Из разговоров Руднев понял, что университет был оцеплен ещё со вчерашнего вечера, и что все ждали появления ректора.
Спустя полчаса жандармская цепь отступила ближе к крыльцу. Толпа хлынула в сквер. Стали раздаваться требования пропустить студентов в здание, однако вступать в конфликт с блюстителями порядка никто не решался.
Наконец на университетское крыльцо вышла группа из десятка человек: ректор, деканы, глава попечительского совета и московский обер-полицмейстер.
Ректор, профессор Павел Алексеевич Некрасов, поднял руку, призывая студентов к тишине. Тревожный гул сперва усилился, а после распался напряженной звенящей тишиной, в которой стал слышен скрип снега под ногами.
– Господа студенты! – воззвал Павел Алексеевич сильным лекторским голосом и сделал паузу. Казалось, тишина сделалась осязаемой. – Господа студенты! Вчера произошло ужасное, трагическое событие, унесшее жизни ваших товарищей, – по скверу прокатился вздох, ректор снова на несколько секунд замолчал. – В минуту скорби я обращаюсь к вам! К вашему разуму и к вашим сердцам! Я прошу вас, господа, проявить выдержку и благоразумие! И требую прекратить любые выступления и иные проявления бунта. Ради вашего же блага я вынужден ввести суровые меры по выявлению и пресечению всякого рода политических движений. В связи с чрезвычайной ситуацией я допускаю к университетским разбирательствам службы министерства внутренних дел и снимаю неприкосновенность как со студентов, так и с преподавателей.
Сквер взорвался возмущенными криками. Жандармы оттеснили студентов от ступеней на несколько шагов. Ректор выжидал.
– Тише! – наконец гаркнул он, перекрывая гул толпы. – Слушайте меня! С сегодняшнего дня я ввожу запрет на сборища в количестве более пяти человек и наделяю инспекторов факультетов особыми правами учинять допрос любому, кого они сочтут неблагонадежным. В случае отказа подчинятся или дерзкого поведения им предписано незамедлительно передавать смутьяна полиции, которая будет до особого распоряжения господина обер-полицмейстера дежурить во всех корпусах университета. Всякий, кто будет хотя бы заподозрен в причастности к заговорщицкой деятельности или к агитации, будет подвергнут аресту как политический преступник и исключен из университета без права восстановления или поступления в другое учебное заведение. Все эти меры будут действовать до тех пор, пока ряды наши не будут полностью очищены от нигилистской скверны, а наш славный университет не превратится вновь из очага смуты в храм науки и колыбель прогресса! – толпа гудела, но мощный голос ректора было слышно во всех уголках университетского сквера. – Я призываю вас, господа студенты, вспомните, зачем вы вступили в эти священные стены?! Что вело вас?! Жажда знаний?! Стремление служить России?!.
– Дмитрий Николаевич, – кто-то дёрнул Руднева за рукав.
Он обернулся и увидел перед собой Зинаиду Яковлевну Линд.
– Мы можем поговорить? – тихо спросила девушка, умоляюще глядя на Руднева. Лицо её было скорбным.
Руднев взял Зинаиду Яковлевну под руку и провёл через толпу в угол сквера, где народу практически не было.
– Зинаида Яковлевна, я слушаю вас. Что-то случилось? С Петром? – поддерживая девушку за локоть, он чувствовал, что та дрожит.
Она отрицательно качнула головой.
– Про Петра я ничего не знаю со дня его ареста, – глаза её наполнились слезами, несколько секунд она молчала, стараясь совладать с собой, потом ухватила Руднева за руку и сбивчиво зашептала. – Дмитрий Николаевич, мне нужна помощь! Происходит нечто страшное! Я боюсь! Я не знаю к кому обратиться!
– Расскажите мне всё! Я помогу вам! – пылко заверил Руднев.
Зинаида Яковлевна закусила губу. Взгляд её сделался затравленным.
– Я боюсь! – повторила девушка, слёзы текли по её щекам.
– Чего вы боитесь? Скажите же! Я смогу вас защитить!
В этот момент испуганный взгляд Зинаиды Яковлевны остановился на чём-то за спиной Руднева и наполнился таким ужасом, что Дмитрий Николаевич содрогнулся. Он резко обернулся, проследив за взглядом девушки, и увидел стоящего за оградой сквера Рагозина.
– Это он вам угрожает? – спросил он.
– Нет-нет… – Зинаида Яковлевна замотала головой. – Нет! Простите! Я просто истеричная дура! Забудьте! Мне нужно идти.
