Слезой благочестивой звонаря…
Склонив колени, буду скорбно слушать
И грех, и святость, и печаль Руси.
Спаси, Господь, загубленные души
И души загубивших их, Спаси!
Игорь Басанов «Соловецкое»
За двести лет найдём ли год спокойный;
Без войн и крови, происков врагов,
Без лютых драк (прямых или окольных)
За власть и трон, под небом русским кров?
Дворцовый гром и лет лихих ненастья,
Не минули ворот монастыря…
И меркло куполов благообразье,
Стихал молитвы голос за царя.
Нередко вместо благостного звона
Набат гудел, пугающий простор,
Слова не богословские с амвона
Неслись и пел не «аллилуйя» хор.
Не слёзы по щекам от умиленья,
Но кровь текла у стен седых не раз.
Он был для многих – местом усмиренья
И гибли в муках за единый «аз».
За двести лет обитель изменилась,
В ней мало что вещало о былом:
Оделась в камень и мужала силой,
Обласканная царственным двором.
Предстала перед Русью всей твердыней –
Союз креста смиренного с мечом.
Несла в умы людей Христово имя,
Надёжным в дни грозы была плечом.
Возросшая на почве благочестья,
Держалась древнерусской старины.
Но странно, что попутно с этим вместе,
Здесь чах с годами свет её весны.
За внешне обретённым благолепьем
Жил мир духовный, внутренний, другой.
Терпенье подменялось чаще плетью,
Устав держался властною рукой.
Игумены, потом архимандриты
Её втянули в сонм мирских забот.
Ветшала мысль, мешала часто сытость,
Снижался прежней святости полёт.
От чистоты возвышенной начальной,
Училища апостольских наук, –
Осталась роскошь позолот сусальных
Да символ-знак – монашеский клобук.
Стоит поныне – витязь непокорный,
Обитель Божья, воин-бастион…
Он кажется совсем нерукотворным,
А Матушкой-землёй сюда явлён.
Живёт он, монастырь, непостижимой
Для нас, обычного ума людей,
И тайной силою веков хранимый,
Своею жизнью сокровенной в смуте дней.
Кто видел хоть однажды эти стены,
Навряд ли мощью не был поражён,
Не чувствовал как кровь бурлит по венам,
Огонь в груди неведомый зажжён.
Глава 2. Лето 1658 года
Июнь на севере всегда непредсказуем:
Сегодня жарко, завтра дождь и снег,
Вдруг ветер необузданный задует,
Волной крутою бросится на брег.
В декаде первой был карбас с Поморья,
Из ХОлмогор привёз людей и кладь.
Монахи тут же всё стащили на подворье,
УстАвщик крикнул им: «А ну-ка, не замать!
Отец Илья, – спросил, – об этом знает?
Откуда груз и кто был рядом с ним?»
«Мы, Боголеп, брат, только помогаем,
Здесь старец был. Ушёл, – вот ждём, сидим».
А старец в келье был архимандрита,
О новых о служебниках вёл речь:
«Почто таишься? – спрашивал сердито,-
Ты хочешь гнев Макария навлечь?
Осьмнадцать книг по осени прислали
Да денег с ними двадцать три рубля,
А ты, отец Илья, грешно слукавил
И братии не дал прочтенья для.
По-старому ведешь богослуженье,
Решение Собора не указ?!
В насельниках не видно тоже рвенья.
Учти! Взываю к вам в последний раз».
Гуд колокола, сочный и тягучий,
Всю братию созвал под купола,
Архимандрит к ней вышел – туча тучей,
Толпа, насторожившись, замерла.
«Прислали книги для богослуженья,
По старым чин вести запрещено!
Велят их все, что есть, предать забвенью
И праведников наших заодно.
Нас щепотью креститься заставляют,
Три раза «аллилуйя» петь, не два,
Те книги латиняне исправляют…
На что ещё решится к нам Москва?!
Поклоны не земные – только в пояс,
Одноголосье требуют в церквах,
Они, о «ляцких крыжах» беспокоясь,
Забыли перед Богом всякий страх!
