— По имеющимся данным, в семнадцати системах вражеской активности не замечено, — сказала Наоми.
— Если мы отступим, нам эту территорию никогда не вернуть, — возразила Танака, подаваясь к камере. Эту женщину Джим боялся и ненавидел, и от этого еще хуже было сознавать, что она права. — Либо мы сейчас попадаем внутрь, либо общаемся с Первым консулом, когда он дергает за ниточки внутри нас.
Голос Наоми звучал тише, но так же твердо.
— А мы поняли, почему эксперимент провалился? Почему в давние времена, когда еще не открылись врата, Джим попал на станцию, а мы теперь не смогли?
— Когда вы впервые пришли сюда, станция, можно сказать, работала на автопилоте, — начала объяснять Элви. — И она открылась перед небольшим количеством протомолекулы, хранившимся у вас на корабле — просто потому, что никто не сказал ей «нет». А теперь нашлось кому запрещать. Это нечто мог включить наш катализатор, Кара с Амосом могли на это отреагировать, но Уинстон Дуарте был переделан протомолекулой, и теперь она — его часть. Мы не можем войти на станцию, потому что он этого не желает. Только и всего.
***
— Я по-прежнему слышу голоса в голове, — сказал Алекс. — Настоящие голоса реальных людей. — У вас так же?
— Да, — сказала Тереза.
Камбуз «Росинанта», где они находились, выглядел как подделка под самого себя. Подлинный, но почему-то менее реальный, чем должен быть. Джим словно был там, и в то же время не был.
У Терезы в глазах застыла боль и разочарование. Джим попробовал представить, каково ей было так близко подойти к встрече с отцом, к надежде хоть как-то его вернуть, и потерпеть неудачу у последней преграды.
— А когда вернется Амос? — спросил Алекс.
Джим пожал плечами.
— Когда они с ним закончат.
— Что же мы собираемся делать?
Это был хороший вопрос. Джим подобрал вилкой остатки бобов и риса, сунул в рот, пожевал, проглотил. «Росинант» — хороший корабль. И он был настоящим домом. Миллионы людей в сотнях систем никогда не имели такого места и так долго, как команда «Роси». Джим и сам не знал, отчего эта мысль казалась такой печальной. Он забросил миску и ложку в утилизатор, ощутил, как под рукой защелкнулась крышка, оценил герметизацию после того, как убрал давление. Такой маленький и такой изящный момент. Так легко его не заметить.
— Пойду-ка я... — сказал он и большим пальцем ткнул в направлении своей каюты.
Алекс кивнул.
Погруженный в свои мысли, Джим неспешно продвигался по кораблю. Он все думал об «Эросе». И о том, как протомолекула, вырвавшись на свободу, своей волей разъединяла и сводила вместе людей. Миновали десятилетия, но это не изменилось. Амос, Кара, Ксан. Они умерли, но возродились — только потому, что инопланетные дроны, следуя неизвестному алгоритму, пришли к заключению, что эти трое должны пережить свою смерть. Дуарте и станция в пространстве колец разбирали на части все человечество, как гусеница разжижается внутри кокона, чтобы снова восстать в виде бабочки.
Война продолжится. Строители врат переходят от формы к форме — от примитивных биолюминесцентных морских слизней к ангелам света, а затем — к рою преимущественно безволосых приматов с миллиардами организмов и единым разумом. Темные сущности, находящиеся внутри врат и за гранью вселенной, разрывают и разрушают болезнь, вторгшуюся в их реальность. Может быть, эта битва когда-нибудь будет выиграна. Может быть, продолжится вечно. В любом случае, ничего человеческого не сохранится. Ничего, что Джим считал человеческим. Ни молитвы, ни первые поцелуи, ни ревность, ни любовь, ни эгоизм... Это все будет разрушено и собрано заново, как тела на «Эросе». И появится нечто, только это будут уже не они.
Он вошел в каюту. На Наоми был чистый летный комбинезон, от нее пахло свежей водой и мылом. Свет экрана подчеркивал морщинки у нее на лице — и от смеха, и от печали. И она была так красива, да, но она была красива всегда. Когда они только встретились, в молодости, то были красивы просто потому, что молодость прекрасна сама по себе. И потребовались годы, чтобы понять, продлится ли красота.
—Что?
Она засмеялась, прищурившись.
— Просто любуюсь видом.
— Сейчас не до этого.
— Не говори так, — он подошел и взял ее за руку. — Из этого нам не выбраться, да?
