В коридоре, окутанном дымкой, наступила темнота. Когда агент КГБ склонился над мертвым чудовищем и рассмотрел его лицо, он с трудом узнал сотрудницу, прикомандированную на секретный объект для наблюдения за Резниковым. Платов оглянулся. Осталось только трое солдат. Перепуганные пехотинцы, выжившие не в одном смертельном бою, сейчас походили на новобранцев после своей первой «прожарки». Трупы, разбросанные по полу, недавно тоже были опытными воинами, но то, с чем они встретились в этом дьявольском месте, не оставило шанса выжить.
Боезапас погибших был поделен поровну. Выжившие молча двинулись дальше. Помещение – витиеватые коридоры и наглухо закрытые лабораторные боксы могли скрывать смертельную опасность. Очередной длинный коридор вывел солдат к большой массивной двухстворчатой двери. Сверху над входом располагалась табличка с надписью: «Зал заседаний».
– Нужно проверить, – едва слышно сказал Платов. Из-за непроходящего гула в ушах речь командира была едва уловима.
В зале заседаний оказалось пусто. Столы и стулья, сгруппированные сбоку, напоминали черепаший панцирь. Герб СССР величественно и как-то зловеще нависал над уцелевшими. Из помещения исходил сильный, вызывающий рвотный рефлекс, запах гниения. В свете фонарей показались груды обглоданных и раздробленных костей. Даже при таком освещении можно было различить множество человеческих останков.
– Что здесь происходило? – Спросил Дмитрий, когда люди подошли к трибуне, внимательно рассматривая груду останков.
– Нам нужно валить отсюда! Товарищи, мне кажется, что не стоит терять время! – Запаниковал один из них. На удивление Платов не стал перечить, хотя присутствующие этого ждали. Возможно, в данном случае, если бы Платов отказался от спешного отступления, над ним бы, скорее всего, совершили самосуд.
– Согласен. Нужно взорвать это место к чертям собачьим! – В его голосе слышались нотки ненависти, – покинуть помещение! – скомандовал он, но позади раздался сильный шум. Створки металлических дверей с силой ударили о стены, из-за чего одна половина слетела с петель и проехала по бетонному полу, издавая сильный скрежет. Массивная бычья фигура закрыла проход. Лучи фонарей метнулись на нечто. В свете показались металлические части и что-то ужасное: наполовину из железа, наполовину из плоти. Гипертрофированные рельефные мышцы частично закрывали бронелисты. Шланги гидравлической системы торчали из шеи и спины. Свирепый оскал демонстрировал саблевидные клыки, а на месте глаз зияла пустота. Платов не медлил. Пауза не длилась и секунды. В гигантское жуткое отродье сразу угодила граната из подствольника. Заискрили металлические части от многочисленных рикошетивших пуль. Создание, жужжа сервоприводами и шипя пневмогидравлической системой, бросилось на солдат. Дмитрий едва успел отскочить в сторону, когда тварь на большой скорости врезалась в выживших. Платов от удара с неимоверной силой отлетел в стену. Остальные оказались под чудовищем. Один из солдат был раздавлен лапой массивного существа и лежал без движения с проломленной грудной клеткой. Было видно, что пластина бронежилета тоже прогнулась под натиском адского зверя. Второй солдат пытался ползти прочь. Дмитрий, оцепенев от страха, смотрел, как дьявольская машина смерти разрывает людей. Ноги лежали отдельно от, все еще двигающегося вперед, тела, пытающегося спасти жизнь. Через мгновение сердце изуродованного солдата остановилось. Когда зверь понял, что неприятель мертв, он сконцентрировался на последнем чужаке, вторгшемся в его дом. Создание напряглось, согнув передние лапы перед броском. Старший лейтенант так и не смог пошевелиться и нажать на УСМ. Перед его глазами возникла привычная, теплая и трогательная картина, как он берет на руки своего сына – единственный лучик света в его прожитой зря жизни, и где-то вдалеке застыл силуэт жены. Семья – только это имеет смысл в жизни. Ему было очень жаль, что осознать истину он смог только перед смертью. Зазвучали сервоприводы зверя. Дыхание, подобно раскатам грома, на мгновение прервалось перед рывком. Дмитрий закрыл глаза, но завершить прыжок машине смерти помешал неизвестный, появившийся в дверном проеме.
