Султан вглядывался в даль, пытаясь оценить, насколько успешно башни исполняют своё предназначение. Казалось, что всё хорошо. От места боя то и дело прибывали гонцы и докладывали, что румы в смятении.
Румы пускают в нас стрелы и мечут в нас копья, но башням это не причиняет вреда, как и людям, и волам, которые согласно твоему повелению накрыты двойным слоем шкур, докладывал один из гонцов. Осадные машины румов, поставленные на стене, тоже ничего не могут сделать. Наши башни уже слишком близко, и камни перелетают через них.
Очень хорошо, улыбнулся султан, представляя, как деревянные гиганты приближаются к брешам, пробитым турецкими пушками. А особенно большие надежды он возлагал на то место, где находились главные ворота города, ведь рядом с воротами была пробита большая брешь.
Глядя на неё, Мехмед не мог избавиться от чувства некоторой досады. Ведь это была та же самая брешь, которую турецкие пушки пробили ещё четыре недели назад. Рухнул большой кусок ближней стены и часть дальней, причём у дальней даже обвалилась одна из башен, но Мехмед не отдал приказ о штурме, потому что вовремя не доложили.
Это был тот самый день, когда султан ездил устраивать выволочку неудачливому начальнику своего флота, проигравшему два сражения подряд. Как видно, новость о том, что султан в сильном гневе, распространилась по лагерю, и никто из тех, кто мог доложить об успехе пушкарей, не осмелился явиться для доклада и таким образом привлечь к себе внимание. А ведь новость была хорошая! Даже хорошую новость побоялись сообщить! Вот как все испугались! А к следующему утру защитники уже восстановили всё, насколько возможно.
Мехмед не раз думал, что было бы, если б он узнал о разрушенной стене вовремя. Наверное, ничего. Ведь нечто очень похожее происходило дважды в этом месяце. В первый раз в город прорвалась турецкая пехота, а во второй разконница. И оба раза все оказались вытеснены защитниками.
Из этого Мехмед сделал вывод, что для успешного завершения дела нужно проникнуть за стены сразу в нескольких местах. Вот почему деревянных башен тоже было несколько.
Султан в очередной раз бросил взгляд на свою свиту. Халил взирал на башни с нескрываемым сомнением, будто говорил, что раз у Заганоса ничего не получилось с подкопами, то и эта затея окончится ничем. Сам же Заганос смотрел на башни с воодушевлением. Казалось, он хочет вспомнить молодые годы и лично ринуться в бой. Шехабеддин тоже был полон надежд. Он явно хотел, чтобы затея удалась.
Меж тем башни остановились перед оборонительным рвом румов. Чтобы подойти ближе к стенам, нужно было засыпать ров. Ещё недавно он был наполнен водой, но после того, как Заганос прорыл под ним несколько подкопов, а защитники обнаружили их и затопили, ров полностью обмелел. Теперь вода стояла нижев проходах под землёй, и пусть даже пустой ров представлял собой препятствие, справиться с ним стало намного проще.
Мехмед во всеуслышание сказал об этом Заганосу, но не только для того, чтобы похвалить его, но и для того, чтобы уязвить Халила:
Благодаря тебе, Заганос-паша, мы видим, что даже тот, кто терпит неудачу в своём деле, может помочь общему делу. А тот, кто ничего не делает, Мехмед внимательно посмотрел на великого визира, в итоге вредит общему делу, хотя в своих делах не терпит неудач.
Шехабеддин улыбнулся, явно узнав в этом кое-что из того, что сам говорил повелителю. Халил, как всегда, остался внешне невозмутимым, поэтому Мехмед тоже стремился не показывать своего нарастающего раздражения и с нарочитым вниманием повернулся к очередному гонцу, который явился докладывать о том, как идут дела с деревянными башнями.
Румы решили стрелять в башни из пушек, торопливо рассказывал гонец, но пушки у них малы, поэтому не могут принести башням большого вреда. В башнях появились дыры, но сами башни по-прежнему крепки. Ни одна не развалилась. Волов уже отпрягли, поэтому им тоже не страшны эти выстрелы.
А если наши враги начнут стрелять по колёсам? спросил Мехмед.
