А Дзун-Дзасак изменился. А может, не он, а время тало другим. Николай Михайлович вполне допускал, что и этот князь получил соответствующие инструкции относительно того, как вести себя с путешественниками. Большого труда стоило теперь выговорить проводника
Но вот преодолены последние препятствия, оставлены на хранение после утомительных уговоров коллекции, лишний багаж, и облегченный караван выступил в путь. Их ждал Тибетстрана неизведанная.
Сюда, к сердцу Центральной Азии, медленно, но неуклонно вел Пржевальский своих людей. Нигде более по всей Земле не найти столь удивительного плоского нагорья, вознесшегося за облака, до высоты почти в пять тысяч метров. Остроскалистые горные хребты, со всех сторон окружившие эту страну, стоят у ее границ вечными стражами. Только в отдельные области Тибета удалось проникнуть европейским путешественникам ценой неимоверных усилий, ценой угаснувших жизней.
Специально обученные англичанами делать глазомерную съемку индийские жрецыбрамины, которых называли «пундитами», тайно скрывая свои намерения и цели, направлялись в Тибет из Индии. Древними путями буддийских паломников пробирались пундиты в Тибет. В строгом секрете составлялись для них инструкции, выдавались задания, да и сами имена их были упрятаны за массивными дверцами английских сейфовлишь по номерам или зашифрованным буквам различали секретных агентов, чтобы не смогли распознать и разоблачить их буддийские монахи, бдительно стерегущие свой дом и веру. Но даже и самые выносливые и самые преданные агенты смогли пробраться лишь в южные, наиболее населенные части Тибета, откуда течет к океану великая Брахмапутра.
Пржевальский шел не таясь, открыто, зная твердо, что в минуту опасности может рассчитывать лишь на себя самого и на своих товарищей. Это очень мало значило бы для какого-либо другого человека, и это очень много значило для него.
Всякий раз, выступая в большую дорогу по Азии, приходилось ему выслушивать такие напутствия, которые останавливали других, отнюдь не робких людей. Вот и теперь пугали его глубокими снегами, через которые ни за что не пройти, мучительными болезнями от большой высоты, разбойниками, наконец, которые, по самым точным сведениям, уже дожидаются чужеземцев в узких горных ущельях, зачем же идти на верную гибель?!
Во второй половине сентября семьдесят девятого года караван, постепенно поднимаясь и обходя препятствия, ступил на последнюю ступень перед Тибетским плато. Все вокруги природа и зверикак-то сразу, будто бы по волшебству, стало другим. Словно бы иной мир раскрыл перед ними свои ворота
Неподалеку от лагеря спокойно паслись табуны куланов, мирно разгуливали дикие яки, легкими, быстрыми прыжками проносились тонконогие антилопы. Животных совершенно не беспокоило близкое соседство с людьми!
И птицы здесь обитали другие, каких редко встретишь на низких равнинах. Право же, временами Николаю Михайловичу казалось, что он попал в первобытный рай, где животные еще не привыкли видеть в человеке опасность
Но то был рай лишь для животных. Огромная высота давала людям знать о себе буквально на каждом шагу: одышка, учащенное сердцебиение, головокружение, быстро появляющаяся усталость Трудно привыкать ко всему атому было
Погода тоже переменилась. Еще неделю назад путешественники изнывали от жары, а теперь наступили холода, налетели снежные бури. Подошла и зимаморозная, вьюжная. Люди и животные выбивались из сил, продвигаясь вперед. В экспедиции была только одна войлочная юрта, в которой не могли все поместиться, и казакам приводилось ночевать в тонкой палатке, служившей прибежищем и в жаркой пустыне. Николай Михайлович всегда знал казаков ночевать к себе в юртудля двоих-то, если хорошо потесниться, место выкроить можно, но они редко соглашались, а чаще отказывались.
Положение сложилось серьезное. Ударили морозы за двадцать градусов, табуны диких животных, спасаясь от холода, проходили навстречу людям и направлялись на юговостокв низкую теплую долину. Проводник, забитый и запуганный князем, твердил только одно: «Плохо будет Погибнем все Пока не поздно, надо вернуться» Но Пржевальский и слышать о том не хотел. «Будь что будет, а мы пойдем дальше!»говорил он товарищам, и ни одни не выказал и следа сомнения и неуверенности.
Л проводник все охал, все пыл, по целым дням не выходил из палатки, где только и делал, что спал, а если не спал, то стонал и молился. Глядя на него, Пржевальский понял, почему такие люди столь часто, как ему говорили, гибнут в Тибете: они не умеют, не могут бороться за жизнь.
