— Известное дело, без хозяина конь завернет куда поближе.
Но и околоточный не лыком шит, резонно возразил:
— Не менее того известно, что конь дорогу знает: поди, не раз бывал тут.
Приказчик руками и ногами открещивался и от лошади и от воза, где был спрятан чай, уверял, будто чай, который развешивали в лавке, давно куплен Валежиным у Хаченьи и хранился у него в кладовой.
Чай, который обнаружили в беспризорных санях, и тот, что конфисковали в лавке, взвесили и передали в таможню.
— Я не знал, что Валежин приходится вам родственником, — опять напомнил Мирошин: видимо, он не очень-то уверовал в искренность помощника пристава, который недавно похвалил его за проявленное усердие.
Вот и попробуй искоренить пропаганду, если не один Мирошин, а буквально все от городового до полицмейстера так и поступают: напав на след преступника, вначале выясняют, не приходится ли он родственником кому-либо из начальства, и только после этого действуют сообразно обстоятельствам: наказывают по всей строгости закона или идут на любую поблажку.
Теперь уже решительно никаких сомнений не осталось: Валежин связан с контрабандистами, действует нагло, без зазрения совести. Неужто он и впрямь рассчитывает на заступничество шурина? По всей видимости, занимается преступным промыслом давно. Вот ведь, поди ж ты! В голову не приходило заподозрить. Вид у него вполне благообразный. Помнится, впервые увидев изображение картины Тициана, Михаил Павлович подумал: до чего же его зять Иван Артемович похож на тициановского Христа. Только у Христа на картине волосы длинные, распущенные на плечи, а у Ивана Артемовича подстрижены и прибраны. И борода у него будет поаккуратней. А в остальном сходство несомненное.
«И тут тоже обман!» — возвратился он к мысли, пришедшей ему днем, когда он случайно встретился с Василисой.
Внешность Христа, а души и в помине нет! Невозможно представить, чтобы у существа, наделенного душой, могли возникнуть мысли, какие высказывает Иван Артемович. Дьявол ему их нашептывает? Так почему же он другим не нашептывает? Скажем, вот ему, Мирошину, или тому же Захару, сидельцу из лавки Валежина. Выбрал зятя Михаила Павловича, ему нашептывает.
«А может быть, тому и нашептывает дьявол, кто лучше способен его услышать!»
Мысленно Михаил Павлович разделял всех людей на три категории. Самая многочисленная — люди, совершенно не интересующиеся высшим смыслом жизни, озабоченные лишь тем, как бы получше использовать отпущенные им дни, успеть насладиться. Хотят прожить свою жизнь в благополучии, и только. Другой цели не знают. Одни из них преуспевают. И те и другие не бывают счастливы вполне, поскольку представление о благополучии не имеет пределов, всегда есть повод завидовать кому-либо, более удачливому. А когда человека одолевает зависть, говорить о счастье не приходится.
Другие — к их числу Михаил Павлович относил Пригодина и ему подобных, а теперь вот присовокупил своего зятя, — разрушители основ. Если первые приспосабливаются к условиям, какие уже есть, эти стремятся их разрушить, чтобы наступивший хаос использовать себе во благо. Верно, под благом они не обязательно понимают богатство и достаток, это может быть почет, известность, слава. Богатству отводят второстепенную роль. Если, разумеется, богатство само по себе не служит целью для достижения славы. Можно ведь прославиться и за счет богатства.
И наконец, третья категория — в нее он зачислял и себя — люди особые, избранные. Да, да — избранные! Только не по знатности рода, а по духовности. Люди, от природы наделенные высшей духовностью, мучимые одной всепоглощающей страстью — познать смысл жизни: есть ли он? в чем состоит? Страсть эту невозможно насытить: никакие блага не заменят истины. Однако вовсе это не означает, что эти люди беспорочны. Да, святые несомненно были из их числа. Но и еретики тоже. Поиск истины порождает сомнения, которые расшатывают устои. Последнее редко идет на пользу. Но и этот, последний, вывод тоже сомнителен. Сказать, на пользу или во вред, можно, лишь зная конечную истину — смысл жизни. Поэтому в данном случае слова «польза» и «вред» употреблены им в обиходном значении, как их понимает большинство.
Мысли эти у него зародились давно, едва ли не в гимназическую пору. Но чем больше он думал, тем больше путаницы возникало в уме. Получалось, что между второй и третьей категориями различие не столь уж и существенное, если судить по результату воздействия на общество: те и другие — разрушители основопорядка. Ищущие истину и есть первые возмутители покоя: своими сомнениями они совращают неискушенные умы. Поиск конечной истины, по-видимому, занятие безнадежное. Тысячи лет лучшие человеческие умы — или же те, кого принято называть лучшими умами, — искали, а к цели не приблизились ни на шаг. Однако люди, отдающие этому занятию все свои силы и жизнь без остатка, никогда не переводились. Симпатию вызывает то, что поступали они всегда бескорыстно. Если кому и случалось прославиться при жизни, так совершалось это без малейшего старания с его стороны. Тщеславием эти люди никогда не руководились.
