Оттолкнувшись от стены, Гарри устало поплёлся, особо не разбирая дороги. Тёмные узкие переулки казались ему подходящим местом для такого, как он. Опасные и непредсказуемые, каждый поворот которых мог таить какую-нибудь угрозу. Пусть так. Если ему проломят череп и бросят гнить в мусорном баке, всё станет намного легче, всем станет намного легче. Всем — и ему самому тоже.
Ветер набирал силу. Ноги Гарри заплетались и подгибались — то ли от усталости, то ли от того невидимого груза ответственности и вины, что с каждым мгновением всё больше и больше пригибал его к земле. Он обнял себя за плечи, пытаясь защититься от холода.
Что такое с ним произошло? Он ведь всегда старался не вмешиваться в чужие отношения. Чжоу и Седрик, Джинни и Дин. Он принимал и признавал решения девушек. И отступал, скрываясь в тени. Он уважал их выбор, и как же его злила бестактность Рона по отношению к сестре! Пусть встречается с тем, с кем хочет! Пусть любит того, кого хочет! Это ведь была её жизнь, а не его. И вот он сам так грубо и так подло встал между Алом и Геллертом. Почему он пошёл против своих же собственных убеждений? Почему делал такое, о чём несколько дней назад даже подумать не решался? Что же с ним такое произошло? Неужели… неужели он действительно влюбился? В парня? В Альбуса, чёрт его дери, Дамблдора? Мерлин!..
Дождь, стараясь казаться незаметным, начал потихоньку, но всё же накрапывать. Гарри подставил лицо под удары маленьких холодных капель. Как быть? Что делать? Остаться здесь или снова стать храбрым гриффиндорцем, лезущим в самое пекло? И, если он выберет всё-таки пекло, выживет ли после этого? И так ли важно и необходимо после этого выжить?
Гарри аппарировал.
Годрикова Впадина снова тонула в дожде. Это было так странно — здесь вовсю лило, в то время как в Лондоне лишь шутливо капало. Наверное, сама природа таким образом говорила, нет, кричала о том, что нужно было остаться в бесконечных лабиринтах переулков. Полностью промокший ещё до того момента, как сумел сориентироваться в пространстве, Гарри уныло поплёлся к дому Гриндевальда. Всё же лучше быть гриффиндорцем, потому что… просто потому, что гриффиндорцем быть лучше.
Дом возвышался над Гарри огромным мрачным гигантом, как в фильмах ужасов, которые он когда-то давно смотрел вместе с Дурслями, — только ветвистой молнии на угольно-чёрном небе над крышей не хватало. Всё это невероятно… воодушевляло. Тяжело вздохнув, Гарри двумя большими шагами поднялся на крыльцо и уверенно постучал в дверь.
Тишина. Может, все уже спали? Который вообще был час? Сколько он просидел в кафе? Как долго ходил по самым забытым властями и богами местам Лондона? Так, может, ему действительно стоило уйти? К тому же в окнах даже свет не горел… И только Гарри спустился на ступеньку вниз, как в двери щёлкнул замок и она медленно отворилась.
— Гарри?
Поттер неловко переступил с ноги на ногу и потупил взгляд.
— Миссис Бэгшот, добрый вечер…
— Батильда, — отстранённо перебила она его.
— Что? — Гарри запнулся и непонимающе уставился на Бэгшот, пытаясь разглядеть её лицо.
— Я просила называть меня Батильдой, помнишь? — словно механически произнесла та. — Так я не чувствую себя слишком старой.
— Эм-м-м, да, извините… Батильда. И извините за беспокойство.
— Всё в порядке, — отмахнулась она и отошла вглубь прихожей, безмолвно приглашая его зайти в дом. — Всё равно в этом чёртовом доме никто не спит.
— А Геллерт дома? — высушив себя взмахом палочки, неуверенно спросил Гарри.
— А зачем тебе Геллерт? Разве ты пришёл не ко мне? — увидев откровенный испуг в его глазах, Батильда от души рассмеялась. — Да я же шучу, шучу, сделай глаза обратно поменьше. Дома, конечно, — предугадав следующий вопрос Поттера, Бэгшот указала подбородком в сторону лестницы. — На второй этаж, третья дверь сразу после поворота. И осторожно, там темно.
