– Пожалуйста, присаживайтесь, – Маккормик указал мне на стул.
Как специально поиздевался, сукин сын!
– Постою, – бурчу, как молодящийся дед, и переминаюсь с ноги на ногу: устал, но сидеть врачи мне пока не дозволили.
– Ах, простите! Вам, наверное, нельзя… по медицинским причинам? – любезно осведомляется подпол, и я душу в себе желание запихать ему его любезность… кхм… за шиворот.
Меряю его мрачным взглядом: весь с иголочки, тонкий-звонкий, усики по линеечке, блестят, уложенные воском, как и модненькая причёска: волосок к волоску. Любимец девушек, не иначе. Подполковник, мать его!.. Как же отличаются эти рафинированные кабинетные крысы от настоящих, регулярно бывающих в бою офицеров!
Маккормик чувствует неловкость, начинает суетиться, роняет какие-то папки… Молча наблюдаю за всем этим: нехрен было намекать на мою увечность! Временную увечность. Наконец он разбирается со своими многочисленными бумажками и озвучивает причину, по которой я здесь: мне, как «уважаемому и особо отличившемуся боевому офицеру, временно отстранённому от боёв, предлагается возглавить кадетское училище». Прежний директор «не оправдал высоких ожиданий», и они вынуждены искать ему замену. Договор на год, его продление зависит от качества моей работы и «нашего обоюдного желания сотрудничать».
Условия заманчивые: главное кадетское училище Распада – можно сказать, элитное. Воспитанники из лучших семей, находящиеся в училище на круглосуточном пансионе всю неделю, кроме выходных. Для меня – квартира в центре Клеука, два выходных в неделю, секретарь в помощь с бумажными делами, неплохое жалованье (даже по нынешним, стремительно взлетевшим распадским ценам) и возможность «научить чему-то полезному подрастающее поколение, а не просто перекладывать бумажки в одном из кабинетов какого-нибудь управления».
Хм-м… Вот сукин сын этот Маккормик: и ценность мою как боевого офицера отметил, и исподволь унизил нынешней моей бесполезностью! Теперь мой отказ от предложения поставит под этой бесполезностью жирную подпись. Хотя предложение-то и правда дельное! Особенно в сложившихся обстоятельствах. И я соглашаюсь.
Если б я тогда знал фамилию этого сраного полковника, курировавшего училище и назначившего мне встречу! Если бы только знал…
***
В новую должность Винтерсблад вступил с первого июня. Офицерский преподавательский состав напрягся: накануне в учительской взвинченным полушёпотом обсуждалось, что «уж этот влезет, куда его не просят! Скинет все бумаги на секретаря, а сам будет нам в затылок дышать на занятиях, мешать работать, а потом распекать у себя в кабинете, как мальчишек! Видели мы таких, медалями обвешанных! Эти всегда всё больше всех знают!» Штатские учителя, преподававшие общие дисциплины, злорадно косились на своих вечно заносящихся коллег в форме: «Ну должен же и вас кто-то к ногтю прижать! А то сами уж забыли, как порох пахнет, а всё подбородок перед нами задираете!»
Здание кадетского училища казалось только что отстроенным: чистенькое, оборудованное всем необходимым по высшему разряду, с отличной мебелью, прекрасной библиотекой и столовой с отменными обедами.
– Это наш благотворитель облагодетельствовал, – пояснял тощий сутулый мужичок с красной от волнения лысиной, в клетчатом костюме и больших очках, семенивший за новым директором – его личный секретарь.
– Кто у нас такой щедрый? – поинтересовался Винтерсблад, быстрым шагом обходя вверенную ему территорию, заглядывая в классы, кабинеты, туалеты и даже кладовки.
– Не могу знать, сэр! Благодетель желает оставаться инкогнито! Но ежемесячно, с зимы, посылает нам крупные суммы на развитие училища и для комфортного проживания в этих стенах кадетов. Дети – это же наше будущее! Верно, сэр? – невзрачный секретарь, не достающий Бладу лысой макушкой до плеча, старался не отставать от директора, забегал то справа, то слева, словно в подтверждение своих слов потрясая какими-то бумажками, подшитыми в жёлтые папки. – Вот мы тут и ремонт, и мебеля, и даже морскую рыбу из Траолии – еженедельно! Представляете? Е-же-не-дель-но! – сухой указательный палец с неровно обрезанным ногтем взметнулся вверх, словно восклицательный знак. – Врачи говорят, что детям рыба очень полезна, тем более если у них такие нагрузки, как в нашем заведении! Так что мы, силами нашего дорогого благотворителя (и, конечно, заботами нашего бесценного правительства, финансирующего училище), создаём наилучшие условия для воспитания достойных членов общества! – секретарь даже немного подпрыгнул от распиравшей его гордости и торжественности.
