Антон засмеялся.
– У тебя красивая улыбка, – призналась Катя. – Улыбайся чаще.
– Постараюсь.
– Разрядила обстановку своей историей?
– Да.
– Но я отвлеклась от главного. Спасибо, что помог мне в трудную минуту.
Катя неожиданно для Антона просунула руку в его ладонь – и сжала. Что-то, под самым сердцем, или внутри оного, вспыхнуло, разгорелось и озарилось россыпью искорок, затуманивая взор Антона. А потом невидимые электрические нити двух тел сплелись в единый узор, такой простой и непостижимый, такой человечный и спасительный.
– Не за что, – все, что мог вымолвить Антон, все еще держа ее руку, чувствуя, как по телу пробегают электрические разряды, а бешено бьющейся сердце наполняется жизнью.
– И если не хочешь тащиться на семейный воскресный ужин, то можешь отказаться. Я поговорю с отцом, он не обидеться. Поймет.
– Я приду. Если ты не против?
– Не, я не против. Просто приглашение могло показаться тебе странным. Отец очень радушен, как говорит тетя, по-хорошему старомоден: приглашает в дом даже тех, с кем незнаком. Однажды встретил страдающего болезнью Альцгеймера старика, которому было под девяносто лет. Он забыл адрес собственного дома и блуждал возле нашего дома. Так отец притащил его в дом, всласть накормил, напоил, а потом усадил в кресло, дав закурить, и проговорил с ним до самой поздней ночи, пока не позвонили в дверь и не увезли домой старика.
– Классный у тебя отец.
– Не то слово.
– Он очень молодо выглядит. Я сначала подумал, что это твой молодой человек.
Она рассмеялась.
– Ему сорок шесть. Он удочерил меня в шесть лет. Причем удочерил вопреки, казалось бы, здравому смыслу.
– Расскажи.
– Разве тебе интересно?
– Интересно узнавать о тебе.
– А можно сразу все расставить по своим местам, пока не поздно? Прозвучало глупо, но тем не менее. Если у тебя имеются планы на меня, прости за самоуверенность, то знай, кроме дружбы мне нечего предложить тебе. И да вообще всем мужчинам на планете.
– Ты…
– Да, я – та самая. Сожалею. Жаль, что пришлось разочаровать.
– Я не разочаровался. Нет.
– Немного. Я вижу по твоим глазам.
– Ничего с глазами поделать не могу. Просто…
– Что просто?
– … ты мне понравилась. А когда ты взяла мою руку, что-то произошло со мной, что-то хорошее, потому что я почувствовал себя живым. Словно ток пустили по телу, прямиком в сердце. Разряд – и я живой. Прости, несу всякую чушь.
– Спасибо, за искренность.
– Мы же решили расставить все по своим местам – вот я и расставил.
– Решили. Можешь взять меня за руку, чтобы сердце продолжало биться.
– С удовольствием.
– Ты не втрескаешься в меня по уши?
– Это тяжело. Ты очень красивая девушка.
– Ой-ой, брось это, загонять меня в краску.
Антон взял ее за руку.
– Расскажи мне, как тебя удочерили?
– Все еще интересно?
– Мой интерес только возрос после перестановки слагаемых.
– Тогда держись, я та еще болтушка. Люблю поговорить.
– Тебе повезло, я люблю слушать.
– Ты не думай, что будешь всю дорогу молчать.
– Не всегда было хорошо в детском доме. Иногда совсем невыносимо. Не люблю вспоминать и забыть не могу.
– Мне это знакомо.
– Я часто сбегала. Успевала несколько раз улизнуть за год, что для шестилетки было большим достижением. Последняя вылазка связала меня с папой. Ночью. У пруда. Помню, что плакала. Скучала по маме и папе, которых даже не помнила. А он пришел и успокоил меня. Словно каждый день утешал маленьких детей. Я сразу поняла, что он хороший человек. И доверилась ему.
– Сказала, что сбежала из детского дома?
– Нет. Обманула. Или точнее сказать: схитрила. Сказала, что жду маму. Типа та бросила меня, несчастную.
– Зачем?
– У меня появился план: влюбить в себя Виктора.
– А ты была коварной девочкой.
– Кто сказал, что «была»? – Её смех подобно арфе божественно лился по струнам души Антона. Душа, летящая ввысь – в самую пучину облаков. – Я просто не хотела возвращаться в детский дом и быть одинокой. Хотела быть любимой. По-настоящему. Как любят родители детей, а дети – родителей. Обычное желание для сироты.
