— Можем рассмотреть и такой вариант, — согласилась Джиллиан. — Только это несопоставимые величины. У них свежий корабль, полностью комплектный. А наш «Шторм»... Он не в боевом состоянии. Не в таком, как должен быть.
— Почему?
— У нас нет ни лаконийских запчастей, ни ремонтного оборудования, ни опыта. И мы много лет его нещадно эксплуатировали. Корабль хороший, но есть признаки старения.
Наоми понимала, к чему ведет Джиллиан. Намекает, возможно, даже не сознавая. Она уговаривает саму себя, что и потерять корабль, и лишиться базы — не так уж страшно. Ищет способ избежать бойни, даже если это означает капитуляцию.
Неожиданно Наоми пришло в голову, что отчаяние — как фрактал, постоянно изменяется, но при этом остается всё тем же на каждом уровне. Граждане Фригольда, боящиеся, что приходят их последние дни. Джиллиан, цепляющаяся за любую возможность спасти свой народ. Собственная нелегкая и упорная борьба Наоми за то, чтобы корабли не превращались в летучих голландцев, за создание сил, противостоящих авторитарной и порочной империи. Элви Окойе, рискующая своей жизнью в поиске способа остановить то, что прячется за вратами, защититься от исходящих оттуда волн враждебного и таинственного. Независимо от того, насколько расходятся точки зрения, ужас и отчаяние одинаковы на всех уровнях.
Тревога стала неожиданностью для обеих. Джиллиан переключила отображение с «Деречо» на далекое кольцо врат с ярким, как комета, шлейфом корабля, только что совершившего переход.
— Вы кого-то ждете? — спросила Джиллиан, перенаправляя пассивные датчики на новую цель.
Наоми не ответила. Разрешение картинки постепенно увеличивалось, пока изображение не стало почти отчетливым. Лаконийский корабль. Знакомый. И хотя ей придется запросить у «Росинанта» сигнатуру двигателя, она уже точно знала, что она будет соответствовать «Ястребу».
— Он из Нового Египта, — сказала она. — Охотится на нас.
Тихий выдох Джиллиан прозвучал как проклятие. Если до сих пор у них не было хорошего варианта, то теперь нет никакого. Пытаться убежать сквозь врата означало пройти мимо вторгнувшегося врага. Даже если проскользнуть и удастся, «Ястреб» сможет догнать их у кольца врат и доложит, куда ушли. Если они попытаются дать отпор — противник намного сильнее.
«Мне так жаль», — собралась сказать Наоми, когда Джиллиан удивленно хмыкнула.
— Это что? — спросила она.
— С нового корабля? Сообщение.
— Для «Деречо»?
— Нет, не узкий луч, — сказала Наоми. — Это радиовещание. Просто радиочастотная передача.
Наоми нахмурилась. Луч от точки к точке был гораздо безопаснее любой передачи, независимо от качества шифрования. Может, лазер «Ястреба» недостаточно сильный, чтобы достать «Деречо», или из-за повреждений, которые нанес «Роси», у «Ястреба» отказало наведение. Или...
— В системе есть другие корабли? — спросила Наоми. — Сообщение передается шире, не только для «Деречо».
Джиллиан вызвала на свой стол пульт управления с базы, ее пальцы заплясали над экраном. Она нахмурилась, морщинки прорезали лоб и опустились от уголков губ.
— Так и есть. И это открытый текст. Они его даже не прячут.
— Флажок адреса есть? К кому они обращаются?
— К тебе, — произнесла Джиллиан. — Они говорят с тобой.
Она переключила отображение на огромный стенной экран.
Со стены на них обеих смотрел фактический лидер Лаконийской империи. Его поразительно яркие зеленые глаза и улыбку Наоми назвала бы печальными. Когда он заговорил, голос звучал как негромкая тростниковая дудочка.
«Это сообщение для Наоми Нагаты. Меня зовут Антон Трехо. Полагаю, вам известно, кто я и в какой ситуации оба мы оказались. Нам давно следовало поговорить. Я хочу предложить вам альянс...»
Глава восемнадцатая. Джим
Паника была глубокой и иррациональной. Казалось, будто вибрировала вся станция, и Джиму пришлось физически удостовериться, что на самом деле это он дрожит. Он понимал, что воспроизводится сообщение, но не мог разобрать, о чем оно. Запустил с начала, сделал глубокий вдох и постарался удержать себя в руках, чтобы снова не лишиться рассудка.
«Это сообщение для Наоми Нагаты. Меня зовут Антон Трехо. Полагаю, вам известно, кто я и в какой ситуации оба мы оказались. Нам давно следовало поговорить. Я хочу предложить вам альянс.
