– Все правильно, Гриша, – поддержал его Коля Гапиенко, – только, наверное, не «лежанку», а стоянку партизан, хотя бывают и зимние лежанки у партизан, которые боятся оставлять следы на снегу.
– Да, да! Стоянку партизан. Летим над лесом и видим повозки и людей с оружием. Подлетели ближе, а люди побежали в лес, испугались. Тогда мы отлетели в сторону, и там бросили бомбы и постреляли в воздух.
Москвичи-омсбоновцы, совершившие отважный тысячекилометровый рейд по тылам немцев, явно заинтересовались сообщением Гриши Гощака и придвинулись ближе к огню.
– Это было у вас в Словакии? – первым спросил всегда невозмутимый, немного флегматичный Николай Тернюк.
– Нет, здесь в Остланде, – Гриша смутился и быстро поправился, – тут в России, мы летали из Овруча, там был фашистский аэродром.
– Когда же это было, в этом году? – поднял голову Пётр Ярославцев, явно что-то вспоминая.
– Да, в этом году, весной, только листья появились…
– А над поляной, где вы партизан увидели, кружили? – полюбопытствовал Вася Вернигоров.
– Да, небольшой вираж, мы хотели сесть, но очень много пеньков, мы разбились бы, – вспоминая тот полёт, задумчиво ответил Гриша.
К костру незаметно подошли часто навещающие в свободную минуту своих друзей радисты Пана Безух и Коля Новаторов.
– Что у вас тут, вечер вопросов и ответов? – заинтересовалась Пана.
– Вот словака Гришу Гощака хором «допрашиваем», похоже, что он летал над нами под Мозырем и не стрелял, – отозвался Миша Журко.
– Да, да, под Мозырем, – обрадовался Гриша.
– Как это занятно! – воскликнула Пана, – Такие встречи только в романах случаются.
– А почему ты, Гриша, нам кулаком грозил? – нетерпеливый Туринок взял быка за рога.
– Так это были вы? – опешил Гриша, – я не грозил, я махал перчаткой и кричал «до свидания!»
Коля Гапиенко чуть не прыгал от радости от разгаданной тайны «не стреляющего фрица». Он всегда с большим вниманием слушал рассказы старших товарищей о боях и походах и хорошо помнил их.
Каждый счёл нужным ещё задать какой-нибудь вопрос, они сыпались, как осенью листья с деревьев. Гриша еле успевал поворачиваться в разные стороны и отвечать.
Так неожиданно закончилась необычная история, начатая Петром Туринком и дополненная Гришей Гощаком.
Туринок напоследок выдал:
– Вот поэтому я и не стал сбивать булыжником тот «костыль»: лица у лётчиков показались очень симпатичными.
Чей-то смешливый голос вызвал новое оживление:
– Помнится, старшина полчаса назад о каких-то «поганых мордах» высказывался, а теперь всё наоборот переиначил!
– Ситуация же изменилась с тех пор, – нашёлся Петро Туринок под общий одобрительный смех.
На шум и весёлые возгласы подъехал верхом комиссар отряда Михаил Иванович Филоненко, любивший поговорить с народом. Первым его заметил Пётр Ярославцев, он всегда всё замечал раньше других. У него мгновенная реакция. Ехали как-то ночью на повозках и дремали на соломе. Неожиданно напоролись на фашистскую засаду. Пётр сходу, лёжа на повозке, выпустил длинную очередь по вражеской цепи, дав возможность остальным залечь и принять бой. Ярославцев доложил, что первая рота после марша находится на отдыхе, раненых отвезли к Нине Рогачёвой в санчасть, патрульные уже несут службу.
Филоненко спешился. Все наперебой стали ему рассказывать историю про словаков. Он с удовольствием уточнял подробности, так как сам был очевидцем того случая.
– Наши друзья словаки очень скромные люли, спросите у них, как они похитили самолёт и хотели перелететь линию фронта, я не ошибаюсь? – Филоненко повернулся к Грише Гощаку.
– Нет, нет, всё сказано верно! – закивал головой словак.
Михаил Иванович Филоненко прочёл сводку Совинформбюро, поговорил о новостях, потом ушёл в другую роту.
Никому не спалось, несмотря на тяжёлый, долгий бой, на длинный марш через лес. А может быть именно потому, что пережили ещё один бой, остались целы и были молоды. Люди бродили между кострами, кого-то искали, с кем-то перекликались, не смолкали шутки и смех.
Петро Туринок и Миша Журко – любители спеть, плясуны и балагуры – о чём-то шептались, поглядывая на своего друга Василия Ивановича Исаева, командира хозяйственной роты.
