Шрифт
Фон
Стряхнув мгновение, отпрянула вдруг птица и улетела отогреваться в перинах своей дощатой норы, оцарапав кожу льда, но ни один мускул не дрогнул на его бледном холодном лике. Невозмутимое, как и прежде, выражение, выдавало в нём тонкую раннюю натуру.
Трудный его характер не давал дышать ровно в виду изнанки жизни, что таилась под спудом его. Иначе не выходило, не умел, не желал. И от того-то рыдал любому сердечному вниманию в ответ, и стекал стеклянными ручьями туда, откуда возврату не найтись.
Ясно
Ворон лениво встряхивал мягким платком крыл и простужено ворчал себе под нос. Который день природа не могла определиться со своими намерениями и путала его матримониальные планы. Давно пора было решать что-то и с квартирой, а он всё никак не мог подступиться к своей супруге. Её настроение было переменчиво, как та погода. Каждый гододно и тоже.
Дорогая, нежно каркал ворон на ушко супруге, нам стоит, наконец, определиться, где будет детская в этом году.
Станешь надоедать, надобности в ней не будет! сварливо отвечала та и, обернув голову измятым во сне крылом, делала вид, что спит.
Ворон садился на постель, и, покачиваясь в такт своему деревянному дому, глядел через приоткрытую форточку вниз. С каждым днём земля была всё светлее и ближе, снег не прекращался ни на минуту.
Ты решил меня заморозить?! Закрой, наконец, окно, тир-ран! возмущалась жена, и ворон, испуганно глянув в её сторону, спешил прикрыть собой окошко.
А там Поздними яблоками висели на ветках снегири и синицы. Осень то ли позабыла их в печи, то ли приберегла для гостинца. И спутавшись, дятлы, ослепшие от снега, клевали воробьиных, пугая их ненарочно.
Ворон вздохнул. Облака законопатили все щели неба, а он любил ясность во всём, как нужна она всем, но не всегда.
Спустя час, солнцу удалось-таки оттереть своё окошко. На седой паутине леса лежало голубое крашеное яичко неба. Устроившись на вершине берёзы, сонно улыбался ястреб, и ему навстречу, раскинув объятия, летела подруга. А некий путник там, далеко внизу, пробивал дорогу по колено в снегу. Ему незачем было смотреть по сторонам, ему казалось всё ясным и так.
С порога жизни
Некрепкий чайный свет солнца резок от того, что несмел и в себе неуверен, как миг, что внимает ему.
Залитые янтарной эмалью бока божьих коровок хрустят с позабытой привычки. Неловкость чёрного шёлка полупрозрачных их крыл простительна и беззвучна почти, слышна лишь взгляду.
Пяльцы оконных рам дрожат в руках времени, вольно срываясь на трепет там, где паук щекочет их, разыгрываясь на прозрачном статном стане мелодий бытия.
Поезд времени неумолимо и без жалости, без страсти, бесстрастным метрономом мерно тянет ковёр почвы из-под ног, и нет сил сдержать его. Одной напраслине дано быть равномерной не по силам.
Безрассудство, своим фуэте, льда последнюю кромку нарезав, весомо, а в воде, столь весомой, громко рыбы толкают друг дружку во сне.
В вату снега расставлены сосны Так не делают зимы, лишь вёсны.
Заяц пег, и к осине прильнув, приобняв, мехом мох утирает, смакует тугую и влажную шейку.
Сокол машет крылами, рассвету навстречу. Так, вращенью земли он невольно перечит. И перчат небосвод птиц конечные стаи.
Доля дров, хрустом пальцы так скоро измучив, печь грустит, густо жаром ладони небес не согреет никак.
Лес простым куличом, чуть присыпанный сахарной пудрой, разговенья весенне дождётся ль? Никак
Чем дальше от, тем звёзды светят ярче. И тем скорее в рост идёт побег. Простится преднамеренный побег. Но белый свет и вправду ночи марче.
Делясь столь малым, малое дитя крошИт округ скоруплую горбушку.
Так радость стелится на тропке у жнивья, с порога жизни ведомой избушки
Утро весны
И-и-и-и, Трогательно утро Трещит, тратит сердце. Труха пня, и та тратится: на капризы таящейся, тающей из него воды, вторит слышным едва трелям и кашлю косуль, что трогают несмело вязкий от тепла наст.
Камертон отпущенного повода ветки или тайный перестук дятлов о своём. Дымка солнца, что перечёркнута уснувшей навек осиной. А само, оно, зреет пушистым ослепительным бутоном, рвётся к полудню, что отнимет у него силвполовину. Жизнина целый день.
