Так я и делаю.
Ты заходи, когда сможешь, говорит мне Артем и закрывает за мной дверь.
Я снова слышу удаляющиеся прыжки, как будто при моем появлении австралийский кенгуру спрятался где-то в ванной, и вот выскочил и снова радостно запрыгал по квартире.
И я вдруг понимаю, что мой уходэто был не единственный возможный вариант. Например, я мог бы остаться с другом. Он один, и ему нужна моя помощь. Но это запоздалая мысль. Не ломиться же обратно в дверь!
Оправдав себя, я ухожу, бережно придерживая сверток с подарком для Светки.
До дома, в котором жила Светка, я шел целую вечность, каждую минуту ожидая подвоха со стороны прохожих. Шел словно по минному полю. Но ничего ужасного не случилось, и мы с подарком добрались благополучно, опоздав всего на полчаса.
Еще в подъезде я слышу музыку. Народ уже давно собрался, и веселье было в самом разгаре. Дверь мне открыла сама виновница торжества. Я не сразу узнал Светку под густым слоем косметики, который она наложила на свое лицо, искусственно и искусно состарив его. В школе она выглядела лет на пять моложе. Чем не двуликий Янус
Но, несмотря на это, сейчас Светка кажется мне еще более красивой, чем обычно, а я всегда думал, что такое невозможно.
Открыв, Светка сначала смотрит на меня недоверчиво, словно тоже не сразу узнает, затем понимающе усмехается и заглядывает за дверь. Но там никого нет. Тогда она недоуменно спрашивает:
А где Артем? Придет позже?
В ее глазах столько наивной детской веры в чудо, что мне не хочется ее разубеждать. Однако ничего не поделаешь, и я тороплюсь объяснить:
Понимаешь, у него нога Он не сможет
Получается сбивчиво и неубедительно. Почему-то я чувствую себя виноватым.
Светка ало вспыхивает и тускнеет на глазах. Я протягиваю ей свой подарок. Она берет сверток и машинально кладет его на стул в прихожей. Равнодушно говорит:
Раздевайся и проходи.
И уходит, даже не оглянувшись, чтобы проверить, иду ли я следом.
Я бросаю печальный прощальный взгляд на сверток, на содержимое которого возлагал такие надежды, снимаю куртку, бросаю ее на стул, так как на вешалке нет ни одного свободного крючка, и уныло бреду в комнату.
В комнате от веселья даже хрустальная люстра на потолке радостно звенит подвесками. Здесь почти все наши. Разумеется, кроме Паши Уварова и прочих аутсайдеров, к которым еще недавно принадлежал и я. Генка блистает. Он смеется, острит, всех тормошит, не давая скучать. Он рад, что нет его главного и единственного конкурента. Мое появление Генку нисколечко не обеспокоило. Он меня словно не замечает, как будто я в шапке-невидимке.
А сейчас мы будем играть в фанты, кричит Генка. Шапку по кругу!
И все, кроме меня, начинают рвать лист бумаги, писать на клочках свои имена и бросать их в шапку Кольки Чадова, которую тот принес из прихожей. Самого Кольку заставляют отвернуться, он будет придумывать задания для игроков. Генка достает из шапки листок и спрашивает:
А что будет делать этот фант?
Колька долго думает, преданно глядя на Генку, как будто ожидая от него подсказки, затем выдает:
Пусть с балкона крикнет: «Люди, я вас люблю!»
Лена Смирнова! читает Генка. И командует: Дверь на балкон открыть!
Дверь открывают, и Ленка Смирнова, невысокая полненькая девочка с модной короткой стрижкой, высунув голову на улицу, тоненько кричит: «Люди!» Но захлебывается от смеха, как-то забавно булькает, словно вскипевший чайник, и замолкает. Все смеются, уже над ней.
Засчитано! решает Генка. Играем дальше!
Я нахожу взглядом Светку. Она сидит в уголке на стуле и делает вид, что ей тоже весело. Я подхожу к ней, присаживаюсь рядом, на соседний стул. Светка встает и выходит из комнаты. Она не хочет со мной разговаривать, это ясно. Мне понятно и то, почему. Но в чем же я виноват?
И я решаюсь объясниться. Я больше не в силах хранить героическое молчание, жертвуя собой и способствуя успеху своих друзей. Я имею такое же право на счастье, как и они.
Я тоже выхожу из комнаты. Всего их в квартире четыре или пять. Долго ищу, поочередно бесстыдно заглядывая во все, и, наконец, нахожу Светку на кухне. Она одна. Как Аленушка с картины Васнецова, сидит у окна, склонив голову. О чем-то задумалась или беззвучно плачет.
Света! я робко дотрагиваюсь до ее руки.
Она вздрагивает, словно мое прикосновение обожгло ее, оборачивается. Это не Аленушка, а Медуза Горгона. У нее сухие глаза, они похожи на опаленную солнцем пустыню. Я отражаюсь в ее светло-голубых зрачках двумя крошечными нелепыми уродцами.
Опять ты! Как ты мне надоел! Ну, что ты привязался ко мне? Из-за тебя Артем не пришел, низкий ты человек! Уйди
Светка шепчет, однако я оглушен и раздавлен. Даже покачнулся, но сохранил равновесие, удержавшись за край стола. Делаю нечеловеческое усилие, поворачиваюсь и ухожу.
Я иду в прихожую, надеваю куртку, беру шапку и ухожу. За моей спиной звонко и зло, как цепной пес, щелкает дверной замок.
Пока я был у Светки, на улице началась метель. Ветер и снег в лицо. Но мне жарко. Куртка расстегнута, шапка в руке. С губ срываются бессвязные слова:
Печально вслед смотрю тебе я Робею так, что подойти не смею Тебя я недостоин, но верным быть пажом хочу
Это строки из моего стихотворения, написанного для Светки. Я жалею, что не забрал его. Завтра, когда мы встретимся в классе, мне будет стыдно, настолько, что, может быть, я даже попрошу родителей перевести меня в другую школу. Мы со Светкойте самые параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. И было величайшим заблуждением думать, что может быть иначе. А за ошибки надо платить. Вот только жаль терять такого друга, как Артем
Я вспоминаю про Артема, и у меня появляется цель. Я разворачиваюсь и иду по направлению к его дому. Я иду к другу. Он поймет меня и простит за недавнюю измену. Нет ничего на свете крепче и надежнее мужской дружбы.
А метель расходится. Скоро февраль, а там и март. И ничто на свете не может этого изменить. Как бы ни ярилась зима, но ей придется уступить весне. Таков закон природы.
И метель, и зимавсё, всё пройдет. И даже горе.
Только я об этом еще не знал.