— Я не вижу выхода. Да.
Они оба мгновение помолчали. Джим почувствовал, как его охватывает глубокое умиротворение. В первый раз после того, как Джим попал в плен на «Медине», он испытывал огромное облегчение. Он потянулся. Это было очень приятно.
— Ты — центр всей моей жизни, — сказал он. — Знать тебя. Просыпаться рядом с тобой. Это самое важно из того, что я делал. Я безумно благодарен за то, что мне это было дано. Страшно подумать, как легко мы могли бы разминуться, и я даже представить себе не могу, что это была бы за жизнь.
— Джим...
Он поднял руку, чтобы выиграть еще пару секунд и сказать то, что должен.
— Знаю, что много раз делал выбор, который дорого тебе стоил. Принимал решения, которые считал нужными. Терял время, когда мог быть с тобой, но это всегда был мой выбор. Отправиться на «Агату Кинг». Поднимать тревогу на «Медине». Подставляться под пули на Илосе. Возвращаться, чтобы увидеть, что на самом деле происходит на станции «Эрос». Я всегда рисковал и всегда считал — ничего, я рискую только собой. Но я также подвергал риску того, кто дорог тебе, и так благодарен за то, что был тебе дорог. Я не должен был относиться к этому легкомысленно.
Наоми выключила экран, а потом сжала его руку.
— Ты замечательный. Ты всегда такой. Не всегда ты был мудрым, не всегда рассудительным, но всегда, всегда замечательным. Да, я дорого заплатила за то, что позволила такому импульсивному человеку, как ты, так много для меня значить. Но я все готова повторить.
Он не помнил, кто из них привлек другого к себе, они просто соединились. Под рукой Джима оказалась ее рука, склонив голову, Наоми прижалась щекой к его груди. Его подбородок коснулся ее макушки, что бывало редко, ведь она была заметно выше. Она всхлипнула первой, а за ней и он. Они мягко плыли по воздуху в каюте, которая принадлежала только им. Джима не оставляло ощущение, что другие сознания тянутся сюда, как привлеченные феромонами насекомые, но не собирался обращать на это внимания. Не сейчас, когда Наоми рядом.
Спустя некоторое время — может быть, минуты, а может, часы, их рыдания подошли к естественному концу. Они оба притихли, и Наоми, чуть выпрямившись, подняла голову. Губы встретились, с нежностью и легкой тенью той жажды, что была в юности.
— Что бы ты ни собрался сделать, — прошептала она, — что бы это ни было, подожди, пока я усну.
Джим кивнул, и она прижалась к нему в темноте. Он считал свои вдохи — до ста и назад, прежде чем Наоми задышала глубже, и опять до ста, чтобы дать ей время уйти туда, где ее не разбудит его уход. Она вздрогнула, потом тихо засопела. Джим осторожно высвободился из объятий, потянулся к стене и толкнул дверь каюты. Открыл ее тихо, как только мог, а потом защелкнул у себя за спиной.
Где-то на нижних палубах радостно лаяла Ондатра, слышался грубый голос Амоса, хотя Джим не мог различить слов. Корабль тихо поскрипывал, нагреваясь и отдавая тепло. Где-то там спал Алекс, или, может, смотрел свой нео-нуар, или же мучался чувством вины перед Гизеллой и Китом. Где-то там Тереза терзалась от разочарования и подросткового смятения. Бобби Драпер нет и больше не будет, и Кларисса Мао ушла навсегда, но они обе оставили след — и в самом корабле, и в людях, которые здесь живут. На мгновение Джим увидел с собой рядом Крисьен Авасаралу — руки скрещены на груди, а улыбка одновременно и резкая, и успокаивающая. Черт возьми, это же не прощание с летним лагерем. Может, хватит предаваться слезливым объятиям?
В медотсеке Джим достал аварийный комплект в красной керамической капсуле и сунул под мышку. Похлопал на прощание автодок, как того, кого знал и любил, и, возможно, теперь увидит нескоро.
Шлюз был не блокирован, и Джим пересек мост и вошел на «Сокол», не привлекая внимания. Лаконийский экипаж давно привык не замечать его присутствия; положение друга Элви, а вдобавок и бойфренда лидера сопротивления наделил его неким не совсем ясным статусом в их собственной жесткой иерархии. Если Джим вел себя так, будто знал, куда направляется, они с этим мирились. Тогда для них он становился невидим.