Когда я наконец уволилась, то передала свою деловую одежду благотворительной организации и отращивала волосы весь первый год нашей совместной жизни. Лео часто заправлял пряди мне за уши. Иногда муж становился напротив меня, заправляя по прядке за каждое ухо, а затем игриво целовал их, доводя прическу до прежнего беспорядка. Покраснев от воспоминаний, я отступила от койки. Лео, слава богу, отвлекся на поднос с едой.
– Что за великолепное пиршество, – ухмыльнулся он.
«Трапеза» состояла из сухого пшеничного тоста, джема, крепкого кофе и каких-то не поддающихся определению вареных фруктов с йогуртом.
– Помни: кусай понемногу, жуй осторожно, глотай медленно.
Брови Лео удивленно приподнялись. Он поднял вверх руки, словно сдавался.
– Я уверена, что ты знаешь, как есть. Я просто повторяю то, что сказала мне медсестра.
Лео откусил от тоста и принялся медленно, задумчиво разжевывать пищу. Он проглотил кусочек – и на его лице появилось выражение облегчения, когда еда добралась до его желудка. Когда Лео снова обратил на меня внимание, я уже опять сидела на стуле рядом с его койкой и попивала отвратительный больничный кофе.
– Как долго мы женаты?
Я глянула на Лео. Стоит ли сейчас ему об этом говорить? Муж снова занялся содержимым подноса. Мне не хотелось его отвлекать. Надо спросить у Крейга Уокера, можно ли Лео сейчас расстраивать правдой. Лучше обождать. Я решила не развивать тему.
– В декабре исполнится три года.
– А какой день?
– Поверь мне: ты никогда не запомнишь такой мелочи.
Я попыталась пошутить, но лично мне смешно не было, и голос меня выдал.
Лео вздрогнул.
– Все равно скажи. Может, в этом году я постараюсь запомнить.
– Третье декабря.
Он пытался шутить, но я не хотела ему улыбаться. Это вина Лео, что дата нашей свадьбы – больная тема для меня. Я вспомнила прежние две наши годовщины, которые провела дома в одиночестве. В первый год я почти упивалась собственной жертвенностью, позволяя мужу сосредоточиться на его работе. Через год ничего, помимо злости, я не ощущала: Лео не удосужился даже позвонить мне.
– Понятно, – произнес Лео, явно что-то задумав. – Третье декабря, значит. Насколько я знаю, есть определенная традиция, связанная с подарками на годовщину. Три года… Бумага… стекло или…
– Понятия не имею. Первый год ты был в Ираке, а второй – в Сирии. Если ты на самом деле решил мне что-нибудь подарить, покупай сразу три подарка. Это, возможно, компенсирует две прошедшие годовщины.
Я видела слайд-шоу различных чувств на его лице. Сначала Лео нахмурился, потом я заметила любопытство и сосредоточенность. Теперь он выглядел несколько рассеянным, но я знала, о чем он думает. Сейчас Лео думает, что же такого случилось в Ираке и Сирии, что он решил туда отправиться, какие репортажи с места событий он написал. Лео думает, как скоро он сможет все вспомнить, чтобы вернуться к работе.
Я не хотела на него сердиться, но моментально вышла из себя. Травмирована его голова или нет, но мне хотелось его ударить и накричать на него, выгнать взашей из палаты. Я постаралась успокоиться, но бездумно смяла в руке бумажный стаканчик из-под кофе, произведя куда больший шум, чем можно было бы предположить. Лео метнул взгляд в мою сторону. В его глазах застыл немой вопрос. Я ощутила нервное напряжение от макушки до кончиков пальцев.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – произнесла я.
Голос мой дрожал. Лео молча смотрел на меня.
– Я рассказываю тебе о годовщинах нашей свадьбы, которые ты пропустил потому, что был на задании, а ты в это время думаешь, над чем ты тогда работал. Ты только что очнулся после комы, ты не можешь двигать собственными ногами, ничего не помнишь о том, как жил три недели назад, но при этом уже думаешь о том, когда вернешься к работе. Я права?
После недолгого молчания Лео тихо произнес:
– И притом ты все еще рядом.
Выражение растерянности скользнуло по его лицу, когда он смотрел на меня.
– Я, должно быть, самый большой счастливчик на всей планете.
