Делиться кровным с кем-то… Чего ради?
«Пождём, не то…, у Бога много дней».
Но с церковью ей ссоры не хотелось,
И с Вече смысла нет иметь раздор.
Иона знал и всё, что нужно, сделал.
И пря меж ними не зажгла костёр.
Спустя неделю, был рукоположен
Монах в игумена обители своей
За литургией, путь его итожа,
Иона всем желал бессчётно дней.
И с грамотой на земли островные,
К себе игумен новый отбыл в скит.
Свернул на пару дней в места родные –
Душа рвалась могилы навестить….
Он был один, едва нашёл могилы.
Кресты прогнили, тронешь, – упадут,
Колени преклонил и в горле запершило,
И боль сдавила сердце словно жгут.
«Душа моя неужто очерствела?» –
С печалью сам себя он вопрошал.
И сделалось лицо белее мела,
И ветер, плачь монаха приглушал….
Хоть близок он, да не укусишь локоть,
А мать ждала, пока хватало сил.
До часа смертного ему теперь упрёком…
Свой грех он неотмоленным носил.
Везли дары богатые в обитель,
Признали, приняли, – пускай с трудом,
Но чуть прочнее стали связей нити,
Спокойней жить под пастырским крылом.
…Зосима вспоминал вояж дорогой,
Особенно посадницу-вдову.
Смирившись, всё же позвала к порогу
И речи сыпала как сладкую халву.
Накрыла стол для трапезы в гостиной,
Иона, архипастырь, тоже там.
Обед прошёл тогда, хмельной и длинный,
В беседах, как положено мужам.
Но сам не пил, скоромное не трогал,
Разглядывал внимательно гостей
И не встревал меж них с пространным слогом…
Горело множество кругом свечей.
И вдруг (не сон ли?) вроде показалось,
Что шестеро бояр без глав сидят,
Очами поводил опять по залу…
Но нет, как все, – смеются, пьют, едят.
Пророческим виденье это было,
Казнил их князь, тринадцать лет спустя.
За волю Новгород собрал все силы,
Но поднят был над ним московский стяг.
На трёх карбасах шли водой знакомой
Поморы, дай Бог дней им, у руля.
К полоске горизонта взгляд прикован –
Вот-вот уже появится земля.
Встречала братия (откуда? как узнала?)
Толпою чёрной – издали видна.
И старец Герман тут же, у причала,
И радости душа была полна.
И в день за этим, в храм Преображенья
Насельники всего монастыря
Пришли. Игумен вёл Богослуженье,
Явился, – только вспыхнула заря.
И храм наполнился благоуханьем,
Сошла Святого Духа благодать,
И восхвалён Господь за совниманье:
«Такого пастыря сподобился нам дать!»
Глава 7. Ничто не вечно
(1476 – 1478 г.г.)
Людьми обитель всё же пополнялась,
В пределах прежних стало тесно жить,
И в трапезную с храмом не вмещалась,
Нормально – не питаться, не служить.
Воздвигли новые усердьем и стараньем,
Забор поставили – высокий частокол,
Срубили для потребы общей баню
И всюду камнем вымостили пол.
Выпаривали соль на солеварнях –
«Поморкою» прозвал её народ.
Хлеба для братии готовила пекарня,
А пасека давала воск и мёд.
Смекалистость являли, расторопность,
Избытки все меняли на товар,
Признала их прибрежная вся область,
Купцов уже теснили и бояр.
Для Германа, Зосимы день покоя…?
Но где возьмёшь его, и он не ждёт.
Встречают, молятся, хоронят, строят…–
И так всю жизнь они, из года в год.
В делах, молитвах дней не замечали,
Обильным снегом только в волосах
Да немощью свой возраст выдавали,
Осенней грустью в выцветших глазах.
Но мысль о Савве их не оставляла,
Он виделся, случалось, им во снах,
А жизни сроку оставалось мало,
В обитель привезти мечтали прах.
«Брат Герман, мучаюсь давно смущеньем,
Что мощи честные Савватия не там
Лежат, где он прожил в уединении….
А что ты думаешь об этом сам?»
«Отец игумен, часом, не читаешь
Чужие мысли, прежде не спросив?
Я точно так же, как и ты, желаю
Чтоб мощи к нам сюда перенести».