Повелитель, наши враги пытались, но не могли попасть, весело ответил гонец. А затем наши люди начали стрелять в ответ из тех малых пушек, которые ты дал, и наши враги поспешно спрятались за стены. Теперь наши люди постоянно держат их под прицелом, а другие наши люди засыпают ров землёй и камнями.
Хорошие новости продолжали приходить до самого вечера. Особенно с того участка, который находился возле главных ворот города румов:
Повелитель, ров засыпан уже на четверть своей ширины.
Повелитель, ров засыпан уже до половины своей ширины.
Повелитель, башню удалось передвинуть ещё ближе к стенам. Скоро мы сможем перекинуть с неё деревянный мост на сторону наших врагов.
Уже в сумерках новый гонец сообщил:
Повелитель, ров возле главных ворот засыпан на три четверти своей ширины!
После этого известия шейх Акшамсаддин вместе со всеми дервишами своего ордена собрался возносить благодарственные молитвы Аллаху. Дервиши уже выстроились на переднем краю турецкого лагеря, когда в отдалении, где-то около стен, вдруг раздался грохот. В темноте мелькнула большая огненная вспышка, которая тут же сменилась заревом разгорающегося пожара. Послышались крики.
Через несколько минут прискакал перепуганный гонец и дрожащим голосом доложил:
Повелитель, наши враги разрушили одну из наших башен. Когда она стояла уже совсем близко к их стенам, под неё кинули бочонок с порохом и зажжённым фитилём. Очень много наших людей убито. Башня развалилась на куски. Что нам делать?
Султан, ещё только увидев вспышку взрыва, был готов к плохим новостям, поэтому удержался от досадливого возгласа, но всё же не удержался от того, чтобы посмотреть на Халила-пашу. Тот несколько раз цокнул языком и покачал головой, будто говорил: «А ведь я знал, что из этого ничего не выйдет».
Передай приказ, что все башни надо отвести назад, пока их не сожгли, сказал Мехмед гонцу. Он не хотел выглядеть глупцом, который продолжает творить глупости, несмотря ни на что.
На военном совете, который состоялся в султанском шатре почти сразу после этого происшествия, великий визир Халил-паша опять говорил, что война с румами идёт гораздо труднее, чем ожидалось, и что из этого наконец пора извлечь урок. Однако Мехмед, сидя на походном троне во главе собрания, почти не слушал. Вернулось давно забытое ощущение, когда ты сидишь на совете, но советники обращаются не к тебе, а друг к другу. Мехмед снова чувствовал себя мальчиком, от которого ничего не ждут, кроме пустых фраз, положенных по правилам проведения той или иной церемонии. Что ещё ждать от неопытного султана, который к тому же ещё и глуп?
Мехмед себя глупцом не считал. И всё же снова задавал себе давние вопросы, которые, казалось, уже забыты: «Почему, когда я был ребёнком, почти все называли меня глупым? Многие чиновники, почти все учителя Они делали это по приказу Халила? Или потому, что я сам давал им повод считать меня глупцом? Но я вёл себя глупо потому, что верил в свою глупость. Кто же воспитал во мне эту веру? Неужели я сам? А может, кто-то со стороны? Ведь Халилу было бы выгодно, если бы я считал себя ни на что не способным. Или если бы ему удалось убедить всех вокруг, что я именно таков. Ещё когда я был ребёнком, он опутал меня сетями своих интриг».
Юный султан не мог позволить себе проиграть, ведь каждая ошибка обходилась ему очень дорого. Она была очередным шагом к потере всегодаже самого себя, когда становишься бессловесной куклой на троне. Но нынешнее поражение было ещё хуже. Оно являлось не просто поражением, а предварительным итогом осады, которая длилась уже больше сорока дней.
Я с самого начала предупреждал нашего повелителя, что эта война не принесёт нам победы, меж тем твердил Халил, по сути утверждая, что юный султан глуп и самонадеян, если не слушал.
Вот почему Мехмед, слушая Халила, мысленно обратился к человеку, который когда-то имел смелость утверждать, что наследник престола умный, утверждать, не обращая внимания на толпу тех, кто повторял: «Мальчишка безнадёжен!» Тот человек верил, что Мехмеда ждёт великое будущее. И этим смелым человеком был учитель-рум, объединявший в себе красоту и мудрость подобно пророку.