Чуть ли не взлетев на крыльцо, он громко, от души постучался в дверь. Ожидание затягивалось, и Ал, начавший неловко подпрыгивать на месте от побежавших по коже противных мурашек, постучал ещё раз, громче. Послышались шаги и недовольное бормотание, и спустя несколько мгновений дверь раскрылась, являя его взору Батильду — в помятом платье, с растрёпанными волосами и трубкой в руке.
Скользнув внутрь и закрыв за собой дверь, Альбус открыл было рот, чтобы поинтересоваться, какого чёрта творилось в этом доме, но Батильда, отмахнувшись от него, развернулась и медленно направилась, как Дамблдор предполагал (ну а куда она ещё могла идти?), обратно к своему писательству.
— Ничего не спрашивай, — буркнула она. Остановившись и подняв голову кверху, она крикнула: — Никто же в этом доме больше не может дверь открыть, да?
Альбус, которому казалось, что он оглох, удивлённо наблюдал за тем, как Бэгшот скрылась за поворотом, и, пожав плечами, поднялся на второй этаж.
Дверь в комнату Лера была распахнута настежь, что было очень редким явлением — Гриндевальд очень ревностно защищал свою личную территорию и собственность. Альбус удивлённо и опасливо заглянул внутрь. Поистине это был день сюрпризов, странных сюрпризов.
— Батильда там что-то не в духе, — тихо обронил он, проходя в комнату и становясь позади Геллерта.
Он сидел на полу, склонившись над каким-то просто адски запутанным то ли графиком, то ли схемой, то ли чертежом, и напряжённо что-то изучал.
— Лер? — озадаченно позвал Альбус. — Ты занят? Мне уйти?
Геллерт медленно повернул голову, переводя на него затуманенный взгляд. Сказанное, казалось, дошло до него только через мгновение, и он встрепенулся и улыбнулся.
— Ох, нет, разумеется, — фыркнул Гриндевальд и прислонился лбом к ноге Ала. — Извини. Что-то я устал. Садись. Смотри.
Альбус послушно присел рядом с Лером, подогнув под себя ноги, и любопытно скосил взгляд на разбросанные по полу пергаменты. Он молчал в ожидании, что Геллерт пояснит, чем занимался, но тот молчал, всё ещё погружённый в собственные раздумья.
— Я искал мантию и камень, — неожиданно сказал Гриндевальд.
Альбус удивлённо вскинул брови. Та-а-ак, кажется, он проспал всё самое интересное. Что-нибудь ещё?
— Как? — сомнительно поинтересовался он.
— Я писал тебе, что, когда ходил на кладбище, видел интересное надгробие. На нём был высечен знак Даров. И имя, очень истёртое, но различить всё-таки было возможно. Там было написано «Игнотус Певерелл». Ну, я, конечно, заинтересовался и стал искать информацию об этом Игнотусе Певерелле.
— Нашёл что-то? — положив голову Леру на плечо, скучающе поинтересовался Ал, пододвигая ближе к себе один из пергаментов. Он ценил и уважал увлечения Геллерта, но рассказы про надгробия в последнее время как-то не сильно его привлекали.
— Да, — Геллерт вытащил один из самых нижних пергаментов. — У Игнотуса Певерелла было двое старших братьев. Самый старший умер в молодости, не оставив детей. Второй прожил немногим больше, но у него остался сын. И у Игнотуса тоже был сын. И у сына был сын, и у сына сына был сын, и у…
— Я понял, — тихо рассмеялся Ал. Таким горячим Лер становился только в трёх случаях: когда был увлечён, когда был по-настоящему зол и когда любил.
Лер обиженно на него покосился, но продолжил:
— Ну, и помнишь, как в сказке: младший брат отдал свою мантию-невидимку сыну. Предположительно, так она и передавалась из поколения в поколение, и сейчас, сквозь хронологию веков, мы можем отследить, где она находится.
— А если в каком-то поколении родилась только дочь? — с сомнением протянул Альбус. — И она вышла замуж, сменив фамилию?
— Нет, дочери не было, — задумчиво покачал головой Гриндевальд. Хотя его предположение и опровергли, Альбус чувствовал, что есть заминка, какое-то «но». — Детей в одном поколении не было. Но был неизвестный бастард.
Альбус попытался скрыть улыбку, но навряд ли это получилось. Он был счастлив, просто безумно счастлив, и никакие очередные безрезультатные поиски не могли омрачить его радости. Поцеловав Лера в плечо, он спросил, стараясь, чтобы голос звучал ровно и спокойно:
— А что с камнем?
