Когда солнце поднялось выше деревьев, сделали большой привал. Надо кормить коней, дать им отдых. По возможности досушить свою одежду. Саша Матвеев насобирал валежник какие-то сучки и веточки и развёл большой костёр. Горел он без дыма, таёжник знал лес – дело мастера боится.
Обратная дорога казалась короче, да и кони домой идут быстрее. К вечеру приехали в партизанский лагерь на Лысую гору.
Женя Ивлиев пошёл в штаб докладывать об успешном выполнении задания, а мы повалились на пахнущие лапником лежанки спать.
Впрочем, Пётр Ярославцев вызвался сходить в санчасть к Нине Рогачёвой сдать бинты, которые, к счастью, не понадобились. Что-то Ярославцев последнее время повадился ходить в санчасть, хотя прямого отношения к медицине разведчик не имеет. Обычно Нина сама с большими группами ходила на задания. Верхом или пешком со своей неразлучной сумкой на боку с красным крестом и с пистолетом на боку. В этом задании командование не разрешило ей ехать с нами. Она выдала нам запас бинтов и йода.
Народ начал просыпаться только через день к вечеру. Первым заворочался мой сосед Вася Божок.
– Ребята, кто даст закурить? Почему больше суток никак не проспишь? А есть кто хочет?
– Ну, Вася закудахтал. Это курдюк жратвы требует, – весело отозвался Миша Журко, протягивая Божку кисет с самосадом и вытаскивая из торбы увесистый кусок сала и большую буханку хлеба.
Миша со своим весёлым характером был добр к людям, и они отвечали добром. В той деревне, где мы останавливались и пели песни, ему насовали полный вещмешок еды. я ещё тогда удивился, почему он просит нести тол и сказал, что тол больно горчит. Действительно, после работы с толом – взрывчаткой – руки и всё из еды, что берёшь руками, имеет резкий горький вкус.
– Нет, это не желудок будит человека, – пробурчал Пётр Ярославцев, не открывая глаз, – если Туринка не разбудить, то он до конца войны проспит и не шелохнётся.
Договорить ему не пришлось, так как не спавший Туринок навалился на своего тёзку и началась борьба.
– Кто из нас больше лежебока? – допытывался Туринок.
– Действительно, кто из них любит больше поспать? – спросил Саша Матвеев, который мог не спать сутками.
Все засмеялись, оживились и начали спускаться и вылезать с двухэтажных лежанок, устланных еловым лапником и покрытым парашютами. В открытом дверном проеме землянки появилась мощная фигура Исаева. Сразу стало темнее.
– Хлопцы, раз проснулись ступайте на кухню, – его рокочущий бас заполнил помещение, – по распоряжению комиссара Михаила Ивановича для вас оставлен обед до вашего просыпу, пока не встанете, я бы расход лентяям не оставил, – расход, бытовавшее в армии выражение, обозначающее оставить отсутствующим обед или ужин – но раз встали, то пошевеливайтесь, а то скоро ужин.
Выходя из землянки, Василий Иванович словно невзначай скупо бросил:
– Сало и хлеб пусть Журко сдаст на кухню в общий кошт.
– Вот рачьи усы, всё вынюхает, – покачал головой Миша Журко, – как будто я один собирался всё съесть.
– Василий Иванович сквозь землю увидит, – вступился за друга Вася Божок, – он человек справедливый.
– Миша, а почему «рачьи усы»? – допытывается Пётр Цалко.
– Рачьи они и есть у него, – рассмеялся Журко, – длинные и краснорыжие, как у варёного рака, и всё разнюхают.
– Главное в нашей жизни поесть, – изрекает глубокомысленно Саша Матвеев, – вы как хотите, однако, а я пошёл на кухню.
Все подхватывают автоматы и с толкотнёй и смехом устремляются за ним.
– Чем Мариула собирается сегодня нас потчевать? – галантно раскланивается Пётр Ярославцев, нарекший так за цыганские глаза эту приятную женщину, «бежавшую в партизаны» из Овруча.
– На обед вам оставлен суп с мясом, – бойко отвечает Мариула, сверкая своими чёрными глазами.
– А что на ужин готовится? – любопытствует Пётр Туринок.
– На ужин? На ужин мясо с бульоном, – уже не так уверенно молвит Мариула, заранее чувствуя нашу отрицательную реакцию.
– Так это же одно и тоже, – ворчит Пётр Туринок, – мясо «цоб-цобе» и как всегда несолёное, – он вытаскивает из глиняной миски ножом кусок мяса и брезгливо морщится, – ни крупицы соли!
В отряде давно нет соли, крупы, муки. Картошка на полях ещё не уродилась. Едим бычье мясо. С каждой туши вначале вытапливают пару больших молочных бидонов жира, которое используется для смазки оружия и сапог, а потом постное мясо варят, иногда Васо Чхаидзе на где-то раздобытой домашней маленькой мясорубке делает фарш и жарит котлеты, но без перца и соли, только одно название.
