– Oh my God! – воскликнула Маргарита Леонидовна, увидев скелет на полу, и бросилась из зала.
Пантелей Петрович швырнул баскетбольный мяч, стремясь попасть в скелет, но промахнулся. Спортивный снаряд угодил в зад Светланы Андреевны. От сильного удара она качнулась, но всё-таки удержала бюст Ильича в руках.
– Марго, подожди! – крикнул физкультурник и бросился вслед за «англичанкой».
Путь к выходу в холл был свободен. Оттуда доносились визги и топот ног школьников и учителей, убегающих с праздничного вечера в актовом зале. Было ясно, что и там «нечто» сотворило тоже что-то дьявольское. Сашка выбежал в холл, а оттуда с толпой школьников рванулся к выходу из школы.
«Скорее вон отсюда!» – только и смог подумать он.
На следующий день
Это была суббота, 5 марта 1977 года. С утра слух о том, что накануне произошло землетрясение, быстро распространился по Москве. Наиболее эрудированные по отклонению потолочной люстры от вертикали даже попытались определить его силу. После землетрясения жители верхних этажей долго гуляли по улицам в ожидании повторных толчков, но их не последовало. Многие хозяйки были безутешны. С таким трудом купленные в магазинах дефицитные хрустальные фужеры и вазы разбились вдребезги, попадав с полок сервантов. В середине дня выпуски новостей вышли с сообщением о том, что 4 марта в Москве было зафиксировано землетрясение силой 4 балла по шкале Рихтера. В успокаивающем тоне слушателей и зрителей информировали, что в столице никаких разрушений зданий и пострадавших жителей нет. Через несколько дней в программе «Очевидное – невероятное» специалисты обсуждали происшествие. Зрители были потрясены, узнав, что это шестое землетрясение, зафиксированное Москве. С 1445 года – самое сильное. Прогноз, что подобное явление может повториться в будущем, не уменьшил рвение хозяек. Очереди в магазинах за хрустальными изделиями в последующие недели не сократились.
Во вторник, 9 марта, в школе первые уроки во всех классах были посвящены уборке помещений. Поправлялись покосившиеся плакаты на стенах, с пола собирались разбитые цветочные горшки. Учительницу биологии Аделаиду Семёновну можно было видеть в разных классах почти в одно и то же время. Со скоростью ведьмы, оседлавшей Хому Брута в мистической повести Гоголя «Вий», она перемещалась по школе и руководила спасением растений. Цветы временно пересаживались в любую банку или пластиковую ёмкость, которая могла удержать необходимое количество земли, достаточное для корней.
В ходе уборки и в перерывах вся школа горячо обсуждала происшедшее во время подземного толчка. Героиней вечера громогласно всеми без исключения была признана Светлана Андреевна. Именно благодаря её ловкости и решительности запасной бюст Ильича был спасён, и его торжественно установили на пьедестал у раздевалки под плакатом «Ленин всегда живой». (Основной бюст не удержался, когда земля вздрогнула. Упал с пьедестала и разбился вдребезги.)
Если подвиг Светланы Андреевны громогласно славился, то появление «англичанки» Марии Леонидовны полуголой в толпе спасающихся от землетрясения школьников обсуждалось шёпотом. Директора школы особенно насторожила фраза «Oh my God», неоднократно повторяемая Марией Леонидовной в толпе выбегающих учеников. Школа была на хорошем счету в РОНО по графе антирелигиозной пропаганды. Над Марией Леонидовной нависли тучи.
Зато облака рассеялись над заговорщиками. Светлана Андреевна, как спасительница бюста Ильича, купалась в лучах общешкольной славы, и ей не хотелось расследовать детали происшедшего. Кроме этого, такое событие, как землетрясение, было настолько уникально, что в школе никто не стал разбираться, почему скелет оказался в спортивном зале. Его просто перенесли назад в кабинет биологии.
Сашка поговорил с отличницей Соней. Не упоминая о событии в спортивном зале, он просто сказал ей, что хочет принять участие в пьесе о Софье Ковалевской, которую комсомолка и отличница так хотела поставить в школе. Соня с радостью согласилась и тоже не стала выяснять правду. Как отличница, она всегда для любой задачи имела правильное решения. Кольку и Валерку тоже позвали принять участие в постановке пьесы, и они с радостью согласились.
