— Знаешь, Лео, мне иногда кажется, что в тебе благоразумия больше, чем во всей нашей семье. Не пугай меня.
С этими словами она протянула брату руку и увела его спать. Сашка опять уткнулась в книгу, но зелёная искра, скользнувшая под только что закрывшуюся за сестрой дверь, с прозрачным намёком погасила светильник на столе.
Отлёт на следующий день планировался только после обеда, и, поскольку сумки до конца никто так и не собрал, нервирующая, но малопродуктивная суета в доме не улегалась всё утро. Таня, предельно стараясь сохранять спокойствие, методично открывала и закрывала ящики в одном из комодов гостиной, ища Сашкины перчатки. Все более доступные места были автоматически отметены ею как слишком очевидные.
— Да мам, нет их там, я же уже смотрела!
Таня молча выудила из четвёртого по счёту ящика пару тёмно-синих перчаток из драконьей кожи. Сашка задохнулась какой-то так навечно и умершей в её воображении фразой.
— Но я три раза в этом ящике смотрела! — казалось, ещё чуть-чуть, и она расплачется по не до конца установленной причине.
Таня, держась за кончики «пальцев», демонстративно потрясла перчатками перед дочерью. Сашка, раздосадовано дёрнув головой, за «большое человеческое спасибо» забрала свои вещи и вынырнула в коридор, с трудом разминувшись в проходе с отцом.
Глеб зашёл в гостиную. Под мышкой у него торчал Лео, довольно растопыривший по сторонам руки.
— Ну и кто ты такой? Самолёт? — обращаясь к сыну, проницательно сощурилась Таня.
— Дракон! — вдохновенно заявил Лео, мотнув ногой.
— Туда полетели! — скомандовал он, указывая на другую часть комнаты, где возле камина маячила неприметная дверь в комнату-библиотеку.
— Что-то ты вяловат для дракона. Хоть крыльями маши, что ли! — развеселилась Таня.
— Не хочу. Я проглотил слишком много мячей.
— Слопал в кухне полпачки печенья, — расшифровал Глеб.
Перехватив дракона Лео удобнее, он отправился по кругу гостиной.
Таня хмыкнула и упёрлась поясницей в край низкого комода на резных ножках. Глядя на то, как Глеб спокойно таскает сына между пухлых диванов и кресел, она закусила растягивающиеся в улыбку губы, одновременно поражаясь. Она любила возиться с детьми, но, честное слово, иногда она просто уставала. От нытья, от жалоб, от капризов, от попутных проблем, которые нужно было решать. Глеб никогда не уставал. Не уставал играть в нелепые детские игры, не уставал по полночи вымучивать из себя едва-едва сохранившиеся в памяти детские сказки (которых Таня вообще не знала) вперемешку с наиболее безобидными из её тибидохских историй, не уставал по двадцать раз монотонно отвечать на один и тот же вопрос, как бы явно его это не раздражало. Нет, Таня, конечно, примерно представляла себе границы его терпения — с учётом, что её едва ли не любимым занятием ещё со школы было проверять их ширину — но в полной мере осознала их только после того, как между ними двумя вдруг вклинилась Софья (что на первых порах загнало Таню с Глебом едва ли не в постоянное состояние фонового шока, так как ровно никто из них не имел ни малейшего понятия, как нужно вести себя с ребёнком и как это всё по-нормальному работает).
— Эй! Кто уже съел моё печенье?! — донёсся возмущённый возглас из кухни.
— Поставь, пап. Сейчас придётся убегать, — серьёзно сообщил Лео, задрав рыжую голову на отца.
Почти сразу же за этим Сашка материализовалась на пороге гостиной и сощурилась на как раз обретшего сцепление с ковром брата.
— А я даже знаю, кто. Сюда иди, фашист маленький!
Лео пискнул и, увернувшись от Сашкиных рук, затопотал в коридор. Сашка вихрем развернулась и пустилась за ним — с таким расчётом, впрочем, чтоб не слишком-то и догнать. Её тёмные волосы хаотичной волной плеснули за ней в чёрном проёме. Топот на лестнице смешался с доносящимися со второго этажа заунывными музыкальными звуками.
— И так всё утро, — красноречиво подняв глаза к потолку, прокомментировала Таня. — По-моему, с моим контрабасом она будет прощаться дольше, чем с нами.