– Да не стану я ничего забывать! – Руднев удержал девушку за локоть. – Что вас беспокоит?! Расскажите!
Она отстранила его руку.
– Прошу вас! Пожалуйста, забудьте! – прошептала она и коснулась его разбитой скулы холодными, как лёд, пальцами. – Держитесь от всего этого подальше!
– Зинаида Яковлевна, молю вас, доверьтесь мне! Я же вижу, что происходит что-то нехорошее! Я ваш друг!
– До свидания, Дмитрий Николаевич!.. Ангел ждёт меня за седьмой печатью, – прошептала Зинаида Яковлевна и метнулась по направлению к калитке, прежде чем ошеломленный Руднев успел её остановить.
Руднев увидел, что Зинаида Яковлевна вышла к Рагозину. Они коротко о чём-то переговорили, Григорий Алексеевич взял девушку под руку, и они заспешили вниз по улице.
Дмитрий Николаевич решительно ничего не понимал, но на душе у него было неспокойно. Он всё ещё не мог решить, как правильно поступить – последовать за Рагозиным и Линд или не делать этого – и тут увидел соглядатая. В десятке шагов от него, между стволов деревьев метнулась тень, в которой он узнал Филимона Антиповича Коровьева.
– Да что здесь, черт возьми, происходит?! – воскликнул Дмитрий Николаевич и кинулся за инспектором, но тот словно сквозь землю провалился.
Молодой человек несколько минут безрезультатно пометался по университетскому скверу, пока его не остановил резкий окрик.
– Руднев!
Со стороны бокового входа к Дмитрию Николаевичу шёл профессор Строгонов.
– Я хочу с вами переговорить, господин Руднев, – повелительно произнес он, подходя ближе, – но не здесь, тут шумно. Следуйте за мной.
Уставший удивляться странностям этого дня, Руднев пошёл за профессором. Тот провёл его к Казаковскому корпусу, но, вопреки ожиданиям Дмитрия Николаевича, в здание заходить не стал, а, не сбавляя размашистого шага, прошел во внутренний двор университетских строений.
– Вот что, господин Руднев, – без предисловий заговори Михаил Петрович. – Я наслышан о вас, как о человеке с большим потенциалом.
– Спасибо, господин профессор, вы слишком щедры к моим скромным заслугам, – Руднев был вынужден ответить, чтобы заполнить возникшую паузу. К чему клонил профессор, он пока не понимал, и в свете последних событий это его сильно беспокоило.
– Бросьте! Это не комплимент, а констатация вашей исходной позиции. Вы талантливый молодой человек из благородной семьи и с репутацией, по нынешним временам так просто совершенно идеальной. Вас ждёт блистательное будущее, если только вы разумно распорядитесь своей судьбой и сделаете правильный выбор.
Профессор снова замолчал, испытующее глядя на Руднева.
– Простите, господин профессор, но я не понимаю, к чему этот разговор, – осторожно ответил тот.
– Вы уже избрали для себя карьерный путь?
– Нет, господин профессор.
– Что ж, у вас ещё есть время. Однако, уверен, вы понимаете, что для успешной карьеры вам будет нужна протекция? Вы же хотите добиться успеха и славы? Не правда ли, молодой человек?
– Боюсь, я не так амбициозен, как вы обо мне думаете, – уклончиво ответил Руднев, которому разговор нравился все меньше и меньше.
Дмитрия Николаевича беспокоил не только оборот, который принимала беседа, но и выбранный Строгоновым маршрут. Пройдя через внутренний двор, они свернули на боковую аллею, ведущую как было хорошо известно Рудневу, прямиком к бывшему дому княжны Волконской, в котором ныне располагался анатомический корпус. Места этого Руднев откровенно страшился. Всё, связанное со смертью, с детства вызывало в нём иррациональный панический ужас.
– Амбиции, друг мой, дело наживное, – меж тем продолжал Михаил Петрович. – Как говорится, аппетит приходит во время еды. Однако, не имея должного старта, потом уже поздно надеяться на достойное удовлетворение своих ожиданий. Вы меня понимаете?
– Простите, господин профессор, но нет. Вернее, я не понимаю, почему вы со мной об этом говорите.
– Осторожность – полезное качество для юриста! – похвалил Строгонов. – Хотя, судя по разбитому лицу, осторожны вы не всегда и не во всём, – профессор саркастически улыбнулся. – Не сверкайте на меня глазами, Руднев, я не собираюсь вам морали читать. Напротив, у меня к вам предложение. Я располагаю очень хорошими и, так сказать, надежными связями в самых разных ведомствах и готов предложить вам своё покровительство и обеспечить протекцию.