Заскрипели шестерни, две огромные тяжёлые створки разъехались в стороны, и полк с боевым криком хлынул на неприятеля. Тень бежала первой, Винтерсблад был сразу за ней и всё видел.
Видел, как имперцы, ошарашенные таким натиском, открыли беспорядочную пальбу из своих укреплений. Как Юна выхватила из-за пояса свои кинжалы, и они раскрылись чёрными веерами, словно птичьи крылья, каждое перо в которых было обоюдоострым. Как смоляная коса Тени била её по спине во время бега, а веера-крылья словно жили собственной жизнью, танцуя вокруг женщины ритуальный танец. Как от них с искрами отлетали прошедшие по касательной пули, не причиняя никакого вреда ни подполковнику, ни бежавшим за ней солдатам. Как Тень взлетела на кусок полуразрушенной стены, из-за которого стреляли особенно бойко, и смертоносные крылья взорвали воздух кровавыми брызгами.
Весь полк на мгновение замер, позабыв, что находится под вражеским огнём и надо бы стрелять в ответ. Хотя имперцев открывшееся зрелище поразило не меньше: они на миг перестали стрелять, а некоторые даже привстали из своих укрытий.
Между солдатами двух армий, на крошащихся обломках здания, между небом и землёй танцевала Тень. Её лицо было сосредоточенно и спокойно, движения – молниеносны. За спиной развевалась мантия, сотканная из ветра и рубиновых капель бресийской крови. Кинжалы-перья в безжалостных руках пронзали, отсекали, распарывали. Оставляли противника без лица. Не оставляли ему шансов. В этот момент Тень была похожа на кого угодно: на древнего мстительного духа, на мифическую кровожадную птицу, – но меньше всего – на человека. В этот момент Тень была Тенью. Это пугало и завораживало.
Первым в себя пришёл Винтерсблад, когда ему в лицо плеснула чужая кровь, а следом прилетела отрубленная ладонь с зажатым в ней револьвером.
– Рота, за мной! – гаркнул он, выводя солдат из оцепенения, и ринулся на противника.
В небе над ними грохотали взрывы, один из имперских транспортников падал, сбитый «Заклинателем», второй пылал закатным заревом…
К вечеру противник был уничтожен, а Оттаридж перешёл к Распаду. «Заклинатель» уже часа два как принял обратно на борт свою пехоту, но некоторых солдат всё ещё трясло мелкой дрожью после увиденного в бою.
– Что она такое? – шёпотом спросил Вальдес за ужином, косясь на Тен.
– Прикуси язык, услышит! – шикнул на него Макги.
– Да она на другом конце стола, – вмешался Бойд, – на таком расстоянии расслышать невозможно. Во всяком случае, обычный человек не смог бы.
– В том-то и дело! – не унимался Вальдес, – человек ли она вообще? У меня до сих пор поджилки трясутся, как вспомню, как она этими своими крыльями всех уделывала…
– Сам чуть не уделался, да? – усмехнулся Бойд.
После боя он был в восхищении от Тени. Вальдес – в смятении. Макги с выводами не спешил и, глядя на товарищей, лишь задумчиво пощипывал острый, гладко выбритый подбородок. Винтерсблад сидел рядом и не вмешивался.
– Красивая женщина мастерски владеет красивым оружием – век бы смотрел! – губы Бойда изогнулись в сальной улыбочке.
– А ты видел, как пули от неё отлетали?
– Не от неё, а от клинков этих! По касательной шли. Так что не выдумывайте сказок! Но какова! Нет, вы видели?! Какова!
– Техники болтают, – вмешался Макги, – что она какие-то свои языческие ритуалы перед боем проводит, и оружие её заговорено островным шаманом. Потому, наверное, и пули не берут…
– И ты в это веришь? – хмыкнул Бойд.
– Да хрен знает, – с сомнением отозвался Макги, – но стали бы так просто болтать?
– Конечно! – Бойд хлопнул себя ладонью по колену. – Она – единственная в воздушной пехоте женщина, подполковник, не проиграла ни одного сражения, да ещё сама вон какая, ты посмотри на неё! Как тут сплетен не навертеть? А у них там, на островах, женщины наравне с мужчинами, девочки с трёх лет с оружием на «ты». Если б тебя так муштровать, тоже бы не хуже был, хоть и не такой фигуристый. Причём здесь какое-то шаманство, язычество, что там ещё? Бред это, выдуманный теми, кто сам в бою не ахти, и думает, что другим тоже не под силу!