Врач Нина Рогачёва перед едой наливает каждому по эмалированной кружке соснового отвара, от которого глаза вылезают на лоб. Мы все уважаем и тайком любим Нину с её медно-золотистыми пышными волосами и молча, даже улыбаясь, выпиваем эту про¬тивоцинготную витаминную отраву. Приготовлена она по рецепту «Справочника партизана». Это была интересная книжка, одним из авторов которой был Флегонтов, командующий партизанами Дальнего Востока в Гражданскую войну, а в эту – наш однополчанин.
Спустя три дня из-под Мозыря пришли наши разведчики во главе с Иваном Дыбаня. Они жали нам руки, поздравляли с успехом операции, и перебивая друг друга, рассказывали, что произошло.
– Ведь надо же! – удивлялся Дыбань, – фрицы умудрились подорваться на всех ваших шести минах и угробить семь машин! Нарочно не придумаешь! Вырубили рощу берёз для крестов и заложили новое немецкое кладбище.
– Со слов жителей известно, – продолжил Иван Изотов, – что сразу один за другим прогремели два сильных взрыва: подорвались две набитые фашистами машины. Потом раздался третий взрыв послабее – это в горящие машины врезалась с ходу ещё машина, и у неё взорвался бензиновый бак. Огонь пожара поднялся до самого неба! Уцелевшие от взрывов фрицы, обгоревшие и контуженные, кричали – слышно было в деревне.
Наши раненые бойцы стонали или вскрикивали, только теряя сознание. Тонули в болотной трясине молча, не позвав на помощь, чтобы не выдать отряд при переправе.
Иван Дыбань рассказывал дальше:
– Остатки сгоревших машин фрицы скинули в кюветы и поехали в объезд по грунтовой дороге, и там подорвались и сгорели ещё две машины с фрицами. Из Ельска на легковых машинах прибыло высокое начальство, понаехали санитарные фургоны, стали собирать и отвозить раненых. А колонна карателей стоит.
– Тут началось страшное дело, – вмешивается Макap Тимошевский, пулемётчик из разведвзвода, фронтовик, спокойнейший в бою и темпераментный игрок в шахматы, – фашисты привели под конвоем из ближайшей деревни женщин и стариков и погнали их под угрозой автоматов по шоссе. Люди шли и громко всхлипывали. Они знали, что идут на смерть, но ни одна мина под ними не взорвалась. После них пустили сапёров с миноискателями – мины не обнаруживались.
Немцы настырно хотели проехать. Они пустили вперёд машину только с одним водителем, вероятно с власовцем. Она проехала далеко за второй спуск на объезд и взорвалась там. Это их сломило. Они испугались.
Старая учительница из того села рассказала разведчикам:
– После того, как нас прогоняли по шоссе туда и обратно, люди начали разбегаться, несмотря на окрики и побои, стрелять немцы видно побоялись. Ближайшая от нас автомашина стала поворачивать назад и вдруг тоже взорвалась. Мы от страха попадали на землю, женщины крестились и говорили, что это партизанский бог покарал немцев. А сами они начали выкрикивать о каких-то «функен-минах».
Кончался ещё один день лесной жизни. В вечерних сумерках в землянке шёл неторопливый разговор. Светильник – плошку с жиром и фитилём – не зажигали, чтобы не налетели комары. Хватало сжечь можжевеловую ветку, как они исчезали. На холмах, продуваемых ветрами, их было не так уж и много. Не сравнить с теми мириадами полчищ комаров, которые были в долине реки Сунжи под Грозным, там они затмевали даже солнце. Пытались спать в противогазах, но при жаре больше получаса находиться в них не выдерживали. Под плащ-палатку комары проникали запросто.
Обычно стеснительный и молчаливый Вася Баранов неожиданно вмешался в разговор:
– Знаете почему люди не подорвались на минах, когда фрицы гоняли их по шоссе?
– Почему? – сразу заинтересованно откликнулось несколько голосов, и все затихли.
– Мины на шоссейке мы закладывали в засыпанные при ремонте ямы. После прошедшего дождя во всех бывших колдобинах щебёнка и песок немного просели и там наверняка стояли лужи. Люди шли по обсохшему булыжнику и перешагивали через лужи, под которыми могли лежать мины. Кому охота мочить ноги? А фрицы с автоматами брели в стороне за канавами и не могли видеть, что кто-то через что-то переступает. Да и думали фрицы только о том, чтобы не прозевать момент взрыва и успеть вовремя броситься на землю. Это только фашисты могли придумать гнать мирных людей: стариков и женщин на минное поле, нормальному человеку непостижимо.