Слегка ослепленный крахмальной чистотой скатертей и хрустальным великолепием фужеров, Денисов подумал, что работники уголовного розыска хотят отметить успех. Может, даже он, как удачливый дебютант, был обязан пригласить их сюда, а не догадался?!
Но усталое лицо Кристинина погасило мысль о празднестве и веселье. Они выпили молча.
— Я хочу тебе рассказать о гибели самолета. — заговорил Кристинин. — Это было в тридцать четвертом году. Ты слыхал о таком самолете — «Максим Горький»?
Нет, Денисову не приходилось слышать о нем.
— Большой был самолет. Самый большой в мире. Восьмимоторный. И сейчас таких нет — восьмимоторных… — Он помолчал. — …В этом рейсе на самолете были ударники производства. Некоторые с детьми. Он совершал праздничный рейс, эскортируемый истребителем. И вот летчику истребителя пришла в голову мысль — совершить мертвую петлю вокруг крыла самолета, несмотря на категорический приказ не совершать в полете никаких фигур высшего пилотажа. — Кристинин показал рукой. — Выходя из петли, он врезался в крыло… Весь экипаж, женщины, дети… Все погибли из-за недисциплинированности одного человека. Советую тебе сходить на Новодевичье кладбище. Там на стене можешь все прочесть…
Кристинин смотрел на Денисова. Теперь в нем не было ничего от насмешливого, немного снисходительного человека, к которому Денисов уже успел за день привыкнуть и привязаться.
— Что могло произойти, если бы Новожилов застрелил тебя и ушел из дома с оружием? Что он мог еще натворить?! О последствиях думал? Ведь терять ему было нечего!
Денисову уже не хотелось есть, и желал он теперь только одного: чтобы обед прошел быстрее. Но официант обслуживал не спеша, как будто специально испытывая Денисова, и даже дважды поменял вилки, найдя их недостаточно чистыми.
Когда обед наконец закончился, Кристинин вызвал машину.
По пути в школу об операции никто не говорил, но Денисов все равно почувствовал себя отвратительно. Даже когда молодой вихрастый шофер сказал:
— Слышали, товарищ капитан, Новожилова задержали! Который убил сторожа магазина…
— Это вот он задержал, — без улыбки сказал Кристинин, кивнув на Денисова.
— Один?
— Один.
Шофер воспринял это как шутку, и самое удивительное — Денисову слова капитана Кристинина тоже показались шуткой.
Изрядно надоевшее за время учебы здание школы подготовки за кирпичным забором Денисов увидел с каким-то радостным облегчением: видно, что-то не до конца успел он узнать от рыжего скуластого подполковника, учившего быть наблюдательным и сильным.
Закончатся сборы, подумал Денисов, он будет снова дежурить в зале для транзитных пассажиров или на платформе, и ему не придется особенно часто решать такие головоломки, как сегодня.
Денисов уже принял это успокоившее его решение, когда машина затормозила и Кристинин протянул руку через сиденье:
— Давай… А инспектор из тебя, между прочим, будет толковый. Потом вспомнишь меня… Есть и решительность, и главное — фантазия. Пока это у тебя не от знаний, а… от бога. А нужно и от знаний и от опыта…
Сердце Денисова странно забилось. Он смотрел, как разворачивается машина, как улыбается ему вихрастый шофер и медленно подымает ладонь Михаил Иосифович.
Больше всего на свете ему хотелось снова прожить этот удивительный день — не похожий ни на какой другой в его жизни.
ЧП В ВАГОНЕ 7270
1
Крик, прорезавший тишину грузовой станции, был безнадежен и жуток.
Стрелок, шедший впереди Денисова по узкой, протоптанной между сугробами тропинке, обернулся, отогнул ворот тулупа.
— Слышали?
Денисов замер.
Так, с болью, надсадно, вдруг вскрикивали голодные чайки, кружа над низкой волной в бухте, на Севере, где Денисов служил.
Никого не было вокруг. Несколько железнодорожных путей и столько же длинных черных пакгаузов тянулись в темноту. Отсюда грузовая станция только начиналась — разбросанная, простиравшаяся на несколько километров, молчаливая и пустая в ранних зимних сумерках.
«Странный крик, — подумал Денисов. — Что он означает? Призыв о помощи? Предупреждение? Боль?!»
