- Хайе, ты просто не в своем уме, - говорю я.
Ничуть не обижаясь, он отвечает мне вопросом:
- А ты когда-нибудь резал торф? Поди, попробуй.
С этими словами он достает из-за голенища ложку и запускает ее в котелок Альберта.
- И все-таки это, наверно, не хуже, чем рыть окопы в Шампани, - отвечаю я.
Хайе жует и ухмыляется:
- Зато дольше. Да и отлынивать там нельзя.
- Но послушай, Хайе, чудак, дома-то ведь все-таки лучше!
- Как сказать, - говорит он и задумывается с открытым ртом.
На его лице написано, о чем он сейчас думает. Жалкая лачуга на болоте, тяжелая работа в знойной степи с раннего утра и до вечера, скудный
заработок, грязная одежда поденщика...
- В мирное время на действительной можно жить припеваючи, - говорит он: - каждый день тебе засыпают твой корм, а не то можешь устроить
скандал: у тебя есть своя постель, каждую неделю чистое белье, как у господ; ты унтер-офицер, служишь свою службу, обмундирован с иголочки; по
вечерам ты вольная птица и идешь себе в пивную.
Хайе чрезвычайно гордится своей идеей. Он просто влюблен в нее.
- А отслужил свои двенадцать лет - получай аттестат на пенсию и иди в сельские жандармы. Тогда можешь хоть целый день гулять.
От этих грез о будущем его бросает в пот.
- Ты только подумай, как тебя будут угощать! Здесь рюмка коньяку, там пол-литра. С жандармом небось каждый захочет дружить.
- Да ты ведь никогда не станешь унтером, Хайе, - вставляет Кат.
Хайе смущенно смотрит на него и умолкает. Наверно, он думает сейчас о ясных осенних вечерах, о воскресеньях в степи, звоне деревенских
колоколов, о ночах, проведенных с батрачками, о гречишных пирогах с салом, о сельском трактире, где можно целыми часами беспечно болтать с
друзьями...
Его воображение не в силах так быстро управиться с нахлынувшими на него картинами; поэтому он только раздраженно ворчит:
- И чего вы вечно лезете с вашими дурацкими расспросами?
Он натягивает на себя рубашку и застегивает куртку.
- А ты бы что сделал, Тьяден? - спрашивает Кропп.
Тьяден думает только об одном:
- Стал бы следить за Химмельштосом, чтобы не упустить его.
Дай Тьядену волю, он, пожалуй, посадил бы Химмельштоса в клетку, чтобы каждое утро нападать на него с дубинкой. Сейчас он опять размечтался и
говорит, обращаясь к Кроппу:
- На твоем месте я постарался бы стать лейтенантом. Тогда бы ты мог гонять его, пока у него задница не взопреет.
- А ты, Детеринг? - продолжает допытываться Мюллер. С его любовью задавать вопросы ему бы только ребят учить.
Детеринг не охотник до разговоров. Но на этот вопрос он отвечает. Он смотрит в небо и произносит всего лишь одну фразу:
- Я подоспел бы как раз к уборке.
С этими словами он встает и уходит.
Его одолевают заботы. Хозяйство приходится вести жене. К тому же, у него еще забрали двух лошадей. Каждый день он читает доходящие до нас
газеты: уж нет ли дождя в его родных краях в Ольденбурге? А то они не успеют убрать сено.
В этот момент появляется Химмельштос. Он направляется прямо к нам.
Лицо Тьядена покрывается пятнами. Он растягивается во весь рост на траве и от волнения закрывает глаза.
Химмельштос ведет себя несколько нерешительно, он замедляет шаги. Но затем все-таки подходит к нам. Никто даже и не думает встать. Кропп с
интересом разглядывает его.