Однажды утром (было воскресенье),
Монах сошёл с карбаса, но чужой,
В обычном, как у всех здесь, облаченье,
С мешком заплечным, посохом-клюкой.
«Отец Зосима, тут монах нездешний
К тебе с потребой, просится впустить».
«Заходит пусть. Узнаем, что за спешность,
И что заставило в такую даль заплыть?».
Вошёл чернец и замер у порога,
С поклоном в пояс и: «Отец, благослови», –
Приветствовал. Игумен глянул строго:
«Господь благословит. Откуда ты? Яви…»
«С краёв я дальних, отче, с Белозерья,
Обитель есть Кирилловская там,
И ноги нёс сюда не для веселья.
С письмом к тебе послал игумен сам.
Печалимся премного. Благоверный
Савватий был и нам совсем не чужд,
Из нашей братии из всей он первый
Зажёг на этом острове свечу», –
Сказав, монах отдал ему посланье.
Читал Зосима и лицом светлел:
«Закончились мои переживанья».
И в храм созвать всю братию велел.
Он стал читать посланье вслух им снова,
Возрадовались братья как один,
(Письмо дало ещё Зосиме повод
Карбасы за мощами снарядить):
«Благодать и милость от Бога Отца
И Господа нашего Иисуса Христа,
Боголюбивому игумену Зосиме
С братией, всегда радоваться!
Мы слышали, что вашими трудами
На острове устроен монастырь,
Что братии уже там, вместе с вами,
Премного есть – Господь вам Поводырь.
Мы слышали у вас всё по Уставу,
Молитвам Богородицы Святой,
Но лишь Савватия мощей, по праву,
Недостаёт в обители родной…»
…Вздохнули оба старца облегчённо –
Благое дело их свершилось, наконец,
И мощи обрели приют законный…
Пусть с миром почивает здесь чернец.
Зосима приходил к мощам нетленным,
Простаивал часами возле них,
Молился истово и всепрощенно
О душах всех: усопших и живых.
Нечасто оставаясь сам с собою,
Игумен признавался, что дряхлел
И, становясь за книгу к аналою,
Всей мыслью возносился за предел…
«Боже вечный, Царь Безначальный,
Творец и Владыка всякого создания.
Ты, Спаситель душ и Избавитель
верующих в Тебя. Ты, покровитель
всякого добра, Утешитель плачущих,
Радость святых. Пресвятой Царь,
Преблагий Господь, не отврати
лица Твоего от молитвы моей,
сохрани и спаси ны. Верую и
уповаю на Тебя и Которого прославляю
С Отцом и Святым Духом вечно».
…Ничто не вечно в этом мире бренном
И час пришёл прощания с земным,
И братья молвили проникновенно
Слова любви, прощаясь каждый с ним…
Апрель сверкал ручьями и капелью,
И птицы пели громче, веселей,
Колокола не блАговест звенели,
А плачь несли и скорбь по всей земле.
Без Германа не стало бы Зосимы,
Бок о бок жил с ним долгие года.
И в радости, и в час невыносимый
Надёжною опорой был всегда.
Простак некнижный и весьма практичный
Он стал в среде насельников душой.
В дела обители вникая самолично,
Ничто не обходил он стороной.
Стараньями его жила обитель,
Пришёл трудами многими расцвет,
И он был самый старый долгожитель –
Без малого провёл полсотни лет.
Бежало время, и менялись люди,
И былью прошлое казалось им,
Насколько путь к Вершине ВЕРЫ труден?! –
Доподлинно известно им двоим.
Свой день последний встретил в Новограде,
Успел причастье Тайн Святых принять
И исповедь свершить. Почил в усладе –
Отдал ВСЁ людям, не умея, брать.
Стоял июль лазоревый и звонкий,
Тянулась к солнцу вся живая тварь…,
А колокол гудел печально, громко
И звук его летел и вширь, и вдаль.
А монастырь жил жизнью заведённой,
Ждала его нелёгкая судьба
В борьбе, за мысль и веру. Закалённый,
Ни перед кем и чем не отступал.
Но грозен будет ветер разномыслия!!!
Часть 2.
Глава 1. За «аз» единый
В просторах серой беломорской ночи,
По каменной груди монастыря,
Скатился синей каплей Колокольчик,