– А я верю, – подал голос Вальдес.
– Да ты и в зубную фею веришь! – оскалился Бойд. – А вы, господин капитан, – неожиданно обратился он к Винтерсбладу, – вы-то хоть во всё это не верите?
– Нет, – равнодушно отозвался Блад, – но на её пути вставать бы не советовал.
***
Шли дни. «Заклинатель воронья» стал для 286-го полка домом. Бывало, они не сходили с цеппелина неделями (если не считать момент боя, когда им приходилось покидать свой дирижабль). Подполковника Тен направляли в самое пекло: туда, куда никто больше соваться не смел; туда, где без неё было не справиться; туда, где для победы требовалось её вмешательство.
Она оказалась права: в их первом бою погибло почти пятьдесят солдат, но в последующих потери были минимальны и не дотягивали даже до десятка. Тень придирчиво отбирала себе бойцов, особенно офицерский состав. Когда на смену погибшим присылали новых, она лично беседовала с каждым и кого-то могла отправить обратно.
– Он будет хорошим воином, – говорила Юна, – но сейчас, со мной, погибнет в первом же бою ни за что. Пусть дозреет.
Вообще, её чутьё относительно смерти вызывало любопытство, а у солдат, склонных к мистицизму – почтительный трепет. Кто-то рассказывал, что подполковник перед боем тет-а-тет беседует за закрытыми дверями своего кабинета с теми, кто завтра погибнет. Винтерсблад не верил: вызывала она к себе кого-то редко, далеко не перед каждой схваткой (покойный адъютант не в счёт: быть при командире – его работа), а потери всё-таки были всегда, пусть и небольшие. То, что она однажды вызвала к себе одного из ротных накануне его смерти – всего лишь совпадение. Хотя вид погибшего особо мнительных заставил поёжиться: молодой (не старше тридцати лет) мужчина в одно мгновение стал седым. Штык насквозь прошёл через его тело, пронзив грудь под ключицами и перебив позвоночник. Офицер умирал не дольше двух минут, но за это время его тёмно-каштановая шевелюра стала абсолютно белой.
– Мне кажется, он что-то видел, – задумчиво произнёс за ужином Вальдес, – там, на границе смерти. Что-то, недоступное глазам обычного человека. Оттого и поседел.
– Что он мог увидеть, не неси бредовщины! – поморщился Бойд. – Тебя на штык надень – думаешь, краше окажешься?
– А ещё – он будто всё заранее знал, – не унимался Вальдес, – как будто предчувствовал. Я слышал, как он перед боем сказал: «Жаль, не смогу похвастаться своими приключениями! Да и всё равно никто бы не поверил». О чём это, как думаешь?
– Ну не о посмертной же седине!
– А о чём тогда?
– Всё! – вмешалась в разговор со своего места Тень. – Имейте уважение к павшему, господа! Хватит теребить его душу нелепыми байками, дайте ей спокойно найти свою птицу! – Юна ссадила с плеча на стол сороку, сосредоточенно отковыривавшую клювом звёздочку с подполковничьего погона.
– Что это значит, сэр, – оживился Вальдес, – «найти свою птицу»?
Остальные солдаты прекратили тихие беседы и с любопытством повернули головы на командира. Сорока Точка похромала по центру стола, удерживая равновесие при помощи оттопыренного крыла и заглядывая единственным глазом в чужие тарелки: где что осталось повкуснее?
– Мой народ верит, что души людей создают боги, – начала Юна, – прячут их меж маховых птичьих перьев, и птицы – посланники между мирами – приносят их из мира богов в наш. А после смерти – уносят души обратно. Но не каждую, а только те, которые достаточно легки, чтобы подняться в облака, где их подхватит одна из птиц. Если душа тяжела, она не сможет воспарить на высоту птичьего полёта и на рассвете следующего дня упадёт обратно на землю – росой или инеем. И земля поглотит её.
– И что тогда станет с такой душой? – поинтересовался Вальдес.
– Ничего. Она перестанет существовать. А поднявшиеся в небо познают истинное счастье. А может быть, вернутся в этот мир вновь, если того захотят боги.
– Каково ж им, бедным, познав истинное счастье там, – Бойд возвёл взгляд на потолок, – брякнуться обратно, сюда, – он опустил глаза в кружку со своим чаем.
– Никто не помнит своих прошлых жизней, – спокойно ответила Тень, – и не знает, были ли они вообще. Но, как верит мой народ, – лучшие, мудрейшие из людей живут не первый свой круг. И каждый вернулся для определённой цели.