– Василий Иванович! – громко позвал Миша Журко, – а ты разве не знал эту историю про наших словаков?
– Нет, в первый раз услыхал, – отозвался тот.
– Странно, Павел Гривик говорил, что дважды тебе рассказывал, как он сразу узнал нас, когда летал над нами, – чрезмерно удивился Журко.
Мужественный, спокойный Павел Гривик отличался крайней молчаливостью, за день он мог сказать всего несколько слов. Исаев не мог вспомнить разговора, которого не было.
– Конечно, Павла трудно понять, когда он быстро говорит по-русски, его словацкий язык легче разобрать, – серьезно пояснял Туринок, искоса поглядывая на Исаева и явно вызывая его на спор.
– Не стрекочи, Туринок, я Павла хорошо понимаю. Лучше скажи, как они сверху догадались, что это карасёвский отряд? – задумался Исаев, ещё не поняв, что сам залез в сети розыгрыша.
– По инструкции узнали, – пожимая плечами, с готовностью откликнулся Туринок, – во всех фрицевских инструкциях написано, что впереди карасёвцев двигаются длинные рыжие… они всегда нас демаскируют.
Петро Туринок и Миша Журко начали незаметно отступать в сторону повозок.
– Что это за «длинные рыжие»? – подозрительно посмотрел на Туринка Исаев.
– Это твои усы! – гаркнул Журко, стремительно перемахивая через повозку.
Василий Иванович, несмотря на свой громадный рост и большой вес, был ловок и гибок, как все кавалеристы. Зазевайся Журко на секунду, его сцапали бы могучие руки.
– Ишь, что про мои усы выдумали. Тут ещё где-то под ногами вертелся Туринок. Попадутся мне эти «демаскировщики»! – захохотал басом Исаев, покручивая рыжие-рыжие усы. Снова пламя костра колыхалось от смеха партизан.
Постепенно над партизанским бивуаком опускается тишина. Только чуть слышно похрустывают жующие овёс кони, и потрескивает костёр. Пахнет сосновой смолой и дымом. Люди лежат повсюду: на повозках, на сосновом лапнике, просто на траве, придвинувшись к огню и подложив под голову приклад автомата. Костёр сложен по-сибирски, там называют его – нодия. Два толстых ствола положены по всей длине друг на друга, чтобы верхний не скатился, забиты две пары кольев по концам. Огонь между брёвнами будет гореть всю ночь, согревая партизан.
Между повозками тенями проскальзывают патрульные. Они отодвигают от огня партизана с начинающей тлеть курткой; другого, разметавшегося во сне, накрывают шинелью. Тут нет материнских рук – они только иногда снятся.
Тишина кажется непреодолимо густой. Не воют мины, и не свистят пули. Не падают рядом друзья, зажав крик боли зубами. И нет на земле войны. Усталые партизаны спят…
Берестяное
Бой. Бой партизанского отряда на марше – это стремительная атака на врага. Чем быстрее мы атакуем, тем меньше будет у нас потерь, тем легче мы захватим населённый пункт или разобьем колонну врага, и сможем идти вперёд. Не всегда имеется возможность делать обходной маневр и миновать вражеский гарнизон по другой дороге. Кто-то подсчитал, что средняя жизнь лётчика-штурмовика двадцать пять боевых вылетов, что пехотинец может участвовать в трёх-четырёх атаках, на большее его не хватит.
За две недели рейда мы ежедневно два-три раза бросаемся в атаку. Конечно, нам помогает то, что наше нападение для фашистов большей частью является неожиданным, хотя известие о нашем движении уже разнеслось по всей округе. Фрицам пощады нет – они ожесточённо огрызаются.
Всё чаще и чаще нас встречают выстрелы украинских националистов: бандеровцев, бульбовцев, мельниковцев и прочих бандитов, называющих себя по фамилиям своих атаманов. Здесь зона их расположения. Некоторые националисты неграмотные и полуграмотные местные крестьяне-западники, присоединённые к Советской Украине только в тридцать девятом году. Их сагитировали на борьбу с немцами и «москалями» за самостийную Украину.
После обстоятельной беседы с рядовыми пленными бандеровцами мы отпускаем их без оружия по домам. Как правило, они больше с нами не воюют.
Наши основные вопросы им:
– Кто дал вам бесплатно землю панов? Сколько раз вы воевали против швабов (немцев)? Вы убиваете наших одиночных разведчиков, бежавших из адского плена красноармейцев, а ваши куренные атаманы в сговоре с фашистами, сами не воюют и вас не пускают. Где же людская правда?