– Вася, слезай, приехали! Там фрицы!
Обоз за нами останавливается. Решаем с Васей Румаком вдвоём идти в разведку в Берестяное. Предупреждаем ребят, что, если услышат стрельбу, и мы вскоре не появимся, пусть скачут в лагерь и обо всём доложат.
Вставляем в гранаты запалы, со мной неразлучная противотанковая, и уходим в темноту. Пробираемся без дороги к середине деревни со стороны огородов. Тут наверняка часовых нет. Последние десятки метров до строений ползем между грядок. Наш дом, где мы жили, на другом конце села, у кладбища.
– Вася, – шепчу ему, – ваш дом, где стояли, далеко?
– Нет, но на той стороне улицы, не пройдёшь к нему.
Подползаем к изгороди. Громко слышится смех и чужая речь во дворе усадьбы. По голосам и шуму там человек десять-пятнадцать. Фыркают и бьют копытами о жерди кони.
– О чём они говорят? – дышит в ухо Вася.
Стыдно признаться, но я понимаю с пятого на десятое, уж очень быстро они тараторят. Впервые ругаю себя, что плохо учил немецкий в школе, а в институте перешёл на английский». В нашей 110-й московской школе лет тридцать преподавала немецкий язык одна и та же учительница, как мы к ней и к её предмету относились, видно из песенки, которую про неё сложи¬ли ещё гимназисты до революции; передавалась она из класса в класс «по наследству»:
«Двери настежь отворяются
Кримхильда Карловна является.
В сиреневом халате
И в башмаках на вате…»
Это мне вспоминается в десяти метрах от фрицев. Хотелось бросить в них противотанковую гранату, но этого делать нельзя. Немцы не должны знать, что обнаружены партизанами. Пусть ведут себя беспечно – завтра мы их больше уложим. Всё же из их гомона разбираю, что они ждут подхода ещё каких-то эсэсманов из Киверцов и рано утром двинутся на партизан «выкуривать из леса русского медведя», речь, по всей вероятности, идёт об отряде Медведева.
– Расскажу после, – также одними губами отвечаю ему, – пойдём посмотрим в других дворах, надо посчитать сколько их понаехало в Берестяное.
Через полчаса, полазив по задворкам, не обнаруженные, мы направляемся к нашему обозу. Пo нашим подсчётам только в селе их не меньше двух тысяч – это крупная карательная экспедиция. В одном дворе заметили пушку и большой миномёт.
Отойдя в сторону от села, бросаемся бегом к нашим повозкам. Ребята сгрудились в кучу и курят в рукава.
– Мы уже начали беспокоиться о вас, – ворчит бронебойщик Иван Светельский, – два часа ждём.
Действительно, мои трофейные светящиеся «цилиндры» остановились на восьми. Надо торопиться. Кони и повозки уже раз¬вёрнуты в обратную сторону, садимся и налегке рысью скачем в свой лагерь. Кони как бы почуяв нашу тревогу бегут сами, без понукания.
Докладываем обо всём, что видели и слышали, комбату Крючкову. Наше верховное командование ещё не вернулось от Медведева. Комбата с его маленькой трубочкой ничем не удивишь.
Для начала он говорит нам:
– А ну-ка, дыхните на меня по очереди?
Мы дышим в полный «голос» и смеемся, нас это не обижает, потому что за нами ни грамма вина.
– Считайте мой вопрос шуткой. Так, значит завтра намечается большой сабантуй. Он тут же вызывает командира эскадрона Бориса Салеймонова и просит его с группой конников немедленно ехать в лагерь полковника Медведева – до них рукой подать – и доложить о прибытии карателей в село Берестяное. Медведев об этом потом напишет в книге «Сильные духом».
Часов в десять утра у «медведевцев» начинается бой. Место их расположения выдал предатель, но не совсем точно. Шальные пули просвистывают и над нашими головами. Мы занимаем круговую оборону. Кони и повозки попрятаны от пуль между невысокими пригорками, под раскидистыми соснами.