Он огляделся.
У забора, между пакгаузами и путями, белели недавно выгруженные, с низко подобранными дугами троллейбусы. Мимо тельферных установок к выездным воротам катил грейдер. Еще дальше, в контейнерном отделении, с мачт били по площадке первые неяркие огни.
Они постояли немного. Крик не повторился. Денисов понял: отнесенный ветром вопль догнал их сзади, от Дубниковского моста.
Денисов повернул назад.
Пришлось обходить высокий, недавно собранный из щитов забор.
Вокруг стоял покой промерзшей стальной колеи. Высоко над головой виднелся рано взошедший узкий лунный серп. Отчетливая прозрачность воздуха свидетельствовала о морозе.
Все время, пока они двигались вдоль забора грузовой станции и дальше, по путям, им не встретился ни один человек. Только впереди, у подъездной ветки ситценабивной фабрики, по другую сторону полотна, было заметно движение, суета у маневрового локомотива, по звук не мог долететь с той стороны.
Они вернулись под Дубниковский мост, где Денисов еще раньше обратил внимание на десяток вагонов со знаками Министерства связи. Почтово-багажный поезд, задержанный из-за заносов, казался покинутым. Под колесами намело снега. Одинокий след тянулся сюда от товарной станции: кто-то подходил к поезду, топтался у вагонов, потом повернул под мост.
Денисов и стрелок прошли вдоль следа, но ничего подозрительного не обнаружили.
— Ушел. — Стрелок показал на дорожку следов, тянувшуюся через пути. Он снова разогнул воротник. — Ну, мороз!
В вагонах было темно, только в последнем за шторками в решетчатом окне теплел огонек.
«7270», — прочитал Денисов на стенке кузова.
Они подошли ближе. Из вагона доносился шум, свистки, быстрая, захлебывающаяся речь.
Стрелок насторожился.
— Телевизор, — сказал Денисов, — трансляция со стадиона.
— Заходить будем? — спросил стрелок.
— Непременно.
Денисов достал ключи, постучал по боковой обшивке. Стальной лист отозвался неожиданно низко и гулко.
— Э-э-эй! — крикнул стрелок. — Кто есть?
Никто не ответил. Денисов поднялся к двери, но она оказалась закрытой изнутри на горизонтальный ригельный запор — ключ был бесполезен. Денисов спрыгнул с подножки, снова застучал по кузову.
Время тянулось медленно.
— Зайдите с другой стороны тамбура, — предложил Денисов стрелку.
— Сейчас.
— Идут! — крикнул он через минуту. — Занавеску отдернули!
Но Денисов и сам услышал. Внутри громко хлопнула дверь сортировочного зала, потом тамбура. Щелкнул поворачиваемый ригель.
— Кого вам? — Малорослый, нескладный с виду человек стоял в тамбуре.
Почтовик был без шапки, в накинутой поверх пиджака овчинной безрукавке, на вид ему было около сорока — заросший подбородок поблескивал сединой.
— Денисов, инспектор уголовного розыска, — Денисов назвал себя, — транспортная милиция участка.
— Ольшонок, начальник вагона.
Рейсовая бригада была не московской — Денисов видел его впервые. Периферийные бригады приезжали, сдавали почту и уезжали, долго на вокзале не задерживались.
— Все в порядке в вагоне? — спросил Денисов.
— Полный порядок. А что?
— Не слышали крик?
— Ничего не слышал… — На щетинистом, давно не бритом лице было трудно что-либо прочитать. — Я смотрю телевизор. ЦСКА — «Спартак». Там на стадионе такой крик!
— Я думал, они завтра играют! — Стрелок был приятно удивлен.
Почтовик буркнул неразборчиво. Он явно отличал инспектора: отступил, давая ему дорогу.
Денисов поднялся в вагон, внимательным взглядом прошелся по тамбуру. В глаза бросился откинутый горизонтальный ригель на противоположной двери: выход на другую сторону был открыт. Пока они шли к вагону, кто-то мог его незаметно покинуть, кто-то мог подняться с междупутья в вагон.
Ничего другого Денисов не отметил. Дверь в маршрутную, или, как ее называли почтовики, трактовую кладовую, — для почты, которую принимали и сдавали в пути следования, — была закрыта. Свет в ней не горел. От котельного отделения, в углу, тянуло теплом.