– Дуст! Нельзя! – достаточно громко отдал команду незнакомец, и существо село напротив солдата, уставившись на чужого пустыми глазницами. – Хочешь ли ты жить? – поинтересовался вошедший.
– Хочу, – невнятно произнес солдат, задыхаясь от сильного нервного потрясения и не отводя глаз от демонического отродья, из пасти которого исходило зловоние.
– Хорошо. Очень хорошо. Ты останешься жив, а пока что, тебе нужно поспать. – Резников наклонился над старлеем, закатил ему рукав и, нащупав вену, ввел Пропофол. Сознание Дмитрия помутнело, и он ощутил, как проваливается в черную гнетущую бесконечную тьму…
часть вторая
человечность
Вдали показался конвойный грузовик. Машина неспешно двигалась по растрескавшемуся асфальту. В ее кузове, будке, находились шестеро заключенных.
Зеки сидели на лавках в душном и темном кунге. Разговоры были запрещены, но и без жарких дискуссий эти люди понимали, что ничего хорошего затянувшийся путь им не сулит.
За годы заточения невольники не раз слышали, как военные в неизвестном направлении увозили отбывающих наказание. Иногда это были узники из соседних камер, иногда – их сокамерники. Ни один из тех, кого забирали, не возвращался назад.
Одним из зеков, следовавших в неизвестность, был Андрей Филатов по прозвищу «Змей». Этот ярлык он получил еще в армии. На гражданке мужчина занялся боксом и на ринге перед боем его представляли именно «Змеем». Прозвище «приклеилось» к человеку на всю жизнь. Андрей, как и остальные заключенные, ожидал окончания этого пути, когда дверь конвойного автомобиля откроется, и он, наконец-то, разомнет ноги, отказывающиеся его слушать за шестнадцать часов пути. Это был тот момент, который предвкушали все следовавшие в автомобиле. В дороге Андрей представлял десятки вариантов развития событий. Он размышлял о том, что ему придется убегать от своры обученных собак, а вслед за собаками его будут преследовать вооруженные до зубов богатеи, которые отвесили не малую сумму денег, чтобы поохотиться на людей. Он представлял, как оставшиеся дни, недели, месяцы, если повезет, он проведет в шахте, в каменоломне или в карьере по добыче песчаника.
Мысли одолевали мужчину, как и его хорошего друга – Максима Ушакова по прозвищу «Леший». Это был человек с тяжелой судьбой и в этом он чем-то походил на Андрея. Все детство Максим провел в Сибири, потом перебрался на Юг. Змей не знал куда именно, но слышал, что Максим годы работал лесничим, а потом переехал в город. Запил. Продал ржавую отцовскую шестерку и по стечению обстоятельств, в пьяной драке, убил человека. Леший служил в Десанте, а после, контрактником где-то на Востоке. В тюрьме многие слышали, что Леший может убить одним ударом, и что в гневе его сила становилась нечеловеческой. Да и сам Максим был крупнее остальных заключенных в автозаке.
Андрей оторвался от размышлений. Грузовик замедлил ход. Теперь машина двигалась по пересеченной местности. В кунге сильно трясло.
– А сейчас могли бы баланду хавать! – один из зеков открыл свой обделенный зубами рот и проговорил с досадой. – Так нет! На шашлык нас пустят или на колбасу! – после его слов раздался коллективный хохот.
– Из тебя колбасу!? Косой, не смеши! Ты на суповой набор тянешь мальца, не боле! – и снова хохот донесся из металлического кузова, нарушив тишину округи лесного царства. Длилось это недолго. Разговоры быстро пресек охранник, ткнув дубинкой в бок ближайшего к нему зека. Охранники, что находились в машине, отличались от тех, которых привыкли видеть невольники в тюрьме. Эти, хоть и были одеты в униформу сотрудников уголовно-исполнительной системы, все же отличались превосходной физической формой. Скорее, охранники походили на военных, нежели на сотрудников органов исполнительной власти.
Еще какое-то время грузовик следовал по ухабистой дороге, а потом просека стала гладкой, как зеркало, но лишь на мгновение, и вдруг машина встала как вкопанная. В будке воцарилась тишина. Андрей чувствовал напряжение. Один из зеков приподнялся, чтобы посмотреть в крохотное оконце, скорее служившее вентиляцией, нежели окном, но отверстие было установлено под углом и выходило под крышу будки, так что увидеть что-либо через него было невозможно.