Макс взял ручку и взял договор. Черно-белый. Объемистый. Долго читал.
А потом – подписал его быстро.
***
В баре было темно. Была сонная музыка, был полусонный бармен.
– Как обычно? – спросил он у Макса.
Макс кивнул и уселся за стойку.
«Точно гриб, невозможно сиреневый гриб», – вдруг подумалось Максу. Щекотные, странные мысли. Макс гнал их. Все кончилось. Все оказалось так просто…
…как тень, что ползет по стене. В черной шляпе и черном пальто, остроносая черная тень. Что приблизилась к Максу и глухо спросила:
– Ну как?
Макс вздохнул.
– Все нормально. Я принят.
Тень съежилась, тень опустилась на стул.
– Макс, ты очень рисковый, – бубнила она, – ты шагаешь по краю. Если б эти спецы все узнали…
И тень замолчала.
И стало так тихо, что Макс различал, как он дышит. Как ветром дрожит паутина в углу. Как дремлет паук в паутине, и сны его, сытые сны, бесконечно мушины.
– Эд, не парься, – сказал Макс, вспугнув тишину, – хрен кто в курсе, что я – разработчик эй-ди. И еще кой-чего, что не даст ему влезть в подсознанье и там шерудить.
…Золотого и мятного, синего, светлого, тонкого, злого, простого эй-ди. Всех колес в колеснице, всех стрелок в часах, всех вулканов вулкана – эй-ди. Макс держал его формулу в мыслях. Она была словно змея – переливчата, пестра, ползла, нескончаемой лентой. Кусала за собственный хвост. Макс взял в руки преострые ножницы – и перерезал ее. И змея зашипела, и тотчас распалась на части. И каждая часть ее – была легка и чешуйчата. Падала, падала вниз, точно снег, засыпая собой бар, часы, паука, свет и тьму, Фудзияму и бабочек.
Падала.
Макс подхватил ее в воздухе.
– Выпьем? – сказал он, жонглируя ей. И бармен подмигнул ему, и осторожно поставил на стол два бокала. – За мой договор. За эй-ди. За тебя, Эд!
И поднял бокал.
В нем был мертвый зеленый мохито, гудел, точно море, плескался тягучей волной. Макс представил себя в одних плавках на пляже, довольного, как бегемот, под тропическим солнцем. И шезлонг, и проворную, быструю яхту.
– Все будет, – сказал ему Эд, – надо только чуть-чуть подождать. Когда эти паршивцы сольют тебе нужные формулы… для доработки.
И сморщился, и опрокинул бокал. И заел его долькой лимона. Кисло-желтого, словно тоска ожидания.
– Да, уж я доработаю, – выдохнул Макс.
Желтый цвет раздражал. Точно память о льдистом, искристом эй-ди, что однажды, во сне, в страшном, утреннем сне, вдруг пришел в гости к Максу. Макс был кошкой, он крался во тьме на щекочущий запах мышей – серый, терпкий и стойкий. Только вместо мышей – его встретила пасть с частоколом зубов, острых, как у акулы, и очень голодных. И стекала слюна, и ужасная пасть распахнулась на Макса. И клацнула. Макс побежал. И бежал, и бежал, и за ним по пятам мчался кто-то проворней его, настигая, пугая. И с неба низринулась сеть. Тонко взвизгнула, и оплела собой зубы. И пасть онемела, и выла. И стоны ее расшатали собой темноту. Тьма ушла, а в литом, ослепительном свете – Макс увидел цветок, что возрос из горошины. С дивным запахом мыши. Макс был кошкой. Он крался к цветку. Он пришел и сложил в восхищении лапы. «Я видел тебя, бесподобный», – сказал ему Макс. А потом он проснулся, открыл ноутбук и записывал формулу. Правил. Записывал снова. Чтоб вечный, секретный, мышиный эй-ди долго жил. Дольше, чем Фудзияма. Чем Макс. Чем паук в паучином углу и его недалекие сны.
– Так, – и Эд снизил голос, – нам сейчас интересен «RS». Все его наработки. От самых истоков – к финалу… Макс, знай – я на связи! В этом баре. Как штык. В девять вечера. Макс, я всегда в тебя верил!
И он прослезился. Слеза была мутной. И скуксился, точно отжатый лимон.
– Ну, окей, – Макс кивнул. В его мыслях был нож, из молекул, подобных песчинкам. Он собрал его в том долгом утреннем сне. И отрезал цветок. И прервал аромат его, серый, густой аромат. А потом записал его формулу – тонких звенящих ножей, что звенели под утро и громко будили его. А потом – изготовил таблетки. И эй-ди был бессилен, зовущий и нежный эй-ди, разбивался о нож, как вода, как лимон, истекал своим соком, когда Макс принимал их…
…и он принимал. И не так чтобы редко.
– Окей. Не впервой, – подмигнул Макс.
И выпил мохито.