— Ну, если следовать той же логике, то здесь всё довольно-таки просто, но… — конечно, куда же без «но»? — Я нашёл заметку о крупном скандале, произошедшем лет семьдесят назад. Какая-то девица, ссылаясь на то, что она была старше своего брата, унаследовала камень и ещё некоторые побрякушки. Вроде бы ничего сложного — имея дату и примерную историю соединить всё воедино, но она была замужем пять или шесть раз, и детей у неё было столько, что можно было нескольких потерять и не заметить… — Альбус ткнул его локтем в бок. Ну нельзя же было в самом деле так говорить о детях! Они же не были виноваты! — Эй! Хватит пихаться, ретивый ты мой защитник слабых и немощных! Так вот… в общем-то, это всё, и чёрт знает, как между своими отпрысками женщина поделила наследство.
— И… что мы имеем? — осторожно поинтересовался Альбус. Ответ, в общем-то, был очевидным, но Лер явно хотел поговорить об этом и поделиться своим разочарованием.
— Ничего, кроме горы разрозненных частей огромного генеалогического древа, — раздражённо пробурчал Геллерт. — Целая ночь впустую.
— Если бы ты мне рассказал, я бы помог, и вместе мы бы справились быстрее, — легонько дёрнув Гриндевальда за прядь волос, упрекнул Альбус и добавил: — И веселее.
— А ты бы хотел?
Геллерт повернул к нему лицо, на котором расплылась лёгкая улыбка. Альбус замялся. Прошедшего, конечно, словами уже не изменишь, но врать он не хотел.
— Мне нужно кое-что рассказать тебе.
Альбус смотрел только в глаза Лера и никуда больше. Шутки шутками, конечно, но это было важно, важнее всего на свете, даже Даров и власти, и всеобщего блага. И Альбус волновался и боялся. Как бы он ни был уверен в любви Лера, он боялся, что тот отвернётся и уйдёт. Да, вот так вот, в прямом смысле, из собственного дома. Уйдёт — и больше никогда не вернётся.
Геллерт же казался спокойным, слишком, подозрительно спокойным и выжидающе смотрел на него. Альбус глубоко вздохнул, как будто собирался погрузиться под воду, и выпалил на одном дыхании, всё ещё продолжая смотреть Гриндевальду в глаза:
— Ночью я занимался любовью с Гарри.
Геллерт всё так же молчал — только смотрел на него — и даже выражения лица не изменил. Это давило на Ала, и спустя несколько минут молчания он прикрыл глаза и чуть ли не шёпотом спросил:
— Ничего так и не скажешь? — Гриндевальд всё равно молчал. — Лер, даже если ты злишься, скажи это. Только не молчи, никогда не молчи…
— Ал, — ласково перебил его Геллерт, — Ал, я не злюсь. Я просто не знаю, что сказать.
— То есть правда-правда не злишься? — подозрительно прищурился Дамблдор.
— Правда-правда, — усмехнулся Лер, приподнимая его голову за подбородок и целуя в уголок губ. — Разве я не знал, что когда-нибудь ты испортишь невинного мальчишку?
— Эй, чего это я его испорчу? — оскорблённо буркнул Ал, затаив дыхание, когда губы Гриндевальда скользнули по его губам.
— Ну как… Он маленький и неискушённый, а ты — большой и испорченный.
— Это считать оскорблением?
— А ты как думаешь?
— Думаю, нет.
— Как пожелаешь.
Геллерт, больше не дразня, поцеловал его, проникнув языком в рот Ала. Все связные мысли Дамблдора сразу же разбежались в разные стороны, кто куда, и счастье, и без того полностью заполнявшее его, полилось через край.
— Спасибо, Лер, — отстранившись, прошептал он. — Это так много для меня значит.
— Я люблю тебя, да, Ал?
Альбус кивнул, обняв Лера и прильнув к нему всем телом.
— Ты лучший, знаешь? — счастливо улыбнулся он.
— Да, я знаю.
— И скромный, — смех невольно вырвался, полностью прогоняя всё напряжение. Геллерт самодовольно фыркнул.
— Не без этого.
Они перебрались на кровать, оставив бесчисленные пергаменты с генеалогическим древом валяться на полу. Альбус устроился в объятиях Геллерта, положив голову ему на грудь и перекинув ногу поперёк его тела — совсем как обезьянка, вцепившаяся в банан. Умиротворение и облегчение полностью затопило его, погружая в странное состояние эйфории. Он был счастлив. Возможно, он сходил с ума, но был счастлив.