Следующую пару часов мы продолжали резаться в карты, а я пытался сложить в уме разбегающуюся в разные стороны головоломку. Получалось, что далеко не все доноры выезжали отсюда вперёд ногами. Хотя это было логично. Учитывая, сколько я сейчас видел пациентов с повязками… Столько смертей замять точно не получится, значит, существовало какое-то деление. Одних добрый доктор отпускал, а других доводил до состояния некролога. Интересно, как он выбирал? Монетку подбрасывал?
Когда Борис выиграл двенадцатый раз подряд, Артём встал из-за стола, кинув карты на стол.
– Нет, это просто невозможно. Дядь Борь, ты когда-нибудь проигрываешь?
– В жизни – да, в карты – нет. Мы уж какой день играем, не привык ещё?
– Привыкнешь тут, когда тебя с козырным тузом в дураках оставляют! Пойду подремлю, ну вас.
Он ушёл, зевая, а Борис посмотрел на нас с хитрой ухмылкой.
– В шахматы, детвора?
Надо ли говорить, что до ужина мы проиграли ему вчистую три партии! Вдвоём против одного! Причём одну с обидным детским матом!
– Ну ладно в карты, но в шахматы ты где так научился играть? – спросил я, собирая фигуры с доски.
– В детстве, в Союзе ещё, в кружок ходил. Говорили, неплохо у меня получается. А вообще не бери в голову, мне всегда в играх везёт.
– Но в шахматах не может везти! Это чистая стратегия и расчёт!
– Не может. Но там я просто знаю, как лучше сходить, чтоб тебе, подлецу, поднасрать, – хохотнул Борис, поднявшись из-за стола.
– Пойдём в столовку, стратег.
7
После ужина я остался в палате в ожидании медсестры с очередной порцией таблеток и подключением к ночным мониторам. В голове всплыла телефонная фраза главврача: «Я хочу устроить ей обряд прощания». На обычные поминки это не очень было похоже. Знать бы, где и когда. Точнее, я могу предположить, где, скорее всего внизу, в подвале. Не в столовой же ему проводить «обряд». А вот когда? Я бы не отказался посмотреть на это действо. Определённо.
За полчаса до отбоя снова пришла уже знакомая мне медсестра. Покорно приняв очередную дозу лекарств, я снова дал примотать себя к кровати кожаными манжетами и, едва дождавшись, пока нас запрут на ночь, встал с кровати под возмущённый писк аппаратуры. Во-первых, мне нужно было разведать варианты отхода для своей физической оболочки, если дела примут совсем скверный оборот.
Во сколько точно приходит смена, кто именно нас охраняет по ночам, твари или люди и по возможности изучить подробнее дежурный пост.
А позже ночью уже приняться за «во-вторых» – спокойно покопаться в кабинете главврача.
Оранжевой паутины не было. Пока, во всяком случае.
Первым делом я проверил санитаров из остававшейся ещё дневной смены. Два человека и один упырь с глубокой вмятиной через весь лоб. Виталий, Константин и Станислав. Причём Стасик тоже не особо дёрнулся, когда я осторожно подошёл ближе. С медсёстрами всё было понятно ещё днём. Миленькая Марина, которая пристёгивала меня к кровати, и страхолюдина Зинаида. Имечко под стать внешности.
За высокой стойкой дежурного поста в углу спрятался широкий монитор, показывающий десяток чёрно-белых квадратиков с лежащими на кроватях пациентами. Ну кто бы сомневался. Я посмотрел на изображение своей палаты, прикидывая, где могла висеть камера. Судя по картинке, где-то над входной дверью.
На полу рядом стоял запертый высокий деревянный шкафчик белого цвета. Очевидно, с таблетками.
Замок в нём был плёвый для моих полупрозрачных пальцев. Хоть что-то в этом заведении было относительно просто и понятно.
Со стороны лестницы послышались голоса, и я увидел, что к нам на этаж поднялась ещё одна низколобая жаба в сопровождении плечистого урода с двумя небольшими ртами на каждой щеке. Через секунду к ним присоединился второй санитар. Горбатый, низкорослый, с лицом, густо заросшим волосами. Не щетиной, нет! Именно волосами. Сквозь свисающие пакли тёмных кудрей мелькал язык, постоянно облизывающий толстые шершавые губы.
Значит на ночь заступали одни ублюдки.
Твою-то мать. Кто же вы все такие?