Михаил Павлович сознавал, что, размышляя так, он совершает отступничество с позиции верующего. Высший смысл жизни религией определен, думать, искать что-то другое — ересь. Но избавиться от мучивших его раздумий был не в силах.
Мирошина он оставил в недоумении: тот так и не понял, зачем же к нему наведывался помощник пристава.
На улице было тихо и глухо, будто не вечер наступил, а стояла уже глубокая ночь. Луна, повисшая над Иерусалимским кладбищем, немо взирала на опустевшие улицы. Густые тени от домов и заборов четко ложились на позлащенные ее светом сугробы. Пронзительно, на весь околоток скрипел снег под сапогами.
Внезапно он остановился, насторожил слух. Сквозь отдаленный собачий перебрех услышал голоса, звучащие неподалеку. Улица была пустынна, разговаривали, по-видимому, в соседнем дворе. Что же его насторожило? Ведь в том, что, выйдя из дому до ветру, люди разговаривали, не было ничего примечательного. Но уже в следующий миг он уяснил причину своей тревоги. Голос одного из говоривших был знаком ему. Только он давно не слышал его и думал: никогда не услышит. Во всяком случае, ни при таких обстоятельствах. И вовсе не по другую сторону ограды, не во дворе находился человек, а стоял возле калитки, едва различимый в ее тени. Из-за калитки ему отвечал Захар Пьянков, с которым Михаил Павлович расстался едва ли более четверти часу назад. Сколь ни претил ему подобный способ выведывать чужие тайны, на сей раз Михаил Павлович затаился, притих. Основания заподозрить неладное у него были. Что-то же привело этого типа сюда, неспроста он появился. Разговаривали вполголоса, но стылый воздух обладал поразительным свойством доносить самые негромкие звуки.
— Иван Артемович вернется не скоро. Раньше утра не будет, — видимо отвечая на вопрос, сказал Захар.
— Влипли, стало быть, — в голосе Виктора Пригодина слышалось нескрываемое злорадство. — Следы заметает.
— Ошибка случилась. Посля разберутся.
— Мне-то у тебя какой резон брехать? Я в полиции не служу.
— А вот где ты служишь, не знаю и знать не хочу, — отрезал приказчик.
— Разве хозяин твой ничего не наказывал передать?
— Не наказывал.
— И он тоже голову потерял со страху. Этак вас всех как мух прихлопнут.
— Недосуг мне лясы точить, да и не место.
— Ну так пусти в лавку — там дождусь Валежина. Не навек же он укатил — вернется.
— В лавку не пущу. А в избе места нет: дети и матушка почивают.
— Так-то гостей принимаешь?
— Я тебя в гости не зазывал.
— Гляди, пожалеешь!
По ту сторону калитки больше не отвечали, шаги Захара раздались на крыльце. Негромко, угрожая, заурчал кобель.
Виктор Пригодин, перешагивая через сугроб, выбрался на середину улицы, торопясь, направился к центру. Поднял воротник, голову втянул в плечи: мороз давал о себе знать. Скрип собственных шагов мешал ему услышать идущего позади него помощника пристава.
У Михаила Павловича не было намерения выслеживать, тем паче преследовать Пригодина. То, что случайно открылось ему, было неожиданным. Странный альянс между купцом-контрабандистом и горе-карбонарием, брехуном и авантюристом, озадачил его. Что же их связывало?
Минуты полторы они шли так, выдерживая расстояние шагов в тридцать. Выйдя на перекресток, Пригодин обернулся. Увидя позади себя фигуру полицейского, неожиданно отвернул направо и что есть мочи припустил вдоль по Почтамтской. Первым позывом было погнаться следом за беглецом, но Михаил Павлович не сделал этого. Собственно, в чем провинился Пригодин перед законом, чтобы его преследовать? Не было к этому ни малейшего повода.
Уже подходя к своему дому, он вдруг с тревогой подумал: в той стороне, куда убегал Пригодин, находится дом купца Валежина. И в том доме живет его сестра и племянники.
Теперь эта мысль не даст ему спокойно уснуть. Но он и не предполагал в это мгновение, насколько беспокойная и тревожная ночь предстояла ему.
Глава пятая
Елене Павловне не спалось. Уже близилась полночь, а она не сомкнула глаз. Хоть Иван Артемович и предупредил, чтобы его не ждали до утра, она не поверила ему и боялась пропустить, когда послышится звук возвратившейся кошевки и Никифор пойдет отворять ворота. Его шаги и кашель она непременно услышит. Это когда не прислушиваешься, так ничего и не слышишь. Раньше она не подозревала, как много различных звуков бывает посреди ночи, считала, что с наступлением темноты в городе воцаряется тишина.
Все же она начала задремывать, когда до ее слуха наконец-то донесся скрип отворяемых ворот. Скрип показался тревожным. До чего же истошно жалобно взвизгивает скособочившийся древний створ, точно жалуется на свою горькую долю: опять его силой волокут по борозде, промятой в снегу. Нетерпеливо ступали лошадиные копыта, с легким шорохом прокатились по колее санные полозья, потом раздались гулкие барабанные удары, — то жеребчик ступил под навес на деревянный настил. Кто-то негромко разговаривал, перекрывая другие голоса, выделились слова, сказанные Иваном Артемовичем:
— В этакую пору! Другого времени не нашел?
