый разум твой, -
Воскликнул гневно водяной. -
Ты, леший, больно уж простой.
Ужель не видишь, что со мной?
Так встань на сторону мою, -
Вдруг голос мощь его набрал, -
И совесть обели свою
Ведь ты меня сюда зазвал!
Но коли замысел таков
То прокляну я всех навек.
Моих вы ужаснетесь слов:
Коварней вас лишь человек!
Был дед Водяник в сильном гневе
И, нежить с плеч стряхнув своих,
Он пригрозил коварной деве:
А ты ответишь мне за них!
За то, что их околдовала,
Лишила и ума и воли
И к святотатству призывала
Страшней твоей не будет доли.
Ты не хули огульно нас, -
За ведьму леший заступился.
Ты прав, и я тебя не спас,
Но на нее ты зря взъярился.
Не смерти мы твоей хотели,
А дух жестокий усмирить.
Но попросить тебя не смели
Отвара ведуна испить.
Сказать мне правду было нужно,
Но я тебя тогда не знал, -
И Афанасий простодушно,
Как на духу, все рассказал.
Был долог и ухабист путь,
Которым он до цели брел,
Но не скривил его ничуть
И тем доверье приобрел.
Был дед порядком с толку сбит,
И ложь он истиной измерил:
Пусть леший правду говорит,
Но ведьма Ведьме он не верил.
Не лгу я, Афанасий молвил,
Приметив недоверья взгляд.
Ведун при мне сосуд наполнил.
Отвар целебный в нем, не яд!
И что за дикая причуда!
Чтоб убедить тебя, я сам
Хлебну из этого сосуда.
Своим поверишь ты глазам?
Испей сперва, там будет видно.
На слово как мне доверять?
Кому жизнь в тягостьне обидно
Ее по глупому терять!
На деда с укоризной глянув,
Из ведьмы ослабевших рук
Сосуд взял леший. Та, отпрянув,
Вся почернела словно вдруг.
Глаз, полных тьмы, не отводила,
Кричащих лешему как будто.
В них мысль туманная бродила
И словно зарождалось утро.
Душа взывала к покаянью,
Но гордый дух протестовал.
Приговоренный к наказанью,
Он, возмущенный, лютовал.
А Афанасий безмятежно,
Сомнений тягостных не зная,
Марине улыбался нежно,
Ее мольбы не понимая.
Он яд почти что пригубил,
Но в миг последний с диким криком,
Душевных ей придавшим сил,
С любовью просветленным ликом,
Марина бросилась к нему
И, зарыдав, к груди припала.