Троица подошла к дежурному посту, обменявшись приветствиями с медсёстрами дневной смены. Марина ушла в комнатку «Только для персонала». Вернулась с ведром и шваброй и принялась за работу покойной уборщицы.
Жаба вытащила из кармана связку ключей, отдала сменщице. Ключи от палат, от шкафчика с лекарствами и ещё от каких-то подсобных помещений.
– Сегодня ночью Аркадий Степанович разрешил, – она потёрла себя по груди, довольно улыбаясь, – так что ждите в гости. А завтра ночью будет обряд прощания с этой старой каргой. В главном зале. Всем велено быть.
– Да уж не откажу себе в удовольствии.
Сухое карканье второй медсестры неприятно резануло по ушам.
– С детства любимчиков не выношу, а эта ещё и наглая была, как портовая шлюха.
Санитары заржали в один голос.
– Ир, ты где таких выражений набралась?
Рты на щеках говорившего открывались одновременно.
Дикое и любопытное зрелище. Как у него вообще получается разговаривать?
– Тебе покажи, ты тоже захочешь. Топайте давайте, ребят смените, а то устали бедные в карты играть поди.
Они ушли, а я остался, задумчиво разглядывая двух претенденток на «Мисс психическая травма – 2020».
Судя по словам Зинаиды, сегодня ночью главврач дал добро на нечто такое, что они снова соберутся тут все вместе чуть позже. И кажется, я знал, о чём она говорила. Очередной сеанс кормёжки, к гадалке не ходи. А уборщица, значит, своевольничала, когда заперлась в той комнатке в одну мерзкую рожу. А ещё получалось, что они все будут там же. В голове начал созревать план. Но сначала – главврач.
Я спустился на второй этаж, дошёл до двери с тусклой латунной табличкой, немного постоял, прислушиваясь к гудящей тишине моргающих то и дело ламп на потолке. В голове всплыл широкий треугольный рот с разбросанными вокруг него глазками. Во что же ты влип, братишка?
Сделал глубокий вдох и шагнул в плотный сумрак кабинета.
8
Всю правую сторону занимали высокие, до потолка, книжные шкафы, забитые многочисленными трудами по психиатрии, психологии и всем, что с этим связано. Дальше стоял большой деревянный глобус со съёмной верхушкой, спрятавший в себе запасы неплохого алкоголя. Сразу за ним, у окна, расположился массивный стол тёмного дерева, который по своей основательности и возрасту мог поспорить с самим зданием. Тут же в серебристом прямоугольнике лунного света стояло повёрнутое боком кресло ему под стать. Ну просто кабинет гарвардского профессора, не иначе. Особенно если учитывать ещё два широких мягких кресла, разделённых журнальным столиком, в одном из которых я сидел буквально вчера. На широком подоконнике притулился небольшой прямоугольный сейф с цифровой панелью управления.
Вскрыть ящики стола было явно проще и быстрее, так что я решил начать с них. Первый посередине оказался не заперт и ожидаемо хранил в себе небольшую коллекцию ручек, скрепок, карандашей да прочей канцелярской дребедени. Три с правой стороны, друг под другом, были заперты. Я погрузил пальцы в замочную скважину верхнего, нащупал механизм, отжал запирающий язычок. Ничего интересного, стопка журналов по психиатрии с заметками на полях. Второй оказался вовсе пустым. В третьем, самом нижнем, лежала только перевёрнутая вниз лицом фоторамка. Я уже собрался его закрыть, но почему-то помедлил и всё-таки решил изучить находку. На первый взгляд обычный чёрно-белый снимок. Причём довольно старый. Группа улыбающихся людей стояла на фоне знакомого мне каменного здания больницы. Я пригляделся и брови поползли вверх. Преодолели темечко, спустились по затылку, миновали распахнутый от удивления рот и вернулись на своё законное место. Я поднёс фотографию к окну, чтобы получше рассмотреть невозможное. Прямо по центру довольно щурился в камеру Аркадий Степанович, чуть моложе, чем сейчас, но не намного. Лет пять, десять максимум. Он держал за руку медсестру в белом переднике и чепчике, которая единственная из всех очень серьёзно смотрела в объектив фотокамеры. Примерно его возраста, может, даже немного старше, но все ещё невероятно красива. Нина Михайловна.
И надпись в левом нижнем углу – Больница «Красные Зори», Челябинск, 1946 год.
Родители? Я прикинул. Если они родились примерно в то время, то уборщица ещё попадала примерно по возрасту, а вот главврач никак, даже если очень хорошо сохранился.