Взгляд мой ничего не выражал. Мы спорили и ссорились из-за его работы так часто, что я давным-давно сбилась со счета. Признаться, мне это порядком надоело. Я была разбита и подавлена. Все мои надежды на совместное будущее рассыпались в прах, и все из-за этого камня преткновения, а также из-за злости, с которой каждый стоял на своем. Но сейчас, не помня обо всех прежних ссорах, не зная их сценария, Лео не понимал, о чем вообще говорить. Ему полагалось доказывать, как важна его работа, а мне возражать, что я – важнее. Мы должны распалиться и начать кричать друг на друга. Горечь и раздражение, разрастаясь до чудовищных размеров, должны были затопить собой все остальные наши чувства.
Этот сценарий наших постоянных ссор разрушил лучшее в моей жизни. Я до сих пор испытывала обиду при мысли о неосуществленном. А теперь, пусть даже уже слишком поздно, Лео невольно дал понять, что эти споры не обязательно должны были заканчиваться так, как заканчивались. Маленький лучик благодарности, блеснувший в его последней фразе, мог бы все изменить.
Я бросила рассерженный взгляд в сторону мужа. Тот продолжал изучающе смотреть на меня. Мое раздражение – не его вина. Он даже не помнит, как мы поженились, не говоря уже о том, что последовало вслед за тем. И в то же самое время снимать с Лео ответственность никак нельзя. Мне было больно. Я так злилась, что не смогла дольше секунды выдерживать взгляд мужа, поэтому, сложив руки на груди и нахмурившись, я опустила глаза.
– Черепно-мозговая травма, должно быть, серьезней, чем считают врачи, – пробурчала я. – Обычно мы спорим по-другому.
– И как мы спорим?
– Быстро срываемся на крик.
– У меня слишком болит голова, чтобы кричать. Я обещаю исправиться в этом году. Я не только буду в нужной стране на нашу годовщину, я еще организую что-нибудь романтическое и в достаточной мере оригинальное, чтобы исправить тот вред, который нанес тебе в прошлые разы.
Ну, это уже более-менее знакомо. Когда я расстроена, Лео всегда с легкостью дает обещания, которые впоследствии не держит.
– Я поверю, когда увижу собственными глазами, – вздохнув, произнесла я и довольно неуклюже постаралась изменить тему разговора, что Лео мне с готовностью позволил. – Как тебе завтрак?
– Замечательный, хотя я разрешу тебе принести чуть позже что-нибудь посущественнее, если ты на этом настаиваешь.
Я засмеялась, впрочем, как-то неестественно.
– Ладно. Я принесу, но позже, если ты так хочешь.
– Послушай, почему бы тебе не вернуться в отель, принять душ и хорошенько выспаться? Возвращайся, когда отдохнешь.
Я, не задумываясь, отрицательно покачала головой. Я не хотела покидать его. Мне казалось, что я должна остаться на случай, если ему вдруг понадоблюсь. Никто в больнице, кроме меня, его не знает. Я уже хотела вслух возразить, но мне вдруг неожиданно захотелось зевнуть – и пришлось бороться с зевотой.
Лео окинул меня многозначительным взглядом и произнес:
– Ничего со мной не случится.
– Хочешь сказать, что я плохо выгляжу?
Я смущенно пригладила давно не мытую челку.
– Ты красавица. Мне даже на секунду трудно поверить, что ты могла выйти замуж за такого, как я.
Комплимент и самоирония были настолько неожиданными, что я почти сломалась. Слезы выступили у меня на глазах. На этот раз высыхать они явно не собирались. Я смущенно заморгала, поднялась со своего места и отвернулась, надеясь, что Лео ничего не заметил. Он нежно прикоснулся к моей спине.
– Я попытался пошутить, Молли. Извини.
– Ты никогда не умел шутить.
Я сдалась, решив, что бесполезно прятать слезы. Одна слезинка сбежала и прокатилась вниз к подбородку. Я вытерла ее тыльной стороной ладони.
– Я просто очень устала и… ну…
Я передернула плечами и развернулась лицом к койке. Я положила руку на его пальцы и нежно их сжала.
– Я очень рада, что ты вернулся, Лео.
Муж повернул руку, и наши пальцы сплелись. Жест был доведен почти до автоматизма, но я заметила едва уловимую нерешительность на его лице после того, как наши ладони коснулись. В душе его происходила внутренняя борьба, он по-разному воспринимал меня: с одной стороны, почти как незнакомку, такую, какой он меня помнил, а с другой – женой, как ему обо мне сообщили. Лео, скорее всего, думает, что, когда к нему вернется память, он будет чувствовать себя со мной свободнее, но уже сейчас меня мучила вина за то, что все наверняка будет как раз наоборот. Вторая слеза скатилась по щеке.