Моя идея была в том, чтобы пристрелить его, и дело с концом. В совете города было достаточно желающих, чтобы найти кого-то, кто согласится взять неприятное дело на себя. Монстр подвергал жителей риску, а я, пусть скоро и уезжала, не хотела оставлять их в опасности. Главврач считала, что монстра нужно оставить – раз он так славно вписался в городскую мифологию и что-то там, связанное с гуманностью или гуманизмом.
– Это все очень здорово, но кто будет следить за ним? Кормить, когда у нас нет тел, и я надеюсь, в будущем это будет большая часть времени. И как это гуманистично – содержать кого-то в этом жутком озере?
– Гуманно, – автоматически поправила она, но не ответила на важные вопросы. Возможно, после моего ухода мэром неожиданно для всех станет главврач. А что, было бы даже закономерно – она ловко руководит всеми в лечебнице, возможно, сумеет делать это и с большим количеством людей.
– И кому вообще нужны эти ожившие легенды? – спросила я в пустоту между мной, главврачом и моей сумасшедшей дочерью. – Мне – точно не нужны.
когда я вернулась домой в тот день – не думать об этом
и запах
и кровь
и тела – НЕДУМАТЬОБЭТОМ
не надо об этом думать
я не буду
Я не буду.
– Мы можем вытащить его из озера, пускай содержится у нас…
– Это уже лучше, но о каком вписывании в мифологию мы тогда говорим? И насколько вы реально уверены, что сможете его контролировать? Я не пытаюсь умалить ваши заслуги, не подумайте, но большинство больных клиники совершенно спокойно покидает ее, когда им вздумается. Я знаю, что это ваш подход, знаю – но из-за этого я не уверена, что получится удержать в одном месте этого больного.
– Возможно. Вы правы, я не знаю, получится ли у нас справиться, но уверена, что мы должны попробовать. А в случае, если справиться не выйдет, я возьму на себя всю ответственность.
Я закричала, что это не оживит убитых. Я закричала. Бросилась на нее, сорвала очки, выцарапала глаза, вырвала язык, перерезала горло. Я убила ее.
нет
Я просто смотрела, пока она осознавала, краснела, извинялась, извинялась, извинялась.
не думать об этом
– Мы обсудим это на совете, – сказала я и встала. Мы обе знали, что обсуждение приведет к тому, что мы примем мое решение.
Мы втроем знали – Инга неожиданно вступила в разговор.
– Не надо убивать его, мама. Он ведь просто одинокий. Я буду с ним дружить.
Главврач улыбнулась. [Инга] подвинулась на кровати, взяла меня за руку и заглянула мне в лицо.
– Я хочу ему помочь.
25. грустная девушка у жуткого озера
В конце все образовалось. Не подумайте, часто я все еще просыпалась по ночам от кошмаров и еще чаще мечтала проснуться от этого кошмара – чтобы ни клиники, ни болезни, ни опытов. Чтобы ни-че-го не было.
В хорошие дни было получше. В хорошие дни я вспоминала, что меня не бросили, что меня навещала и мама, и подруги, и приятели. Мне разрешали выбираться в город, и все было здорово. В хорошие дни я вспоминала, что мы дружим с Гаечкой и Котиком. Они были парой, но не романтической, как я раньше думала, просто он о ней заботился, следил, чтобы толпа ее других ей не слишком досаждала. В хорошие дни, если они совпадали с бабушкиными, мы с ней разговаривали – больше я, конечно, но и она иногда говорила.
– Не ожидай от нее многого, – говорил мне воображаемый папа, а иногда воображаемый дедушка, а иногда реальная главврач, – она очень больна.
Разве не все мы здесь были очень больны?
Сегодня был особенный день. Назавтра Ксения, Наполеон и племянница главврача собирались покинуть больницу – об этом ходили разные слухи. И что их переводят в другое заведение, и что они отправляются на пробы для реалити-шоу про похудение или набор веса, и что им просто надоело находиться в нашей компании. Главврач все время была мрачная, раздражительная, досадливо морщилась на любые вопросы, если только их не задавала Ксения. Я опасалась, что она снова начнет экспериментировать на мне, поэтому старалась лишний раз не попадаться ей на глаза. Получалось. Я пряталась в клубной комнате Гаечки, или в подсобке у санитаров, или в заброшенном коридоре, где раньше был кабинет дежурного врача. Иногда мне казалось, что там бродит призрак, но я никогда с ним не встречалась. Я старалась не думать о призраке, потому что грустно было, что он там совсем один, без никого, и даже я не так уж часто захожу – такие мысли мне были ни к чему.
