Оставь хоть немного, кто-то из-за спины приказал. Я обернулся. Кудри рыжие, а платье ярче городской суеты блестит, ножищимама родная. Подошла, платье по бедрам туда-сюда, по глазам аж бьет. Не женщина, а новогодняя елка. Бутылку у меня забрала и тоже неслабо так приложилась. Губы отерла, бутылку вернула и ушла. Даже в глаза не посмотрела. Может и привиделось мне с пьяных шар.
Тут на балкон Иваныч вышел, галстука уже нет, пиджак тоже где-то потерялся. Давай, Ганзи, выпьем. Прыщи эти меня достали. Я же людей вижу. Ты вот человек. А эти так. Зверье. Ты не думай, что я тебе в доверие лезу. Сам подумай, ну чем тебе еще тут заняться? Уметь ты ничего не умеешь. Знаешь только то, что знаешь. Дела твои на Побережье впереди тебя идут. Бандит ты, Ганзи.
Выпили. Еще выпили. Дальше помню из стволов палили с Аспидом на спор. Шипели, ржали что-то как кони. Кудри рыжие еще помню. Платье с блестками вокруг. За руку меня взяла и повела. А потом все куда-то повалилось.
***
Домой, в Пароход, я только на следующий вечер приперся. Работу понятно дело прогулял. Такие дела. В голове святой Иосиф на трубе играет. И ангелы пляшут.
Малая дверь открыла, посмотрела строго, но ничего не сказала. Супа полную тарелку насыпала. Суп мне после вчерашней ночи в горло не полез. А она, напротив села, смотрит так строго. Ну чисто Мать. Пришлось ложку в руки взять. Смотри-ка, а суп-то на мясном бульоне. Где разжилась, спрашиваю. Тут она уже улыбаться стала, оттаяла. Холодильник открыла, а там битком. Что за гуманитарная помощь, интересуюсь. Это Рамзес притащил, говорит. Извиняется. А сама сияет. Что-то, говорю, шибко долго извиняется он. Ты, давай-ка с ним поаккуратней. Он хороший, Малая мне заявляет. Ага, хороший, прям святой Иосиф, ангелочек с крылышками. Так слово за слово разругались в хлам. Малая мерцать улыбкой перестала, суп у меня из-под носа забрала, глаза на мокром месте. Ну а у меня тоже башка трещитне до нее, Мать проведал и спать завалился.
Следующим утром на смену прихожу, нате в томате, а меня там рассчитали. Вроде как за прогулы. Сроду никто за этими прогулами не следил. Я об этом бригадиру заявил, а он орать стал, что я шелупонь облезлая. Это он в том смысле, что я без волос. Я ему по скуле, он с копыт, секретарша визжит, охрана бежит. Плюнул я на них, махнул через проходную. Иду обратно домой, больше-то некуда. Варианты прикидываю, а их похоже и нет совсем этих вариантов. Работать я кем могу? Учился в школе да недоучился. Мать сама со мной занималась. А как семнадцать исполнилось, так тут меня в армейку и забрили, а там сразу на сборку в Лабу. Потом война. Потом куролесил с дружками по Побережью. Правильно Иваныч сказал. Бандит я. Как есть бандит. На что я еще годен?
До Парохода дотопал. Смотрю, Малая у подъезда на лавочке сидит. Опять мерцает. Чисто вселенная. А рядом с ней парнишка этот, Рамзес. Так, говорю, ну-ка брысь домой. Глянула злюкой, но послушала, в подъезд юркнула. А Рамзес мне типа я к тебе пришел. Ждут тебя в «Юле» кореша, дождаться не могут, а ты дорогу не знаешь. Ну пошли, говорю, посмотрим, что там за кореша.
Идем по району. Райончик у нас, конечно, то еще местечко. Грязный и заросший как алкаш. Бараки и хрущи. Одни качели на район и те поломаны. Мусор везде валяется. Плесневелые языки по домам. Вместо асфальта доски через грязь переброшены. После Центра чисто клоакани дать, ни взять.
А Рамзесик этот видать точно на районе в авторитете. То один ему кивнет, другой поручкается, даже менты ему из окошка своей «нивы» помахали, как своему.
Чего без телефона ходишь, спрашивает он меня, двадцать первый век, а ты как бабка старая. Не люблю, отвечаю. Не буду же я ему объяснять, что нельзя мне с моими руками ни компьютерами, ни другой электроникой пользоваться. Даже щетки зубные электрические коротить начинают. Почему не ясно. Ты, говорю, Рамзес с Малой поаккуратнее, ей пока ухажеры не нужны. Он аж взвился, Ганз, да ты за кого меня держишь, она же еще ребенок. Я, говорит, пару раз зашел, а остальные видят, что девченка под защитой. Ну хорошо, думаю. Пока так значит.
Дошли мы до этой «Юлы». Рамзес внутрь не пошел. Рукой махнул и отчалил. Захожу внутрь. Шалман шалманом. Столы липкие, пиво теплое, рожи злые да девки толстожопые по шестам елозят. В углу за столиком Аспид и еще какой-то тип мутный. Подсел к ним. Аспид уже в санях, хотя он умеет таким пьяным быть, что за пару секунд в трезвого превращается.
