Они смущённо молчат или согласно кивают головами. После таких бесед многие просятся к нам в отряд, особенно молодёжь. Мы их принимаем целыми группами. Если они взяты в плен в своей деревне, то родные знают, что они ушли в красные партизаны и такие семьи становятся партизанскими, активными сторонниками советской власти.
Остановились в большом селе «о двух церквах». Оказалось, что это православная церковь Александра Невского и католический костёл. Приход партизан днём в село стал для жителей настоящим праздником. Пётр Ярославцев соблазняет меня пойти посмотреть на архитектуру и росписи собора. Навстречу нам попадаются скромно улыбающиеся, одетые по-городскому, польские паненки. На ногах у них высокие сапожки с мелодично позванивающими колокольчиками, подвешенными между каблучком и подошвой. Такого нам ещё не попадалось.
Пётр Ярославцев порывается остановить какую-нибудь девушку.
– Проше, паненка, что это у вас позванивает?
Сейчас, думаю, поднимется скандал.
Но ничуть не бывало. Нас окружает небольшая группа смеющихся девчат. Они допытываются, что нас интересует, и каждая норовит показать свой колокольчик так, чтобы видны красивые круглые коленки. Все довольны и весело смеются. Еле уходим.
Батюшка длинный, подобно жерди, с тощей бородкой – встречает нас весьма приветливо и даже пытается угостить «панов командиров» домашней рябиновой настойкой. Мы сразу заявляем, что мы комсомольцы, в бога не веруем, а если можно, то желаем посмотреть церковь изнутри. Со служителями церкви мне не приходилось сталкиваться.
Петр Ярославцев ведет себя с батюшкой весьма вольно:
– Батюшка, у меня к вам два вопроса: почему вид у вас больно худющий, несолидный по сану, и почему церковь названа именем князя Александра Невского?
У всех в памяти вышедший перед самой войной кинофильм «Александр Невский» и слова князя в фильме: «…а вы идите и скажите там, что в гости к нам можно идти спокойно, а кто с мечом к нам пойдёт – тот от меча и погибнет!»
– Разрешите, молодые люди, я отвечу сначала на второй вопрос. Александр Невский за героическую борьбу с тевтонскими рыцарями и завоевателями причислен к лику святых. В честь него и наименована церковь.
Батюшка оказался учёный и подробно рассказал, что здание построено в стиле раннего классицизма, в первой половине восемнадцатого века известным архитектором. Сферический купол и высокая оштукатуренная ротонда кирпичные, четверик и трапезная из белого камня.
– Видите, в куполе просвечивают дыры от немецкого снаряда, а свод кирпичный не рухнул, прочно, на яичном желтке строили в старину. Что касается другого вопроса, скажу по-божески откровенно: в округе деревни все сплошь с польским населением, и у ксёндза большой «приход», а у меня православных только тридцать дворов. Не до жиру – быть бы живу! Но для панов красных командиров найдётся и сало с яичницей, и штоф наливочки…
Церковь внутри выглядела бедно, но поражал своими размерами высокий купол. Батюшка проникся уважением к Петру Ярославцеву за его библейские познания – Петр два дня назад, в свободное время весь вечер листал хозяйскую библию – и сообщил по секрету, что всё ценное убранство и резной иконостас он попрятал от немцев в подземелье.
Нигде не попадалось столько рек и речушек как на этом участке нашего пути на запад. Все эти реки впадают в полноводную Припять: Убороть, Бобёр, Случь, Здольня, Горынь и десятки других, которые нам приходится форсировать в большинстве с боем. Тяжело будет здесь фронтовым частям вести наступление с танками и орудиями. Нам и то для наших повозок приходится рубить лес и мостить гати, строить наплавные мосты, а порой сбивать клети или козлы и возводить настоящий мост. Западные берега почти все выше восточных, и без мостов выехать на них с повозками не всегда удаётся. Так и двигаемся вперёд, строя и отвоёвывая себе дорогу. Бои и реки, реки и бои.
Село Степань на левом берегу реки Горынь встретило нас огнём. Карасёв послал эскадрон в обход села, через брод, выбить оттуда бандеровцев. Для нашего обоза надо строить мост. Пока кавэскадрон переправлялся через Горынь, каввзвод Ивана Изотова штурмом брал село, два других каввзвода во главе с Борисом Салеймоновым гнали националистов к дальнему лесу, Василий Иванович Исаев и Вася Румак со своей хозротой рубили деревья, подтаскивали к реке. Работа под зычный бас Исаева «над-дай» и «взяли» спорилась. Мост рос прямо на глазах.
