На лиру тотчас взвалят груз,
Лишь для тебя её настрою.
Любовь могла б меня спасти:
Всегда поблизости проказник,
Кто среди муз пусть не в чести,
Но и в степи закатит праздник.
Проказник, право, не простак.
Замёрзшей лирой он скучает,
Но, лишь падёт на землю мрак,
Он сердца струнами играет.
Он распаляет чувства той,
Что блещет дивной красотой.
Но я от мыслей сих страдаю
И их вседневно убегаю.
Природа в утешенье нам.
Я говорю её устами,
Но я скучаю по лесам;
Сей край столь беден древесами.
Стеснили жизнь мою валы!
Увы, моя Елизавета,
В фортеции Елизаветы
Одно лишь обществоослы,
Да дромедары, да козлы,
Да запорожцы, да ягнята.
Не всё петиметру-солдату
Великосветские балы!
Но всё ж, условимся, лишь сон
Сразит усталого супруга,
Идём, оставя гарнизон,
В степи, в степи любить друг друга.
Григорию Потёмкину
По-царски одарён ты щедрою природой.
Талант и чистоту хранит твоя порода,
Изысканный мудрец, привычный зову чести,
Ко всем участья полн, противник тонкой лести,
Беспечный весельчак, порой философ мрачный
Но сей последний скрыт в тени полупрозрачной.
Герой Горация, тебя в былое время
В кумиры возвело бы эллинское племя.
Как умещается всё на челе твоём?
Отрадно мне, когда вступаю я в твой дом.
Нет! приравнять тебя нельзя к иным великим
Вседневно ты для нас являешься двуликим.
Пожалуй, внутренность твоя многообразна.
С десяток лиц в тебе началам служат разным.
Забудь на краткий миг груз тягот и невзгод,
И дух твой счастие внезапно обретёт.
Но справедлив ли ты, когда в печальных думах
Перебираешь сонм завистников угрюмых,
Что мнят в безумии равнять тебя с собой
И злобной завистью тревожат твой покой?
Веленье мудреца без лишних слов прими:
Любезный князь, прошу, себя ты возлюби.
Настанет деньЛуна под бурей содрогнётся,
Осман падёт во прах, не в силах уж бороться.
Вожди их, кровию своей траву питая,
К ногам твоим прильнут, о жизни умоляя.
Узри царицы ты и счастие, и славу,
Ты ей надёжный друг, отмститель за державу.
Узри красавиц, кои слёзы проливают
Своих племянниц, что тебя благословляют.
Узри меня, кто горд быть спутником твоим,
И дружбы голосом утешься золотым.
Тебя ждёт подвиг, но предвижу в отдаленье:
Как сон ты отряхнёшь кровавые виденья.
Средь солнечного дня в венке из юных роз,
Ты снова жизнь вдохнёшь без потаённых слёз,
И наконец любовь, искусства, размышленье
Покроют дни твои цветами наслажденья.
Елизавете Разумовской
Сей день запомнится счастливейшим из дней
Всей Вене, встретившей сиятельных гостей.
Приветы рифмачей теряются в трезвоне,
Но всё же лучшие у доброго Гамбони.
Давно я предвкушал увидеть это диво,
И вот уж наяву им очарован живо.
Прекрасная звезда взошла на небосклон.
Какой изыск, какой в ней разум заключён!
Семейства славного в ней видятся черты.
Для матери своей она дух доброты.
Противница она тщеславия пустого
И себялюбия смиренно рвёт оковы,
Недаром благодать живёт в главе сей милой.
Но победить порок ей, право, не под силу.
Наследуя отцу полёт воображенья,
Она скучает всё ж механикой, движеньем,
Резьбой, рисунком и познанием природы.
Умом она в отца, душойиной породы.
Не схожа обликом с божественной сестрой,
Елизавета страсть имеет за душой.
Лишь искренность сердец, характер, благородство
Меж ними кровное свидетельствуют сходство.
Другой сестре она подобна прилежаньем,
Не думая векам предать своё прозванье.
Она оригинал под блеском красоты,
В речах своих полна ума и остроты.
Её словечки свет вседневно повторяет;
Но простодушием друзей она пленяет.
Она прелестна, как весенняя капель.
Всё ж родилась она, когда стоял апрель.
Елизаветы вкус сквозит и в милой шутке,
В приятельских речах она блестит рассудком.
Так! Сердце и слова её всегда умны.
Дары небесные ей были вручены
При появленьи в мир, средь дня двадцать шестого.
Быть рядом с ней для нас верх счастия земного.
Прасковье Мятлёвой
Благословенная супруга
Того, кто дорог мне именованьем друга,
Я дружбы той храню чудесные картины;
Бессмертныя Екатерины
Он был советник, друг, финансов устроитель!
Вы внучка дивного героя,
Кому божественной рукою
Марс отворил богов обитель
За величавые труды;
Кто в поединках беспримерных
Похитил Фридриха победные плоды!
Дочь покорителя магометан неверных,
Узревшего Дунай, пленившего Хотин!
Вы излечить смогли от чёрного недуга
Сего несчастного, лишившегося друга,
Кто участи своей не вынес бы один.
Примите в сих стихах моё благодаренье
И будьте веселы, любезная подруга.
Пребудьте же вовек достойной восхищенья.
Прекрасный Ваш альбом хранит изображенье
Всех черт моих; но нет, ещё таит душа
Признательность, любовь и нежность без границы.
Мне, право, нечему учиться
У Вашего карандаша.
Son anche pittore штрихом иного рода:
Рисую мысленно небесные черты,
Которыми щедра природа
Пред богом Вашей красоты;
Рисую все дары душевны и сердечны
(Я прозу не пущу в стихи свои, конечно,
Но и выдумывать не стану каламбуры),
Что Вы скрываете от посторонних глаз.
Но, полно, не нужны поэзии фигуры,
Когда так истина живописует Вас.
Александре Дитрихштейн-Шуваловой
Повсюду трепетной стрелою
На север компас обращён.
Наши сердца влекомы тою,
Что нам несёт любви закон.
Сестра ей первая подруга,
А муж соперничает ей.
И как прожить им друг без друга
И без насмешливых затей?
Она учтивости прелестной
И добродетели полна.
Блистая грацией чудесной,
Очаровала свет она.
Поэт невольно восклицает:
Семья златая, ваш портрет
Неизъяснимо вдохновляет
Вам адресованный куплет.
Комедианты дорогие,
Великолепные друзья,
Невольно будешь петь Россию,
Когда мы дружная семья.
Рождением Александрины
Восторг наш общий осенён:
Признательностию единой
Три сердца бьются в унисон.
Прасковье Голицыной
Вот милый мой кантон, как говорит швейцарец,
Где Вашим вымыслом пленён один цесарец.
Вы остроумие само
Пред Белосельским-Башомо.
Найдёте Вы у нас часовни вековые:
Собесский в старину творил дела святые,
Чтобы неверного скорее победить
И Австрию приободрить.
Дремучий лес кругом, как будто для того,
Чтоб голосу внимать природы потаенной.
Вы были ей благословленны
Проникнуть в таинства искусства своего
И тем уже служить природы украшенью.
«Кантон противный» мой! Когда б Ваш милый гений
Провёл со мной остаток дней!
Он средь мусических затей
Всё был бы верен вдохновенью.
Вы восприемница пленительных манер
Того, кто был для нас Парни, Дорат, Вольтер.
Хотел бы вновь любить скучающий певец,
Но долг повелевает ныне
Без лести петь мою княгиню.
Сегодня, право, я не льстец.
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.