Над лесом появляется «костыль». Он делает разворот над расположением нашей роты. Видно заметил плохо замаскированные дроги или беспокоящихся коней. Бросает три бомбы. Пётр Ярославцев вылетает из повозки, где по привычке спал, прямо в канаву. Потом он скажет, что сделал это нарочно, но мы-то видели, что его выкинуло взрывной волной. Мне ложиться не хочется, и я хожу вокруг сосны, прячась от «костыля» и падающих бомб. Он еще делает круг и скидывает несколько бомб или мин.
Осколками тяжело в живот ранят Семёна, который ходил со мной на последнее задание, и ещё двух ребят. Нина Рогачёва тут же накладывает им повязки, ей помогает медсестра Люба Власенко. Семёна на плащ-палатке сразу несут на операцию в санчасть, у нас теперь несколько хирургов из бывших военнопленных.
Слышу голос Саши Матвеева, который что-то рассказывает Николаю Тернюку и Васе Вернигорову:
– В атаку нужно всегда впереди пускать Марата, в бою на «Чёртовом болоте» он так образно матюкался, когда подымал нас на пулемёты, что мы все перепугались и без оглядки бросились вперёд.
Радисты смеются и не верят этому. Я тоже не верю, по крайней мере совершенно не помню, чтобы ругался.
Время тянется словно на костылях. Стрельба их автоматов то усиливается, то затихает, иногда доносятся гул от криков «ура». Непрерывно долбят фрицевские пушки и миномёты. У карателей боеприпасов навалом, чего нельзя сказать про «медведевцев» – они давно не принимали самолёты, мы тоже в рейде поизрасходовались.
Приходит комбат Крючков и приказывает растянуть линию обороны влево. Полковник Медведев попросил помощи, у них большие потери, около сорока раненых и убитых. Виктор Александрович направил наш второй батальон ударить немцам с тылу. Весь день в лесу слышна стрельба. «Костыль» то улетает, то прилетает снова. Мы лежим в неведении, но раз нас не посылают в бой, значит однополчане держатся. Похожая картина боя была у нас в августе под Москалёвкой, когда каратели наступали больше девяти часов и, разгромленные, откатились назад, правда по¬тери наши были значительно меньше, но тогда у фрицев не было пушек и болото нам помогало.
В одном месте, откуда бьют пушки, резко усиливается стрекот автоматов, слышны взрывы гранат и доносятся крики «ура». Пушки и миномёты замолкают.
– Хлопцы, – восклицает Петро Туринок, – не иначе, как наш батальон накрыл их батарею, теперь фрицы побегут!
Нам очень этому хочется верить. Бой в лесу то в одном месте, то в другом разгорается, но выстрелы удаляются всё дальше и дальше. Солнце заходит за деревья. После мы узнаем, что наш батальон сделал своё дело. Он захватил пушки и минометы, разгромил штаб карателей во главе с «мастером смерти» генералом Пиппером.
«Медведевцы» разбили в пух и прах три полицейских батальона СС, насчитывавших свыше двух тысяч голов. Захватили весь обоз из ста двадцати фурманок, три пушки и три миномёта, замеченные нами – всё, что было у немцев. Самого генерала Пиппера фрицы на самолёте увезли в Берлин и там торжественно похоронили.
* * *
В ту же ночь, после боя, отряды Медведева, Балицкого, Прокопюка и наш Карасёва двинулись из Цуманских лесов на север в партизанский край. Надо было переправить на Большую землю тя¬жело раненых, пополниться боеприпасами и людьми. Неделю по лесным дорогам, размокшим от дождей, вытаскивая повозки на руках, подталкивая плечами, мы пробирались к Припяти на север. Хрипели кони и люди, охали на ухабах раненые, но мы были из железа.
Ранним утром, переправившись через реку Стырь, мы вошли в деревню Млынок. Над горизонтом поднималось невиданное, уди¬вительно большое ярко красное солнце.
Антон Скавронский, бывший лесник, сказал:
– Сегодня пойдёт снег.
Через час, мы ещё не успели разъехаться по хатам на по¬стой, небо затянуло тёмными тучами, поднялся ветер, и повалил крупный снег. Земля покрылась белым нарядом. Небо замело наши следы. Наступила третья военная зима.
Ровно полгода назад я прилетел в тыл…