Сегодня спрятаться вовремя не удалось. После отчитывания от главврача я расстроилась, подумала, что нужно сделать что-нибудь противное, но не придумала, отложила на потом. Сегодня был особенный день не только из-за завтрашнего, но и потому что вечером я снова шла навещать монстра – это был уже третий раз. Первый был не очень удачный, второй – получше, третий, я надеялась, будет совсем хороший. Со мной всегда был санитар, в этот раз уже будет третий, и я очень надеялась, что все сложится лучше, чем до этого, потому что иначе скоро со мной откажутся ходить, а без санитаров – и главврач, и мама были настроены очень твердо – без санитаров мне к озеру было нельзя. Ну если честно, я и сама побаивалась. Монстр был совсем не ужасный, но он был огромный и очень сильный, он мог что угодно со мной сделать, и лучше было, когда на помощь мне бросались санитары и что угодно монстр делал с ними.
Со временем я надеялась придумать, как учить монстра чему-нибудь. Разговаривать, может быть, даже читать стихи или что-нибудь считать вслух – но до этого, конечно, было очень далеко. Я ждала и ждала весь день, придумывала, что рассказать монстру, старалась, чтобы все было веселое, хорошее, чтобы он не расстраивался. После ужина я подслушала, что Ксения, Наполеон и племянница главврача собираются тихонько уехать сегодня вечером, чтобы не устраивать долгую драму утром. Вместе со мной, как оказалось, подслушивала главврач – и она снова меня отругала. Почему это было справедливо, что она подслушивает и ей можно, а меня нужно за это отчитывать? Я немного рассердилась, пусть у нее и были грустные покрасневшие глаза, которые даже за мерцанием очков не получалось спрятать. Я ушла обиженно собираться к озеру и вдруг придумала!
И не просто придумала – а сделала, в мире соцсетей такое делается очень просто. Потом пришлось дособираться быстро и скорее тащить санитара в лес, чтобы точно не быть в клинике, когда к ней начнут прибывать первые желающие. В лесу было тихо, свежо, спокойно. Мне нравилось дышать морозным воздухом, трогать ледяные ветки, быть там целиком и полностью.
– Весной снова начну бегать, – сказала я санитару.
– Отличная идея, – ответил он напряженно. Он боялся. Можно было понять.
Мы пришли. Санитар спрятался за деревом, а я набрала побольше воздуха и шагнула вперед. На секунду случилось вертиго, и я увидела все:
как у клиники толпятся журналисты, фотографы, фанаты – и как Наполеон, Ксения, племянница главврача и она сама ошарашенно переглядываются, смотрят на них из окна и понятия не имеют, ни как они здесь оказались, ни что теперь делать,
как Гаечка сидит на чердаке и играет в клуб со своими другими, а Котик курит косяк и печально смотрит на нее,
как бабушка с отвращением говорит с кем-то невидимым справа, и с любовью – с кем-то слева,
как призрак дежурного врача отчаянно заламывает руки, хочет выйти из комнаты, но не решается,
как мама сидит дома и толстой иглой протыкает бедро, в месте, где уже не человеческая кожа, а нечто странное, дубленое, так часто она делала это все эти годы,
увидела, как расступаются воды жуткого озера, и из них выходят огромный монстр с добрыми глазами и призрак его брата, маленький, злобный, а к ним шагает грустная девушка со спутанным пучком на макушке, испуганная, но в то же время любопытная.
это была я. я вернулась в тело и продолжила шагать. монстр жестами показал, что не отказался бы от слов, но я покачала головой – больше никому не полагалось говорить.
это было все.
это был
Конец.
БЛАГОДАРНОСТИ
обычно благодарить легко, с этой новеллой – необыкновенно сложно.
это, должно быть, потому что для меня она необыкновенная, а писалась в сложный период. я страдала от постоянной боли и никакие исследования не помогали выяснить, что со мной не так, почему я не могу ни стоять, ни ходить, ни лежать, не испытывая ее.