- Это Гага, - кратко ответил Фошри...
Но заметив, что это имя явно озадачило его кузена, добавил:
-Незнаешь,ктотакаяГага?..Усладапервыхлетцарствования
Луи-Филиппа. Теперь она повсюду таскает за собой дочь.
Ла Фалуаз и не взглянул на девушку. ЕговлеклаксебеГага,онне
спускал с нее глаз; по его мнению она была еще очень хороша, однако онне
решился сказать это вслух.
Но вот дирижер поднял палочку, оркестр заигралувертюру.Публикавсе
еще входила, движение ишумросли.Уэтойособойпублики,постоянно
присутствующей на театральных премьерах, были свои излюбленные места,где
сулыбкойвстречалисьзнакомые.Завсегдатаидержалисьразвязно,
чувствовали себя как дома и обменивались приветствиями,неснимаяшляп.
Весь Париж был здесь, Париж литературный,коммерческийивеселящийся-
множество журналистов, несколько писателей, биржевиков ибольшекокоток,
чем порядочных женщин. То была странная смесьразличныхслоевобщества,
представленного всеми талантами, снедаемая всеми пороками,гденалицах
лежала одна и та жепечать,печатьусталостиинервноговозбуждения.
Отвечая на вопросы кузена, Фошри показалемуложижурналистовизатем
обратилеговниманиенатеатральныхкритиков:наодного-худого,
высохшего, с тонкими злыми губами, а особенно надругого-добродушного
толстяка, навалившегося на плечо своейсоседки,молоденькойдевушки,с
которой он не сводил отечески-нежного взгляда.ИвдругФошризамолчал,
увидев, что Ла Фалуаз раскланивается с господами, занимавшими одну излож
против сцены. По-видимому, это его удивило:
- Вот как, ты знаком с графом Мюффа де Бевиль?
- Давным-давно, - ответил Гектор. - Мы с Мюффа были соседями по имению.
Я часто бываю у них... Граф здесь с женой и тестем, маркизом де Шуар.
Подстрекаемый тщеславием, радуясь, что ему удалось удивитькузена,Ла
Фалуаз пустился в подробности: маркиз - статский советник, аграфтолько
что назначен камергером двора императрицы.Фошривооружилсябиноклеми
стал разглядывать графиню, полную брюнетку сбелойкожейипрекрасными
черными глазами.
- Представь меня ей в антракте, - сказал он, закончив свой осмотр. -Я
уже встречался с графом, но мне хотелось бы попасть на их вторники.
С верхних ярусовдонеслосьяростноешиканье.Началасьувертюра,а
публика все еще входила. Запоздавшие зрители заставляли подниматься с мест
целые ряды, в ложах хлопали двери,вкоридорахспорилигрубыеголоса.
Говор все не умолкал, напоминая щебет несметной стаи болтливых воробьевв
сумерки. Всевзалесмешалось;мелькалируки,головы,однизрители
усаживались поудобнее, другие упорно отказывались сесть, желая в последний
раз окинуть взглядом зал. Из темной глубиныпартерараздалсянегодующий
крик: "Сядьте! Сядьте!" По залу пронессятрепет:наконец-тоонисмогут
увидеть знаменитую Нана, о которой Париж говорит целую неделю.