Сам же он все чаще теперь вспоминал теплые осенние дни на последней ступени перед Тибетским нагорьемпривольные пастбища со множеством яков и антилоп, Ро-боровского, долгими часами сидящего на теплых камнях с картоном на коленях и карандашом в руке. Вспоминал обильную охотуне то что теперь, тогда он выслеживал большое стадо куку-ямаиов и стрелял до тех пор, пока ствол винтовки не стал горячим. Животные, не видя его, спрятавшегося на вершине в камнях, метались в тесном ущелье, а он, словно одержимый, все стрелял и стрелял Как-то нехорошо ему сделалось, когда вспомнилась эта охота Ведь не нужно было столько добычи, сколько тогда настрелял И откуда только приходит эта жуткая страсть
Несколько дней они простояли на месте, выжидая, когда стихнут или хотя бы полегчают морозы. Верблюды и лошади от бескормицы исхудали, а искать прошлогодние пастбища, занесенные снегом, они не решались. Проводник признался наконец, что не знает, куда дальше идти, и Пржевальский принимает решение направиться прежним путем к горам, белой стеной встающим на юго-западе.
От обилия снега, от нестерпимого сияния, что от него исходило, заболели глаза. От резкой, ослепляющей боли страдали не только люди, но и животные. У Пржевальского были синие очки, но они не спасали, поскольку с боков отраженный свет все равно бил в глаза. Казаки же завязывали себе глаза темными тряпками, а проводникпучком черной шерсти из хвоста дикого яка.
Путники шли неподалеку от тех мест, где Пржевальский уже побывал зимой 1872/73 года. Прошли мимо громадного, неизвестного географам хребта, который Пржевальский, отдавая дань великому землепроходцу, назвал хребтом Марко Поло и снял на карту его.
По удобному и пологому склону караван поднялся на перевал через этот хребет, лежащий на высоте около пяти тысяч метров, и скоро вышел в долину, расположенную между двух рек. Морозы еще держались, особенно цепко по ночам, а днем, когда пригревало солнце, в довольно глубоком снегу появлялись проталины, как бы обещающие недалекие уже весенние дни.
В горах одного из хребтов на севере Тибетского плато путники стали встречать разных животныхархаров, антилоп, зайцев, пищух-землероек, на которых с усердием охотились пестрые, необычного вида медведи.
Добыв одного из них и хорошенько его вблизи рассмотрев, Пржевальский видит, что открыл новый, еще не описанный вид. По величине этот медведь таков же, как и русский медведь, а голова светло-рыжая, грудь рыжевато-белая, от которой идет к холке широкая белая полоса. Бока бурые, ноги черные с белыми когтями, а задняя часть туловища темно-бурая с алым налетом. Разве только попугай может сравниться своими великолепными красками с этим красавцем!
Свою находку Пржевальский назвал «медведем-пищухоедом», или «медведем заоблачным», поскольку обитает он на всем пространстве нагорья, но в зоологию он пошел как тибетский медведь. Николай Михайлович тонко, наблюдательно описал повадки и образ жизни открытого зверя, Роборовский же сделал прекрасный рисунок для будущей книги.
А проводника пришлось изгнать из отряда. Караван поднялся на вершину горной гряды, а перевал через нее никто не мог отыскать. Проводник повел наугад дорогой трудной, проходящей то по склонам, а то по ущелью, снова вывел караван на горный гребень, потом спустил в небольшую болотистую долину, покрытую кочками, где верблюды и лошади поминутно падали и еле могли продвигаться. Когда же проводник объявил, что он «немного» заблудился, терпение Николая Михайловича лопнуло. Проводнику выдали на дорогу продукты и отпустили на все четыре стороны.
Положение, в которое попала теперь экспедиция, оказалось до крайности неприятным и трудным. Вокруг на многие сотни верст ни души, и идти куданеизвестно. Охоты не было, и людям пришлось выдавать по паре пригоршней ячменя на брата. Верблюдам вспороли несколько вьючных седел ради соломы, которой они были набиты, другую пищу невозможно было достать. Опасность над караваном нависла серьезная.
Отряд прошел насквозь всю долину, по-прежнему не встретив ни следа пребывания здесь человека, и стал преодолевать новый горный хребет.
Все это время Пржевальский непрерывно работал: снимал местность, наносил на карту реки, новые горы, определял высоту местности, описывал встреченных животных и найденные растения. Одно из них, чахлое, невидное, бережно взятое из-под грязи и снега, оказалось новым родом, неизвестным прежде ученым. Его назвали позже «пржевальскией тангутской».
Трудной, мучительной оказалась дорога через этот хребет. Она вилась мимо зазубренных скал, шла вдоль обрывов, обходила глубокие провалы, разломы. И наконец вышла к верховью Янцзы.
И снова обильные пастбища в широкой долине, стиснутой на горизонте рядами гор, снова многочисленные стада куланов, яков и антилоп. В какие же крайности бросала путешественников их походная жизнь! Жара и морозы, голод и изобилие пищи, низкие зеленые долины и высокогорные равнины, покрытые снегом, все здесь, в срединном Тибете
Как-то раз во время одной из бесконечно многих охот, преследуя раненого яка и выпуская пулю за пулей, Пржевальский обнаружил, что осталась лишь пара патронов. Огромное животное, словно бы почувствовав это, остановилось и повернулось к охотнику. Затем кинулось на него. Пржевальский хладнокровно послал в цель обе пули, но животное они не остановили. Безоружный стоял стрелок перед разъяренным животным. Что тут оставалось делать Пржевальский достал из за пояса мохнатый ячий хвост, собираясь метнуть его в глаза, на мгновение ослепить, остановить и в это время нанести удар прикладом по голове. Хотя и понимал, конечно, прекрасно: неопасен такой удар яку, если и штуцерная пуля, посланная чуть под углом в череп, его не берет
Еще смертельно опасный момент, запомнившийся на всю оставшуюся жизнь
Як почему-то остановился, когда его и охотника разделяло несколько шагов, наклонил низко рога и стал глядеть в упор налитыми кровью глазами. Неизвестно, сколько ото продолжалосьминуту или две, но як перестал размахивать хвостом, поднял голову, и Пржевальский, поняв, что раздражение животного улеглось, принялся потихоньку отступать. Потом он пригнулся к земле и пополз, не спуская с яка настороженного взгляда.