У нас есть разногласия, и я здесь не ради того, чтобы их недооценивать или отрицать. Мы оба имеем доступ к определенной информации, показывающей, насколько мы уязвимы, и пытаемся с этим бороться, каждый по-своему. У нас есть общая проблема. Медленная зона и неизвестные сущности внутри нее несут угрозу для существования всего человечества. Для сдерживания этой опасности мы вынуждены контролировать доступ к вратам. И кроме того, мы с вами знаем, что вежливые попытки сподвигнуть людей на добровольный отказ от собственных нужд ради общего блага почти никогда не удаются».
Трехо развел руки в жесте, обозначавшем бессилие. Что за условия они предлагают? У Джима заныли руки, и он заставил себя разжать кулаки.
«У меня имеется копия написанного вами документа. Протоколы безопасности для системы врат. У меня также имеются собственные данные анализа трафика, по которым видно, как хорош ваш проект. С ним разбирались мои лучшие люди, и должен сказать, что работа на редкость достойная. Основательная. Будь она внедрена, мы значительно продвинулись бы в сдерживании угрозы. Не хватает только методов принуждения. Из соображений заботы о человечестве в целом, в знак признания общности нашей истории и моральных уз, я хотел бы предложить свои силы в ваше распоряжение. От имени Лаконии и ее Первого консула Дуарте я предлагаю подполью не просто перемирие, но и сотрудничество.
Мы должны покончить со всеми мелочными дрязгами и разборками. Думаю, вы это понимаете. И я готов на это пойти. Больше того, обещаю разместить внутри пространства колец два лаконийских эсминца, невзирая на риск, которому, как мы оба знаем, они подвергнутся. Их единственной миссией станет принуждение к соблюдению вашего протокола транзита. Мы не будем предпринимать агрессивных действий. Мы не будем ограничивать или контролировать торговлю. Я гарантирую безопасность любому кораблю, использующему врата, и предоставлю полную амнистию для подполья.
И я начну с перенаправления на эту миссию сил, находящихся в данный момент на Фригольде, — продолжил Трехо. — Таково мое предложение. Объединенный фронт против крупнейшего врага человечества. Единственное, о чем я просил бы вас в знак доверия и доброй воли — передайте нам свою пассажирку. Вы, как и я, прекрасно понимаете, что у нас ей ничего не грозит. Мы хотим лишь доставить ее домой. В случае нашего примирения ей незачем жить в изгнании».
Сообщение кончилось, и еще мгновение Джим отсутствовал в этом мире. Комнатушка на станции «Драпер», койка, мягкая гравитация — все было по-прежнему, просто сделалось менее вещественным и реальным, чем тюремная камера где-то в недрах Дома правительства на Лаконии. Страх был настоящим, но его перекрыло двойственное чувство отчаяния и ответственности. Убежденности, что все зависит именно от него, а он бессилен. Будто смотришь, как падает что-то хрупкое и драгоценное, понимая, что не успеешь вовремя подхватить. Все должно рухнуть, и хотя он ничего не мог сделать, бремя горя давило, словно он один его нес.
Он потратил столько сил, так старался, и так мало ему удалось. Теперь они приходили, задавали вопросы и выколачивали из него ответы до тех пор, пока боль не заставит сказать хоть что-нибудь. Или даже не спрашивали ничего, просто били, чтобы он понимал, что он в их власти и пощады не будет.
Маленькая, затаившаяся часть его разума, наблюдавшая за всем остальным, отметила, насколько это странно. Когда Джим был в плену на Лаконии, ему удавалось как-то держаться. Он делал все от него зависящее, строил планы, придумывал схемы. Он даже страдал с решимостью, какой сейчас не мог в себе отыскать. Он чувствовал эйфорию после побега. Спокойным и невредимым он возвращался к жизни, на которую уже не надеялся.
Но этот медовый месяц истек, оставив после себя израненную и сломанную версию прежнего Джима. Нет, он не чувствовал себя слабым. Он чувствовал себя уничтоженным.
Пропали целые годы, годы тюремного заключения и страданий, и годы, когда он изображал почетного гостя, в то время как смерть следовала на шаг позади. Годы жизни танцующего медведя. Они были худшими, поскольку разрушили его представление о себе. О том, кто он такой, и о том, что есть правда. Джима Холдена, поднимавшего тревогу на станции «Медина», больше нет. Джим Холден, который вместе с Элви Окойе замышлял заговор против Кортасара, изначально был наполовину фальшивым. Он нынешний — это все, что осталось. Осколки себя самого. Обрывки.