Когда разъяснилось, что в происшедшем нет никакой мистики, все заговорщики долго смеялись над ужасом, охватившим их в спортивном зале. Но повесть Гоголя «Вий» на всякий случай всё же прочитали.
Дима держался от всего этого в стороне. Иногда его можно было видеть одиноко стоящего в спортивном зале в ожидании чего-то. Может быть, он хотел, чтобы этот вечер повторился. Есть люди, которые любят ужасы.
Иностранец
Середина июля. Горячий хрустящий песок под ногами. Слепящее солнце и пирамида. Я был здесь иностранцем. Вы узнали страну? Это… Нет, не Египет. Горячий хрустящий песок был на площади перед входом в парижский Лувр под стеклянной пирамидой египетского образца. И страна эта?.. Да, Франция.
Мучила жажда. Вода, захваченная в отеле, закончилась. Вокруг в киосках продавалась по 3 евро за бутылку ёмкостью 0,33 литра. Быть иностранцем в Париже стоило денег. За рядами кафешек вдоль Сены, о которых так живописно писал Хемингуэй, в переулочках прятались сетевые магазины. Вода продавалась по обычной цене – меньшечем один евро. Но только парижане знали к ним путь. Для иностранцев они были недоступны.
Вдруг сзади меня что-то с грохотом упало на песок. Я оглянулся. Прямо на оси, образованной входом в Луври Эйфелевой башней, лежала пачка бутылок с водой. Рядом стоял смуглолицый парижанин. Широко растянув губы в улыбке, с заметным арабским акцентом он произнёс: «Бутылка – один евро». Толпа иностранцев отшатнулась от Лувра и образовала очередь за водой, но я был первым.
Из нагрудного бокового кармана я достал монету, чтобы расплатиться. Это было надёжным местом, где я в поездках прятал деньги, паспорт – самое важное.
Запасшись водой, я пошёл вдоль Сены внаправлении Нотр-Дама де Пари, чтобы за его средневековыми витражами спрятаться от жары. Вдруг из боковой улочки мне навстречу вышла компания молодых парижан. Когда они были от меня на расстоянии руки, один из них протянул мне лист бумаги с напечатанным на нём текстом. Этот парижанин был такой же смуглолицый, как и продавец воды перед Лувром. И я бы не удивился, если бы оказалось, что передо мной его двоюродный или троюродный брат. Жалостливо улыбаясь, он начал что-то быстро говорить. Я разобрал только одно слово – «петиция». Я ему искренне сочувствовал. Но как я мог ему объяснить, что не знаю язык настолько, чтобы подписывать документы на французском? В этот момент лист бумаги с петицией упёрся мне прямо в сердце, и я переполнился состраданием.
Через мгновение я почувствовал какое-то движение у нагрудного кармана. Я отдёрнул правую руку просителя с петицией и увидел, что под прикрытием этого листа ему удалось забраться внутрь. Только иностранец мог попасться на такую уловку.
Перехватив мой взгляд, он бросился прочь. Я начал преследование. Мы вбежали на мост, где были расставлены современные скульптуры с очевидной целью ещё большего привлечения иностранцев в Париж. Там стоял человек бравой наружности с надписью «Security» на широкой груди и жетоном – «Сержант Поль». Я закричал: «Грабят!» – и указал на убегающего вора. Полицейский раскинул руки, готовясь защитить скульптуры, и прокричал, что не может оставить важный пост. Я продолжал преследование. За мостом от набережной навстречу нашему забегу поднялось здание Национальной библиотеки.
Вор вбежал в открытую дверь, показав читательский билет. Я бросился за ним. В дверном проёме стоял человек бравого вида с надписью «Security» на широкой груди и жетоном – «Сержант Жан». Я закричал: «Грабят!» – и указал на убегающего вора.
В ответ он сказал, что не может оставить свой ответственный пост. Потом полицейский раскинул руки и сообщил, что не в его власти пропустить меня без читательского билета. Конечно, он рад, что иностранцам интересна Национальная библиотека, а не только Мулен Руж. Но для входа нужен документ, который легко оформить, имея любое удостоверение личности. В этот момент вор окончательно скрылся за стеллажами с детективами.
Я стал проверять содержимое нагрудного кармана. Паспорт был на месте, деньги не украдены… Так что же пропало?