– Я понял вас, Монгайт, – сухо обронил Винтерсблад, – с вашего позволения, от аплодисментов воздержусь.
– Да… конечно… Как вам будет угодно, сэр, – не уловил сарказма секретарь.
Блад ознакомился с первым этажом и остановился у широкой нарядной лестницы, ведущей на второй, где располагались ученические спальни.
– Обопритесь на меня, сэр! – Монгайт тут же подскочил под его руку, угоднически подставляя своё плечо. – Вам ещё, должно быть, тяжело после вашей тра…
– Мне нормально, – мрачно отрезал офицер.
– И всё-таки, если вдруг оступитесь, я буду на подстраховке, подхвачу вас! – заискивающе улыбнулся секретарь, обнажив ряд мелких желтоватых зубов.
– Если ты меня «подхватишь», – мужчина с усилием подавил накатившее раздражение, – мне придётся заводить нового секретаря.
– Я секретарь-бухгалтер, сэр, – поправил Монгайт, и нас не заводят, а назначают, ваше благоро… ой, простите, господин подполковник, сэр!
Блад ошпарил бухгалтера недобрым взглядом, и тот совсем растерялся.
– Господин директор, сэр… – пролепетал он, стараясь как-то сгладить свою оплошность с имперским словечком: в Распаде такое обращение было не принято.
– Учту, – ответил директор и начал самостоятельное восхождение на второй этаж, оставив вспотевшего от волнения Монгайта у подножия лестницы.
***
В кадетском училище – лучшем в Распаде – директором которого стал подполковник Шентэл Винтерсблад, обучались мальчики с четырнадцати до шестнадцати лет. Программа делилась на три годовых ступени, на каждой ступени было по три класса численностью до двадцати человек. Их родителям такое образование стоило немалых средств; но в классах было и по два-три ученика на стипендии, сумевших набрать высший балл на вступительных испытаниях (а не «средний», которого было достаточно для «платников»).
Опасения преподавателей подтвердились: новому директору и впрямь было неинтересно сидеть за закрытыми дверями своего кабинета, зарывшись в бумаги – их он свалил на секретаря-бухгалтера.
Винтерсблад присутствовал на уроках, выборочно просматривал письменные работы учеников и особенно интересовался практическими занятиями по военным дисциплинам. Очень скоро он обратил внимание на самый малочисленный класс первой ступени, а точнее, на несоответствие наивысших во всём заведении отметок этих учеников в учётных журналах их реальному уровню знаний, подготовки и успеваемости.
Единственным «хорошистом» среди румянощёких отличников был стипендиат – молчаливый худенький парнишка с не по возрасту серьёзным взглядом. К урокам он был готов всегда, отвечал с пониманием, а не как зазубренную считалочку, но его учителя «топили» дополнительными вопросами, не входившими в программу. Остальных, невнятно что-то бормочущих, наоборот, вытягивали, как могли, едва ли не отвечая урок за них. Дело пахло взятками. Типичный имперский подход: если ты из богатой семьи, у тебя будет всё, что захочешь, и собственные твои заслуги и качества не важны.
Подведя итоги первого месяца и сделав для себя некоторые выводы, Винтерсблад собрал преподавателей в своём кабинете. Обсудив прочие моменты, он перешёл к самому, на его взгляд, важному. И неприятному:
– Скажите мне, пожалуйста, – начал он, – почему у нас во втором классе первой ступени неправдоподобно гениальные дети?
– О чём это вы, господин директор? – заёрзали на своих местах учителя.
– О том, господа, что, например, Стоукс, наш круглый отличник, не может связать и двух слов, отвечая урок! Ламберт не отличит револьвер от карабина, шинель от кителя, транспортник от дредноута, а заглянув в его тетради, я засомневался, умеет ли он писать. Но и у него тоже, если верить вашим журналам, сплошные «отлично»! А на Харрингтоне скоро форма треснет – такое отъел себе брюхо – у нас он лучший по физподготовке: и бегает быстрее всех, и нормативы у него такие, что… Чёрт возьми, даже я столько не отожмусь без передыху, сколько этот пузырь! Если верить вашим бумажкам, конечно. Хотя на занятиях я наблюдал иное…