Ты, спрашивает меня Аспид, Ляльку отжарил? Ох, какая баба на тебя запала, а, Ганзи? Хороша? Не твоего ума дело, отвечаю, че надо.
Кореш Аспида, как сидел, глаза на сцену лупил, так и сидит. Не понравился он мне. Сразу видно с кукухой у него проблемы. Тут мне пиво принесли. От одного запаха замутило. Я пиво в сторону отодвинул. Хватит с меня. Инстинкты притупляет.
Так ты с нами или так и будешь на заводе вместо робота батрачить, Аспид насел, а то через два дня мутка есть. Я кивнул. Бандит и есть бандит. Что с меня взять. Аспид поближе наклонился и тему накидал. Отделение банка на Юго-Западе, где фермы стоят. Там уже два месяца флешки копятся, на них деньги электронные, типа ЭЦП, Аспид сам не знает. По Сети это не отправить, сразу хакеры пропасут. Поэтому их по-старинки с помощью инкассаторов вывозят. Как же мы инкассаторов подломим, спрашиваю. А Хемуль нам на что, Аспид кивает на кореша своего. Хемуль у нас и есть инкассатор.
Хемуль даже не повернулся, все на голых баб пялится. Аспид дальше объясняет как дело будет. Хемуль с напарником в банк зайдут, им хранилище откроют, а тут и мы подтянемся. Охрану на стволы поставим, хранилище почистим и тю-тю. Иваныч нам прикрытие и транспорт организует. Его хакеры видеонаблюдение и сигнализацию держат. Нам типа только через рамки пройти в банк. А там руки вашипушки наши. Все как обычно, че я тебе рассказываю, тут Аспид наконец шипеть перестал и к своему пиву надолго присосался. Хорошо, говорю, завтра по трезвому все детали обсудим. И чтоб без крови. Без трупов. Аспид радостно кивнул. Конечно, Ганзи, о чем речь, добро пожаловать обратно, братишка.
Без крови. Дурак я. Как же в таком деле и без крови? Без крови никогда не получалось
***
В углу лежит лицом вниз охранник. По белой форме разбросаны красные кляксы. Девушка-операциониста так и сидит в своем кресле с открытым ртом, под голографическим бейджем расползается красный цветок.
Ы-Ы-Ы. Ы-Ы-Э.
Жирная тетка с разбухшими венозными ногами тихо подвывает лежа на полу. В широких окнах-витринах маленькие аккуратные дырочки.
КАП. КАП. КАП.
Вода из кулера падает на кафельный пол.
Аспид швыркает юшкой из распухшего носа и злобно смотрит на меня глазами из-под задранной на лоб балаклавы. Я тру отдающие тупой болью запястья и говорю ему так чтоб он понял, что я не шучу:
Начнешь снова палитьруки отрублю.
Он кивает.
Там Хемуль напарника кончал, а эти дернулись, уже не зло, а обиженно гундосит Аспид.
Я иду к хранилищу, по пути переступаю через труп еще одного охранника.
ШВЫ-ЫРК.
Отбрасываю ногой брошенный пистолет в сторону. Черт побери, еще один на моей совести, прости меня Святой Иосиф.
Хемуль в серой форме инкассатора ссыпает флешки в раскрытую сумку. На полу с развороченными башками валяются друг на друге его бывший напарник и старший менеджер. Мозги по стенам. Девченка, совсем молоденькая, вжимается в стенку и тихо плачет.
ВСХЛИП.
Форменная банковская юбка задралась. По белому кафелю к туфелькам подбирается кровавый язычок.
Ну ты че там застрял? Хемуль поворачивает перекошенное лицо. Увидев меня девченка, взвизгивает.
Я-А-А-А!!!
Заткнись, сучка, Хемуль вскидывает пистолет.
БАНГ!
Я правой стреляю ему в голову,
Хемуль опрокидывается, разбрызгивая кровь по белой стене сейфа-хранилища -
левой подхватываю набитую флешками сумку и иду обратно в зал.
Киваю по пути Аспиду, аккуратно переступаю воющую тетку,
Ы-Ы-Ы,
труп охранника, под которым уже лужа натекла, порог. Рамки верещат.
ЗЗЗЗЗЗЗЗ!!!
Мы выходим из банка, заворачиваем за угол, ныряем в подворотню, где стаскиваем с голов балаклавы, и дальше через щель между двумя гаражами, в ворох крапивных зарослей и лопухов, сквозь ограду старого детского сада, мимо веранд и пластиковых горок, в проем в заборе, в тихий зассаный подъезд, по лестнице вверх, в грязную квартиру с разбитыми окнами, переходную лоджию, запинаясь о скрюченных наркош, вдоль собственных отражений в остекленевших глазах, совокупляющихся тел в углу на матрасе, где музыка визжит и мечется от стены к стене, по лестнице вниз, через тесный полумрак на улицу, где нас ждет ржавый фургон.