В ответ Никифор пробормотал:
— Так Виктор Семенович… — Остальное оборвал звук захлопнувшейся двери.
Похоже, что теперь во дворе не осталось никого, только в завозне раздавались негромкий переступ и чей-то неразборчивый голос: видно, кучер распрягал жеребца.
«Кто такой Виктор Семенович? Почему это имя знакомо?»
И тут же вспомнила: Виктор Семенович Пригодин! В кругу, где она в прежнее время встречалась с ним, не принято было называть друг друга полным именем. Кто и почему вспомнил про него в столь неожиданное время?
Что-то подозрительно медлил Иван Артемович, не поднимался наверх в покои. Какие неотложные дела одержали его внизу? О чем он может разговаривать с Виктором Пригодиным? Два дня назад ей бы и в голову не пришло подобной мысли — сама встреча Ивана Артемовича и Пригодина показалась бы невозможной. Но уж коле он связался с контрабандистами…
Елена Павловна поднялась, надела халат, обулась в мягкие домашние туфли. Действовала не спеша, размеренно, еще не совсем уверенная, что исполнит задуманное. В доме тихо. Светится лампадка, по углам затаились неразличимые призраки, живущие своей особенной жизнью только в ночную пору, когда обитатели дома спят. Не сильный, сладостный страх, какой она испытывала лишь в давнем детстве, заставил трепетать ее сердце. Снимая ключ с притолоки, ощутила укол совести, но тут же заглушила его: разве не сам Иван Артемович позволил ей пользоваться ключом когда ей вздумается, и указал тайник, где его прячет.
В каморке, где и днем-то никогда не бывает достаточно светло, двигаться приходилось на ощупь. Зажечь свечу она не решилась. Наконец отыскала ручку дверцы, встроенной в стену. Как и тогда, она отворилась с протяжным лязгом. Тленом и застоялым воздухом дохнуло на нее из слухового колодца. Некоторое время ей ничего не было слышно, и она хотела уже запереть створку и поскорее вернуться в спальню. Вдруг Иван Артемович в это время как раз поднимается наверх и застанет ее на месте преступления. Но вот донеслись слова, произнесенные мужем:
— Очень занятно, — сказал он. По интонации уловила насмешку.
— Подобной щепетильности не ожидали. От вас во всяком случае. — Голос принадлежал Виктору Пригодину.
— Не ждали? — на этот раз Иван Артемович говорил с неприязнью и злобой. — Они что же, считают меня своим данником? Думают, Валежина можно потрошить!
— Так уж и потрошить, — видимо, с ухмылкой проговорил Виктор. — С тебя меньше трети прибытка берут, по-хорошему — половину надо.
— Да вы считать-то умеете ли?
— Умеем. В университетах учились.
— Значит, арифметику освоили? Ну так посчитайте, сколько я за последние два дня потерял. Впору не прибыли подсчитывать, а убытки.
— Убытки? Может, тебе суму подарить — по миру пойдешь побираться.
— Да с тобой что толковать: ты же ни бельмеса не понимаешь! У вас что, нет кого поумней послать? Кому бы объяснить можно было?
— Умней нет! Вот что я тебе посоветую, — меняя насмешливую интонацию на жесткую и властную, словно цедя слова сквозь зубы, проговорил Виктор. — Твое право считать, умный я или не умный, а заплатить обязан.
— Тебе? Не заплачу! А вот милостыню подам, если попросишь.
Надолго установилось молчание. Но теперь Елена Павловна не опасалась внезапного появления супруга наверху, знала — оба они сейчас там, впились друг в друга ненавидящими глазами.
— Сам одумаешься, — первым заговорил Виктор, — следом побежишь.
— Не собачка — не побегу. Этого не дождешься.
Что-то там звякнуло негромко, в пустоте конторы раздались гулкие шаги. Елена Павловна собралась затворить шкаф, подумала: сейчас они расстанутся, и муж поднимется наверх. Но вновь услышала голос Пригодина:
— Добром советую: не разводи канитель. Не усложняй дела. За мной уже и без того следят.
— Да за тобой как не будут следить? Тебе же неймется, на виду хочешь быть. Неужели у вас все такие? Господи, с кем меня бес попутал! С какими пентюхами связался.
— То-то что связался. Потому и предупреждаю: не разводи канитель. Мы теперь одной веревочкой повязаны. Просто ее не развяжешь. Не глянется тебе посыльный, предупрежу — в следующий раз направят другого. А сейчас не мути дела. Шутки шутить с тобой не будут.
— Ничуть меня не печалят ваши дела. Хоть завтра все погорите!
— Так ведь сообща погорим. В кандалы, может быть, и не закуют, а вот в одной камере точно свидимся. Тогда уже и потолкуем. А сейчас недосуг. Не хочешь диспута в тюремной камере, так заплати, как условлено. А больше, обещаю, оставят тебя в покое. Нам тоже не с руки с капризными иметь дело. Найдем, кто меньше чванлив.