– Хлопец, – окликаем мы его негромко, – иди сюда.
Мальчик оглядывается, подлезает под жердины и застенчиво подходит к нам. Его льняные волосы выбиваются из-под старого картуза. На нас смотрят любопытные голубые, как небо, глазёнки. Щёки и нос усеяны веснушками.
– Здравствуйте, дяденьки партизаны.
Мы здороваемся. Миша похлопывает его по плечу. Он доволен.
– Хлопчик, тебя как зовут? – интересуется Миша, роясь на дне своей старой сумки.
– Михась, – отвечает он.
– Вот здорово, – улыбается Миша, – значит мы с тобой тёзки. Вот возьми, – он разворачивает белую тряпочку и протягивает мальчонке кусочек сахару.
Михась осторожно берёт двумя пальцами сахар, рассматривает со всех сторон и пробует языком. Глаза его смеются. Знакомство состоялось. Комок приступает к горлу, когда смотришь на детей, забывших в войну, что такое сахар.
– Михась, в деревне много немцев?
– Не, немая нимцев совсем.
– Как так «немая нимцев»? – спрашивает Миша с удивлением.
– Так то, не нимцы, то мадьяры с вечера понаехали с обозом. Вот «ужотко» они коней запрягали, собираются уезжать, – охотно отвечает Михась.
– А ты не видел, они в лесу никого не забрали?
Михась задумывается и внимательно смотрит на нас:
– Они кого-то несли на палатках и положили на дроги. Раненько на зорьке в лесу стрел был великий.
Он нам ничего больше не может добавить. Кого несли мадьяры? О том, что наши, живые и здоровые, попали к ним, мыслей у нас нет. Ясно только одно, что фашисты собираются убираться из деревни. Нам надо торопиться к своим.
– Дяденьки партизаны! Возьмите меня с собой, – Михась робко трогает Мишу за руку, – я все вам буду делать, я бульбу умею чистить, коней поить. У меня никого нет, всех герман забил… возьмите меня.
Мы не можем его взять. Судьба наша солдатская слишком жестока. Мы не знаем, что с нами самими будет завтра, через час, через минуту…
Миша прижимает паренька к себе, вытирает пальцем готовую скатиться у Михася слезу, что-то шепчет ему на ухо. Глаза у него просыхают. Мы прощаемся с Михасем за руку, как со взрослым, и бегом устремляемся к нашим.
Решаем наступать на деревню. Мы не можем уйти, не узнав, где наши разведчики, кого несли мадьяры?
Лесом подходим к околице. Между хатами шастают мадьяры. Сразу же начинается бой. Вася Божок бросается со своим пулемётом на дорогу и открывает огонь. По деревенской улице мечутся растерявшиеся фашисты. Мы лежим по обе стороны дороги и стреляем на выбор. За вторым пулемётом – Макар Тимошевский.
К Божку подходит Нина Рогачёва с медицинской сумкой на боку, вытаскивает свой пистолет и вытянув руку, как на полигоне, начинает стрелять. Мадьяры очухались, и их ответный огонь все усиливается, похоже их тут целая рота.
Пётр Ярославцев, ругаясь, оттаскивает за руку упирающуюся Нину за угол хаты:
– Твоё дело перевязывать нас, а стрелять найдётся кому!
Начинает хлопать миномёт. Мины пока рвутся где-то за нами. Вокруг Божка на дороге всё чаще поднимаются фонтанчики земли. Они сосредотачивают огонь по пулемету.
Кричим, сквозь шум боя, Божку:
– Вася, не валяй дурака, ползи к нам в канаву!
Он благополучно скатывается в сторону. Здесь его ждет с набитыми магазинами Коля Гапиенко. Под прикрытием пулемётов продвигаемся вперед. Мины разрываются там, где мы только, что лежали. На дороге валяются несколько неподвижных фигур в желто-зеленой форме.
Пётр Ярославцев, Миша Журко, Петро Туринок, Саша Матвеев и другие ребята перебежками от хаты к хате устремляются вперёд. Нина Рогачёва тоже идёт с нами, её не остановишь.
Нас догоняет Николай Иванович с маленькой трубочкой, зажатой в зубах. Только маузер в его руке напоминает, что идёт бой. На пули он не обращает внимания.
– Хлопцы, кончай воевать. Жители рассказали, что притащили мадьяры из лесу своих раненых и убитого офицера. А о партизанах у них и речи не было. Как убили их командира, они покинули засаду и отсюда собирались уезжать. Да мы им все карты спутали.
Пока говорил Николай Иванович, всё затихло. Только на другом конце деревни исчезали повозки за поворотом.