Молитесь, братья, чтобы Он сподобил
Нас в вере православной умереть,
Как деды и отцы. Сей час тот пробил,
Противно ересь слушать и смотреть.
Кто есть согласный с этим приговором,
Зову вас руку приложить к нему.
Иных же, чтобы не было раздора,
Не выпускать по знаку моему».
Бросался словом в братьев настоятель –
Седой, высокий, высохший старик.
Не всем он был в речах благоприятен,
Негласный, но протест уже возник….
…Подстёгнутые пастырским известьем,
Монахи возроптали громоглас:
«Латинской службе нет здесь места,
Как не было. Не будет и сейчас!
Её мы не хотим и не приемлем,
Не нужно нам служебников таких,
Учили нас наставники затем ли, –
Богопротивный петь по храмам стих?»
Шептались, кто согласен был, по кельям.
Роптали на глумленье, произвол,
Что настоятель, как князёк удельный,
Порядки непотребные завёл.
Попы: Кирилл, Садоф, Виталий, Никон
И иже с ними Герман, Спиридон
Составили письмо, просили вникнуть
Святейшего. Отправили с трудом.
«Челом, Святейший, бьют и извещают
Попы и богомольцы с Соловков.
Архимандрит Илья нас притесняет,
Что не поём по-старому псалмов.
По присланным служебникам обедню
Пропели, – биты были все плетьми.
Терзают нас, как если, псов последних,
Тебя мы просим – меры к ним прими.
Собрали здесь Собор намедни чёрный,
И много сказано хулы на нём
Про книги. Нам кричали вздороно:
«Из трапезной не выпустим живьём!»
Что мы от православья отвращаем,
Предания отеческого нет,
И карами нас яростно стращают,
Отец Илья нам тем же кажет вслед».
Глава 3. Митрополит
Митрополит всея Руси московский,
Святейший Никон, занят был иным.
Решались лично патриаршие вопросы –
Престол церковный шатким стал под ним.
Вкусивши мёду царского всевластья,
Стал мнить себя первейшим на Руси.
И с твёрдостью настойчивой и страстью
Он требовал признанья, – не просил.
Мольбы монахов были безответны,
Хотя считал обитель он своей,
И постриг принят был им в ней обетный,
И жил средь братии немало дней.
Отсюда начал путь свой восхожденья
К Олимпу Православия Руси.
Все новшества вводить стал принужденьем,
Противникам анафемой грозил.
Упрям в гордыне был он непомерной,
Умён весьма, начитан, устремлён,
И сам решал: что благо, а что скверна,
Не видел рядом значимей имён.
Вельможенравный был и сребролюбий,
Вершин достигнув, он себе служил.
В общении с людьми небрежный, грубый,
Не недругов – врагов себе нажил.
«Егда приехал», то всегда за ручку,
«ЗдорОво, яко лис» и знал, как звать.
Святейшим став, на все закрылся крючья,
Друзей в крестовую – ни-ни, пускать
Не просто всё, как видится сначала,
Раскол давно был начат, но не им,
Продолжил он и, Русь всея вскричала,
Воистину: не думая, творим.
Поссорился с царём, Москву оставил
Притворно, но с обидой, на показ.
Снял сан с себя в обход церковных правил,
На жесты Никон был всегда горазд…
Ну, ладно. Бог с ним. Вспомнили попутно.
Вернёмся снова лучше в монастырь,
Расскажем, как жилось там трудно,
Как ширилась в среде монахов гиль.
(1660 – 1663 г.г.)
…Архимандрит Илья скончался вскоре,
Но сразу выбран был Варфоломей,
В обители, на клиросе, трудясь дотоле,
Уйдя в другую, связь не рвал он с ней.
Был призван братией единогласно,
(весною Новгород поставил в сан),
Возможно с ним, надеялись, угаснет
Страстей кипевших до него вулкан.
«Чтоб правил по преданью благочинно,
Учал заветы старцев сохранять,
Умел судить по их Уставу вины,
За братию, коль надо, постоять».
Искра, упав на высохшую почву,
Пойдёт, занявшись, палом низовым.
Затихнув, шаеть будет днём и ночью,