Гарри благодарно кивнул и направился к лестнице. Дом-близнец дома Дамблдора, в котором он точно так же мог ориентироваться не то что в темноте — с закрытыми глазами. Такие эксперименты, конечно, от приключений и травм не спасали, но сегодня, разнообразия ради, он всё-таки в перила не врезался. Дойдя до названной Батильдой комнаты, Гарри неуверенно остановился, набираясь смелости. Как будто не в комнату собирался зайти, а, право слово, на плаху. А может, эти понятия в данном конкретном случае не так уж сильно и различались. Сжав руку в кулак, Поттер поднёс её к двери и громко и чётко постучал. Ну, так, чтобы не было потом «не услышал — и ладно». Снова тишина, но на этот раз он уходить не собирался. С минуту постояв в ожидании, Гарри толкнул дверь и медленно зашёл в комнату.
Он ошибался — свет в доме всё же был, только его, как пленника, не выпускали наружу тяжёлые чёрные шторы. Странный это был дом, мягко говоря — абсолютно все комнаты, похоже, имели здесь свой цвет. Как прихожая была красной, а гостиная — фиолетовой, так комната Гриндевальда была абсолютно чёрной. Чёрные стены, чёрный потолок, чёрные одеяла, подушки и простыни, чёрное дерево, и только многочисленные холсты и листы на стенах — бело-жёлтые, рыжие и голубые. Гарри, потеряв дар речи, самым наглым образом крутил головой, стараясь посмотреть всё и сразу и рассмотреть каждый портрет по отдельности. Это было… великолепно. Просто удивительно, потрясающе, завораживающе. Каждый рисунок был настолько реалистичным и правдивым, что Гарри узнавал каждую эмоцию на многочисленно нарисованном лице Ала. Вон на том, нарисованном в профиль, он отчётливо видел усмешку и ироничное веселье, на том, который изображал Дамблдора среди смятых простыней, — лень и умиротворённость, которую Гарри уже видел сегодня утром, а на том, одном из, кажется, самых старых, Ал был совсем юн, но характерный ему задор, похоже, был у него с самого рождения. И вина, и без того медленно убивавшая Поттера, стала ещё сильнее, стала совсем невыносимой. Куда он влез? Зачем он переспал с Дамблдором? Почему стоял здесь, всё ещё мешая и портя чужие отношения?..
— Эванс?..
Гарри резко обернулся на звук голоса. Геллерт, растрёпанный и отчего-то (уж не от черноты ли вокруг?) казавшийся смертельно бледным, лежал на кровати, закинув руки за голову. Светлые волосы резким, каким-то чужеродным пятном выделялись на фоне всего этого чёрного. Заметив, что Гарри перевёл на него взгляд, Гриндевальд лениво сел и, прищурившись, безмолвно начал разглядывать его.
Гарри шумно сглотнул. К чёрту всё, он расскажет и успокоится. Навсегда, возможно, но не нужно вдаваться в подробности так рано…
*
Альбус проснулся от надоедливого чувства неправильности происходившего. Хотя вроде бы ничего и не происходило. Тишина — вот что было не так. Тишина и холод. Он протянул руку, чтобы поближе пододвинуть к себе Гарри, но поймал лишь пустоту. Рука пошарила по кровати, но так и не нашла ничего, кроме одеял, подушек и смятых простыней. Альбус распахнул глаза и осмотрелся. Сна уже не было ни в одном глазу — только тревога и лёгкое недоверие. Нет, правда? Он что, снова сбежал?..
Альбус, разочарованно усмехнувшись, уткнулся носом в подушку. Вот уж о чём он не думал — так это о том, что после того, что было, Гарри снова сбежит. Нет, не то чтобы он физически не мог сбежать, но… Альбус просто надеялся, что теперь он не захочет. Теперь, когда знал, что Ал любил его, и когда сам признался ему в любви.
Перевернувшись на спину, Альбус откинулся на подушки и широко улыбнулся. Его счастливый смех, несмотря на то, что радоваться было особо и нечему, прорезал мёртвую тишину спальни. Гарри его любил! Любил, любил, любил! Что же ещё было необходимо для счастья? Ответ сам собой пришёл на ум.
Соскочив с кровати, Альбус наскоро оделся. Бросив косой взгляд в окно, он сверху надел ещё и свитер. Ну так, на всякий случай — лучше жарко, чем холодно. Чуть ли не бегом Дамблдор спустился в прихожую. Погода за стенами дома была до того противная, что, выйдя на улицу, Ал недовольно поёжился. То пекло и духота, то адский холод и сырость — это что, такой тонкий намёк был, что все люди должны были страдать?