Позже, вспоминая в деталях все случившееся на этой охотесвой азарт, беспечность, из за которой он едва не погиб, Пржевальский дал себе слово не выходить из лагеря, не взяв запаснуюкак раз на такой случайкоробку патронов.
Мрачная перед ними лежала дорога Не каждый из попавших сюда мог бы преодолеть все невзгоды, которые она уготовила в изобилии. Время от времени путешественникам попадались человеческие черепа, выбеленные песком и солнцем кости караванных животных. Однажды они увидели труп богомольца, объеденный воронами, грифами и волками. Никто не узнает о последних минутах безвестного странника Тощая дорожная сума, посох, который никто уже не возьмет в руки, глиняная чашка, которая никогда не согреется рисом, мешочек с чаем Скоро все заметут песком ветры пустыни
Глядя на то, что осталось от человека, Пржевальский думал о превратностях судьбы в жизни странников, о тех лишениях, которые они неизбежно встречают в пути, и о том, что никто из них не знает, где кончится для него дорога
А сам он? Разве он знает? Только об одном мечтает: чтобы дорога для него не кончалась и чтобы всегда приводила домой.
Переправившись по льду на другой берег притока Янцзы, они ступили на обширное плато, полого поднимавшееся к хребту, укрытому накидкой вечных снегов. Таиласамый высокий из всех встречных хребтов Его тоже надо было пройти.
Все выше и выше шел караван. С трудом передвигались животные, и людям тоже каждый шаг давался с трудом. Шли по неведомо кем пробитой тропинке, покрытой льдом. Верблюды скользили, падали, и поднять их стоило немалых усилий. Пришлось посыпать тропу песком и мерзлой глиной.
Еще четыре верблюда остались лежать в снегу позади каравана. Окостенелыми, негнущимися на морозе пальцами снимали казаки с них вьюки Пржевальский, превозмогая боль в обмороженных обеих руках, снова и снова брался во время съемок за потяжелевшую вдруг буссоль
Спроси, что лучше, предпочтительнееизнуряющее, испепеляющее солнце летней пустыни или ее морозные ветрыправо же, не смог бы ответить Летом мечтаешь о холоде, а зимойо тепле Вечно нам хочется того, чего у нас нет Но какие же это жгучие крайностипламень и ледзной пустыни и стужа нагорья!
На пути к перевалу они впервые набрели на людей. Несколько всадников с пиками в руках пришпорили лошадей и поскакали навстречу. За поясом каждого был не то меч, не то сабля, за спинойфитильное ружье.
Когда они подскакали ближе, Пржевальский увидел, что это были еграисеверотибетские кочевники, о которых издавна ходила дурная слава как о людях, промышлявших разбоем. Они торговали скотом, но и не упускали возможности облегчить караван, если он попадался на их пути. Еграи нарочно перекрывали дороги, ведущие в Лхасу, столицу Тибета, и обратно, устраивали засады на перевалах и поджидали торговцев и богомольцев.
Приблизившись и обнаружив странных людей, совершенно их не боявшихся, еграи спешились и попытались кое-как объясниться с помощью жестов: по-монгольски они не понимали. С большим интересом разглядывали они ружья казаков, оживленно споря при этом.
Получив несколько щепоток табаку, они вскочили на лошадей и вернулись к своим, поджидавшим поодаль, Нехорошее предчувствие запало в душу Николая Михайловича, и он приказал быть готовыми к любой неожиданности. Он верил своим предчувствиям.
В тот день, когда караван преодолел перевал через горы Таила, еграи появились в лагере русских, якобы желая продать им масло. Их было человек семнадцать, не менее. Зорко наблюдавший за ними Пржевальский увидел, как один из еграев украл нож, висевший на поясе Абдулы Юсупова. Юсупов тут же спохватился и стал требовать свой нож обратно. Похититель без лишних словда и какие уж тут слова, если люди не понимают друг другавыхватил саблю и с размаху ударил ею Юсупова. Хорошо, клинок был дрянной и прорубил только шубу, руки не задев
Другой еграй без промедления с пикой наперевес кинулся на помощь товарищу Роборовский стоял ближе всех к Юсупову, перехватил нападавшего и переломил его пику. Остальные еграи тоже схватились за пики, повыхватывали сабли, зажгли фитили ружейи пошла рукопашная схватка.