День-ночь, день-ночь, днем - солнце, ночью - луна. Скучно. Надо иначе. Мамця любит играть: луна - днем, солнце - ночью. Или вместе. Или чтоб жарко - и вдруг снег. А у вас никто не играется. Разучились, наверное. Затвердели, высохли. Или не хотят. Почему? Город, люди: шур-шур... Один пла-сти-лин мягкий. Лепится. Я помню, это вы мне дали, доктор. Жаль, големчики все равно мертвенькие выходят. Стоят. Молчат. Не бегают. Еду не приносят. Хотя мне еду и так дают. Пюре с рыбой. Морс...
- Да, я помню. Клюквенный морс. Кажется, я понял, что вас не устраивает. Не в нашем пансионате, а вообще... Везде.
- Да, доктор. Здесь - везде. А дома - нет. Дома хорошо. Когда я буду возвращаться, мы можем пойти вместе. Вам понравится: выберете себе два квартала, или три... Вы хотите делать. Словами. Просто у вас плохо получается. Слишком много людей, слишком много слов... А дома - получится!
- У вас дома?
- У нас - дома.
- Спасибо, я подумаю. Когда соберетесь домой, вы ведь меня предупредите?
- Конечно, доктор!
- Вот и славно. Итак, вас здесь многое не устраивает, но, как выяснилось, я вам ничем, к сожалению, помочь не могу.
- Не можете.
- Но, по крайней мере, в пансионате вам лучше, чем за его пределами?
- Да.
- Превосходно. Итак, претензий, жалоб и пожеланий у вас нет?
- Не-а.
- Тогда можем считать, что этот вопрос успешно закрыт. Давайте теперь поговорим о том месте, где вы жили прежде, чем попали сюда. О вашей маме...
- О Мамце,
- Хорошо, о мамце. О големчиках. О других людях - вы упоминали, что они живут там вместе с вами...
- Не вместе. Каждый сам. Не вместе! Иначе, чем здесь. Никто никому не мешает.
- Так уж совсем никто никому никогда не мешает? Совсем-совсем?!
- Ну... бывает. Редко.
- Выходит, и у вас дома не все гладко. Кое-что общее все же есть? Вот с этого и начнем...
* * *
Пройдя в ванную, доктор долго, с тщанием умывался. Сменил лезвие на бритвенном станке; не рассчитав усилия, порезался и долго разглядывал пострадавшую скулу в зеркале. Достав из шкафчика бальзам, аккуратно смазал место пореза. Большинство знакомых доктора всегда умывалось в спешке. Можно сказать, на бегу. Впереди маячил обильный сюрпризами день, сотни гомо сапиенсов, близких и далеких, сотрудников, родственников, друзей, врагов и первых встречных ждали, сгорая от нетерпения, мечтая получить возможность столкнуться в вечном круговороте и разлететься, соблюдая лживую строгость орбит. Знакомые доктора спешили внести свою лепту в окружающий хаос, потому и умывались наспех. Границы собственной вселенной, именуемой телом, их интересовали в последнюю очередь, и отнюдь не из самоценности этих границ; они латали кордоны лишь в случае вторжения неприятеля, торопливо выбирая союзников - дантист, хирург, дерматолог...
Насухо вытершись махровым полотенцем, в майке и спортивных штанах, провисших на коленях пузырями, доктор прошел в особый кабинет. Он редко принимал гостей, но сюда не пускал никого, даже в виде исключения. Здесь он отдыхал. Здесь его ждал покой: ряды голов из светло-телесного пластика, выстроенные на полках. В цеху по изготовлению манекенов доктора знали и любили - он всегда щедро оплачивал заказы. Мастера даже предлагали изготовление голов по фотографиям или устным портретам, но доктор неизменно отказывался. Его вполне устраивали изначально безликие создания.
Лица - это была его епархия.
"Сегодня мы выбираем лица". Название повести, автор которой, несомненно, пока был жив, хорошо понимал таких людей, как доктор. А когда перестал жить, то начал понимать еще лучше.
Прежде чем сесть за рабочий стол, доктор посмотрел в угол кабинета, подняв глаза слегка вверх, выше головы рослого человека, и победно улыбнулся. Там, на стене, укрепленный на мощной консоли, располагался телевизор.