Неуклюжие попытки избежать тревог не оканчиваются ничем.
Шаги ломают судьбы снега, обкусывают жадно или по чуть, всё выходит жалко. Лучше стать недвижно, чтобы не портить совсем.
Софит солнца, сквозь начёс прилично убранной кроны, изливается широкой воронкой на сцену дня. И не сорвать уж взгляда. Всё, что ни произойдёт в его светеправда. Все, кто не взойдут на его помостправы.
Первый день весны, ещё не она, но проба. Намёк зиме, что пора бы уж
Влажный морозец мешает распеву птиц. И бодрит, погоняя, прогоняет нетерпением своим.
-И-и-и-и, тонким взглядом под ноги, поверх, скромно, будто в чьей-то супружеской спальне
Даром, лещины букет, вослед. Что за белка! Обернулась сквозь плечо, не прячась, взмахнула платочком хвоста прощально Идите уже! Подарок-то, подарок не оставьте!
А и нет. Шаг, другой Не мелко ли по мелкому-то? Сдернет весна скатерть снега, отправит в стирку. Ступит олень на влажную землю внахлёст букета орешков, тот махнёт рыбьим хвостом, нырнёт вглубь и вспенится поляна ещё одним берёзовым кустом.
И-и-и-и, отчего весна так любит сей звук, намекает на что? От бесконечной ли своей щедрости, от умения ли потворствовать жизни, будить её Так пусть. Не всё ли равно. Пусть звучи-и-и-ит, будет пусть!
Беды и счастье
Из норки снега выглядывает согнутая гусеничкой ветка. Топорщится невыплаканными почками. То ли вздохнёт, расправив плечи, то ли пропадёт безвестно, сгинув под чьей-то безоглядной поступью.
У дерева своя, иная тайная жизнь. То, что зримолишь малая её часть. Под спудом землихитросплетение корней, соков, судеб. Истоки проступков и ран, недоумение расставаний: громких, внезапных, роковых.
О чём стонут деревья? О болях своих. Рады чужому веселию, участливы стороннему счастию. Хлебосольны, приветливы И. даже после! После всего, чему свидетелем быть пришлось, прошли через что И даже тогда, тепло и свет, пение дров в ночи: «Помни обо мне»
Не от того ли тянет к камину, к печи, к костру Теснимся ближе, протягиваем руки навстречу, ожечься не страшась.
В недрах корней, под арочными их сводами, чего только нет, кого не побывало. Но крепок древесный дух, неболтлив. Даже берёза, сколь ни пытают её по весне, удерживает скупые кровавые слёзы, пока способна. А как нет, вянет цветком. Обметавши бледные губы, опадают берестой щёки, горбится чагой нос. Чахнет
В зыбке ветра и день умаляет жизнь свою. Поворотя на бок арбузное темечко, неподалёку таится луна. На откуп ночи отданы все прелести её сиятельства.
Во свету она седа и стеснена собою. Но роскошь ночи являет её красу. Намёк или светлую полосу промеж иных одежд, угрюмый ли взгляд из-под нависшей чёлки, лукавый вполоборота, а тоглянет, минуя околичности, и в самое сердце, навылет. Истомишься в другую ночь поджидая её у калитки, да всё впустую. Обернётся серой шалью облака, присядет к филину под крыло секретничать о своём ночь напролёт. А поутру Но полно, не так всё, утром-то. Расплывчаты, простоваты черты, и взгляд глубок не столь.
Скоро стирается с неба мелкий отпечаток луны. Филин, близоруко оглядевшись, плотнее закрывает дверь опочивальни. А день, не отыскав ветреного ложа, берётся скатить солнечный шар с края земли, и толкая его перед собою, в чём былбез шапки и пальто, бредёт до самого заката туда, откуда возврату к прежнему нет
Ибо каждый деньновое: счастье и беды, беды и счастье.
Канунное, с-нежное
Некрасиво измятый пальцами пирог луны растворился наполовину в блюдце стоялого сизого чая поднебесья. Облако тумана округ квасилось молочно. Она, как и все дети, не любила пенки и морщилась, пытаясь отстраниться, но та липко и неотвязчиво тянулась за нею. Ветер, пытаясь услужить, несильно дунул Не поправив дела, размазал только, да так, что охнул филин и хохотнула косуля.
И смущённым ушёл вечер, тихонько прикрыв деревянную дверь, из-за которой долго ещё было слышно, как простуженный кабан полощет горло под кустом.
Шрифт
Фон