— Ну, нас она до лета ещё увидит, а вот заклятие для дистанционной игры на инструменте, вроде как, по сей день не изобретали, — усмехнулся Глеб. Подцепив с ковра брошенную кем-то диванную подушку, он запустил её в одно из кресел. — Ты просто завидуешь. Ты же так и не научилась добывать из своего контрабаса звуки, от которых не идёт кровь из ушей!
Таня пожалела, что подушка спикировала в дальнее от неё кресло и оказалась вне досягаемости — очень уж захотелось отправить её в обратный полёт. И желательно заговорённым пасом.
— Зато я умею на нём летать! Это его основная функция, — закусив щёку, она делано-безразлично дёрнула плечом.
Бейбарсов не спеша обогнул полосатый диван. Шагал он при этом неслышно и изящно, словно громадный кот.
— Divide et impera! (Разделяй и властвуй! (лат.)) — громогласно вставил свои пять копеек в поддержку — что было даже удивительно — внучки дед.
Таня свинтила с пальца соседствующий с тускло-серебряным обручальным кольцом магический перстень и, бросив его туда же, откуда недавно извлекла Сашкины перчатки, с гулким стуком задвинула ящик.
Юра кубарем скатился с лестницы на второй этаж, в деятельной «чемоданной» лихорадке ища по дому свои вторые джинсы. Джинсы двигались по лестнице ему навстречу.
На первый взгляд самостоятельное их передвижение координировал, уцепившись за кожаный пояс, дышащий ком седых лохматых волос в крошечной рубахе «в горошек». Для людей знающих, впрочем, ком являлся обычным домовым по имени Антип, со стандартным для всех домовых, чьи имена начинались на букву «А», скверным характером. На правах самого давнего — включая родителей — жителя дома, Антип любил, к тому же, впасть в агрессивно-капризное состояние и покачать права насчёт порядка в доме, на котором у него был особый пунктик. Нисколько не смущаясь при этом несоответствию социальных и видовых рангов. К тому же, что особенно возмущало Юру, домовой, в силу своих лет и виданных им поколений, был железобетонно предубеждён против мужчин, считая, что порядок в доме соблюдают только женщины, все мужики же — поголовно свиньи и лентяи. Что было довольно смешно, с учётом, что ни Таня, ни Сашка никогда и пальцем не шевелили для поддержания чистоты в доме, не отнимая у домового удовольствия единолично исполнять любимую обязанность. Танин максимум заключался в закидывании разбросанных вещей по ящикам и шкафам. Сашка и этого не делала. Одна Софья периодически, когда в голову ей ударяла хозяйственность, снисходила до самостоятельного протирания пыли и мойки полов — и то дальше своей комнаты не уходила. Не сказать, конечно, что старший Бейбарсов с сыном лазили по дому со швабрами в зубах, но в сравнении с женской половиной дома они явно делали в разы больше.
Домовой, однако, фактов признавать не желал.
— Неряха! — сиплым голосом ёмко высказался Антип где-то на уровне Юриных колен. Демонстративно уронив джинсы ему на кроссовки, домовой презрительно фыркнул и, протиснувшись между перил, ласточкой нырнул вниз, скрывшись где-то под лестницей.
Юра, раздражённо засопев, резким движением поднял джинсы. Подумаешь, раз с вешалки забрать забыл! Ну, два раза…
Мимо него вверх по лестнице, громко топоча, пронёсся Лео. За ним активно симулировала погоню Сашка.
Юра поймал сестру на лестничной площадке, перехватив за живот.
— Рассказывай!
— Что? — пыхнула Сашка, пытаясь одновременно ответить и сдуть с лица паутиной сбившиеся на него невесомые нити волос.
В глазах брата заискрился больно знакомый огонёк.
— Я знаю, ты что-то узнала! Что?
Сашка коротко улыбнулась. В её глазах, словно переданные по невидимой электролинии между близнецами, затанцевали те же блуждающие огоньки.
— Кое-что, — дразня, протянула она. — Даже не угадаешь при этом, откуда!
Сашка хихикнула, мимолётным движением закрывшись тыльной стороной руки.
— Прилетим — покажу!
Она проскочила у брата под рукой и была такова. Юра, перекинув джинсы через плечо, собрался было последовать за ней, но вспомнил кое-что и всё-таки спустился вниз, в гостиную.