Стрельба вдали то утихала, то вновь разрасталась. Первые повозки обоза уже карабкались на высокий берег, подпираемые плечами партизан. Проходя и проезжая мимо самой большой хаты, ребята смеялись. На стене белой мазанки чёрной краской было выведено: «Хай живе наш атаман Степан Бандера!», а ниже – наверное шутники из эскадрона добавили дёгтем – «… и его жинка Гапка!»
В лесу эскадрон на плечах у отступавших разгромил бандеровскую школу командиров. Взяли большие продовольственные трофеи. Мешки с мукой, награбленные бандитами, раздали жителям окрестных деревень.
Второй день отдыхаем в лесном селе с поэтическим названием Берестяное. Нашему штабу роты достался большой дом возле кладбища с несколькими комнатами, уставленными городской мебелью. Хозяйка пани Кобецкая и её дочь Люси, за которой тут же начали ухаживать радисты Коля Тернюк и Вася Вернигоров, целый день стряпают на кухне из наших трофейных запасов. Там вовсю командует Антон Венедьевич Скавронский, в дороге нас кормить приходится ему, теперь он отыгрывается на женщинах, обмотал голову белым рушником, и даже повесил на себя кружевной белый фартук.
Муж хозяйки погиб под Варшавой в сентябре тридцать девятого, а сын где-то воюет в отряде Армии Людовой, руководимой Польской рабочей партией. Нас не удивляла городская мебель. За пятьсот с лишним километров, оставшихся позади, нам попадались всякие деревни, сёла и хутора, зажиточные и бедные, но в подавляющем большинстве народ, ограбленный оккупантами бедствовал до немыслимого, все голодали.
… Через три месяца, зимой, мы ещё раз проедем через Берестяное. Дома были сожжены карателями, одиноко торчали трубы печей. Люди ютились в сырых нетопленных землянках, засыпанных снегом. Многие без памяти метались в «жару» от сыпного тифа. Наших приветливых хозяек мы не смогли найти.
Второй день мы отдыхаем, после длинного пути и ежедневных боёв. Старшина роты Петро Туринок после обхода взводов и проверки, как идёт ремонт обозного имущества, блаженствует на плетёной качалке. Ротный Пётр Ярославцев и комвзвода Миша Журко, зашедший в гости, склонились над шахматной доской. Из кухни доносится смех Люси и радистов Николая и Василя. Они не столько помогают готовить, сколько мешают и поедают огромное количество пирожков с салом из бандеровской муки. Радисты в любое время готовы «повеселиться», в смысле хорошо поесть. Завтра первый батальон и кавэскадрон снова уходит в поход.
* * *
… Проклятое урочище под названием «Чёртово болото» обнаружило себя пулемётными очередями. Капитан Крючков отдаёт команду нашей роте разворачиваться к бою левее дороги, по которой ехали. Соскочив с коней и повозок, мы бросились в обход захлёбывающемуся пулемёту. Метров через сто нас прижимают к земле ещё два пулемёта, неожиданно вынырнувшие из-за невысокого бугра среди толстых сосен. Лежим за торча-щими стволами деревьев и короткими очередями строчим по огневым всплескам врага. Они прозевали нас, допустив так близко, и теперь стреляют не переставая. До них метров двадцать. Деревья не дают забросать их гранатами. Очередь «станкача» дятлом стучит по дереву, за которым, высунув автоматы, лежим с Сашей Матвеевым. Интуитивно прижимаю голову к земле.
– Ты жив? – тревожно дотрагивается до меня Саша, – чуешь, однако, один пулемёт замолчал и задрался вверх. Сейчас у «максима» кончится лента, надо брать их, а то они с перепугу пристреляются к нам.
Саша Матвеев, Пётр Ярославцев, Миша Журко, Федя Волков, Артём Кокжаев бросаемся на замолкший пулемёт на бугре. Нас человек пятнадцать, другие растеклись дальше по лесу. В рукопашной – диски автоматов опустели – идут в ход приклады и кулаки. У меня в руках откуда-то оказывается карабин. В окопе и на том склоне холма с дюжину распластанных вражьих тел. Один сидит на дне ячейки в немецком френче с высоко вверх задранными руками.
– Не убивайте, не убивайте… – кричит он по-русски.