– Я рад, что у тебя все, в конечном счете, получилось.
– От меня ничего не зависло. Мой план сразу же выгорел. Когда я уснула в его кресле после горячего шоколада, он позвонил в полицию. Испугался, что его могут осудить. Сам понимаешь: одинокий разведенный мужчина и маленькая девочка, не связанными родственными узами.
– Тебя быстро рассекретили.
– В один миг. Я еще надулась, разобиделась. Не стала говорить с Виктором. Назвала предателем.
– Даже так.
– Мне было шесть.
– Ясно. И что было потом?
– Прошла неделя и он заявляется в детский дом, извиняется передо мной, хотя я должна была просить прощения за свое отвратительное поведение и вранье. И говорит, что купил мне собаку и…
– Собаку?
– Ах да, ты ведь не знаешь. В первый день нашей встречи, Виктор рассказал мне, что давным-давно пообещал погибшему в Афганистане товарищу (его звали, вроде Гриша) завести собаку. Овчарку. Но так и не завел. Я, конечно, возмутилась, что такое простое обещание он не может выполнить. Пристыдила чуть-чуть. И вот – Виктор ведет меня на детскую площадку, а там нас ждет такой миленький щенок. Скулит, зовет меня. Помню, что прижавшись к нему, расплакалась. От счастья. Еще никто не дарил мне животных.
Катя неожиданно остановилась и прослезилась.
– Сейчас буду плакать, дурочка. Прости. Не могу держать в себе. – Катя тщетно пыталась успокоиться, выравнивая дыхания. – Накатывает. Как вспомню, что мой Бим умер, так начинается истерика. Кстати, именно поэтому я брякнулась в кинотеатре. Папа позвонил и сказал, что Бима больше нет.
– Сочувствую твоей утрате.
– Спасибо. Глупо, да, так надрываться?
– Совсем нет.
– Да, глупо-глупо. Я ведь прекрасно понимала, что скоро этот день настанет, Биму перевалило за пятнадцать лет, преклонный возраст для овчарки. Но все равно была не готова прощаться с верным и преданным другом, с которым, сказать по правде, мы были неразлучны. Когда ты придешь к нам на воскресный ужин, я обязательно покажу ворох кубков и медалей после российских выставок немецких собак.
–Ты все еще состоишь в российском союзе любителей немецкой овчарки?
– Да. А ты откуда узнал про РСЛНО?
– В газете было написано, – ответил Антон.
– Ах да. Хорошо, что не только я оценила твой героизм.
– По сути, я ничего не сделал.
– Не принижай своих поступков. Не мои слова, папины.
– Прислушаюсь к словам твоему отцу.
– И правильно. Однажды я совершенно случайно обнаружила малышку в торговом центре. Забившись в угол бытовой химии она плакала. Почему никто не заметил её до меня, просто ума не приложу? Был день, разгар субботы, народу – тьма. Я взяла ее за руку и отвела к стойке администрации. И тут началось. Оказалась, что потерянная девочка была дочерью известного блогера. Так вот… он раздул из мухи слона, превратив меня невесть в кого. Меня это бесило. А потом отец сказал: «Сейчас люди перестали видеть. Действовать. Думать. Ты не такая. Не принижай себя и то, что ты делаешь».
– Кстати, я здесь благодаря своему отцу.
– Да? Здорово. Как его зовут?
– Геннадий Петрович.
– И что, он посоветовал прийти к спасенной принцессе?
– Примерно так. Сказал прихорошиться, купить букет цветов, спросить как здоровье, и пригласить на свидание.
– Твой папа тоже старомоден. Кстати, мы почти на свидание. На дружеском свидании. И почему все еще не спросил о моем здоровье?
– Прости. Как здоровье?
– Жить буду. Ничего серьезного, как оказалось. Все из-за стресса. Почему не купил цветы, как советовал отец? Я люблю цветы.
– Я…
– Да шучу я, Антон. Шучу. Но на будущее знай – альстромерии я люблю больше всего.
– Запомнил.
– Будь добр, не забудь.
– Хочу признаться…
– Только не говори, что я околдовала твое сердце?
– Я не думал, что ты такая.
– Интересно начал. И какая я?
– Солнечная и веселая.
– Ну хорошо. Еще будут комплименты?
– Я… в общем, мне с тобой легко. Ты – не осуждаешь.
– В смысле?
– Многие из моих знакомых, бывшие друзья, смотрят на меня с осуждением и пренебрежением, после моего возвращения…