Из-за плетня высовывается Петро Туринок:
– Смотрите, последние мадьяры улепётывают!
Делать нам здесь больше нечего. Собираемся все около командира. Отряхиваем одежду. Кто-то поднимает трофейное оружие. Нас всего пятнадцать партизан и одна девушка-врач Нина. Мы отбились от засады, выгнали мадьяр из деревни, и у нас нет потерь. Разведчики наши благополучно ускакали.
С шутками и смехом залезаем на дроги и продолжаем путь к нашему лагерю. Вася Божок, размахивая руками, пулемёт лежит у него на коленях, рассказывает нашему ездовому Антону Венедьевичу Скавронскому, бывшему леснику из-под Тетерева, что происходило в деревне:
– Выскакиваю я из-за хаты и вижу мадьяры, как суслики, торчат передо мной и головы повернули на меня. Я как дам очередь прямо с руки – они брык на землю. Я тоже ложусь и дал еще очередь – они опять на землю…
– И бац! – смеется Ярославцев, ни патронов, ни второго номера рядом, один лежу посередине дороги и глазами хлопаю!
– Да были патроны, – смущается Вася, – у меня за пазухой еще две кассеты лежали. А место удобное – всё кругом видно. Правда, ребята велели сойти с дороги, так я и сошёл.
Васильку «велели сойти» с дороги. То, что пули кругом него изрыли всё, он и не заметил, ему «велели», он и сошёл!
А тот другой, Андрей, сам спрятался в высокой траве, лишь бы его не заметили, лишь бы не убили.
Вася Божок придвигается ближе ко мне и тихо говорит:
– Понимаешь, Марат, это мой первый настоящий бой был. Я впервые фашистов увидел вблизи. Увидел, как их бить можно. Раньше только издали стрелял, как по теням, а тут рядом, вплотную. Видел, как фашисты в том селе, где были прошлой ночью, над девушками измывались.
В голосе Васи Божка кипит лютая ненависть. Никогда не думал, что в этом спокойном и добром парне из украинского села с лирическим названием Пятихатки, могут вырваться такие гневные слова на врага.
Душа у Василька чистая и светлая, и сам он весь чистый и светлый. Он готов каждому помочь и сказать доброе слово. Его мечта – выращивать мичуринские сады с большими и сочными яблоками на радость людям.
Сколько же горя и страданий принесли фашисты на нашу землю, что в тихом парне разгорелась такая лютая ненависть.
В лагере сидели наши разведчики. Вид у них был невесёлый, прямо сказать, грустный: попало от Карасёва за то, что уехали и оставили группу.
Когда из засады раздались выстрелы, кони испугались и понеслись прямо в лес. Там разведчики в темноте заплутались, разыскивая дорогу. Стрельба к тому времени стихла. Они решили ехать в лагерь. Второго боя они уже не слышали. После того, как командир узнает, что мы из-за них «воевали в деревне», им еще раз будет жарко. Но всё хорошо, что хорошо кончается.
За солью
Нас шестеро на двух повозках, запряженных волами. Впереди с пулемётом Вася Божок и Петро Туринок, погонщиком Коля Гапиенко. На нашей повозке управляет быками Саша Тютнев. Миша Журко и я удобно развалились на соломе.
Мы направляемся, как дважды повторил командир отряда Карасёв, выполнять боевое задание: добыть для отряда соль. В лагере больше месяца едят без соли. У многих кровоточат десны и шатаются зубы.
По сведениям нашей разведки в начале войны на Припяти немцы разбомбили баржи с солью. Местным жителям удалось часть соли спасти и запрятать. Нам предстоит поговорить с народом и попросить поделиться солью с партизанами.
Коля Гапиенко, семнадцатилетний паренек из-под Довлядов на Припяти, ворчал, что задание вовсе не боевое, а простая хозяйственная операция, и ему приходится возиться с волами. Уговорили Колю тем, что вся разведка ложится на него, что надо форсировать в брод реки Жеронь, Словечну и Мытву, а это его родные места, и только он может обеспечить переправу.
Волы тянут удивительно медленно. Говорят, что если повторять «цоб-цоб», то они повернут налево, а если «цобе-цобе», то направо. Самому мне наблюдать это не приходилось. Просто хворостиной стегали по одному быку, он ускорял шаг, и повозка поворачивала в нужную сторону по аналогии с гусеницами танка.
Двигаемся спокойно, здесь партизанский край. Когда солнце перевалило за полдень, случайно по дороге въехали в лагерь партизанского отряда.
– Миша, как же нас никто не остановил?