Я хохотнул и прикрыл рукой рот, чувствуя, как у меня покраснели кончики ушей. Не уверен, что ждал именно этого, но отчего-то дышать стало легче: всё будет хорошо, всё уже хорошо.
- Спасибо тебе ещё раз. За всё! И от всего сердца желаю тебе счастья! - она сжала мои пальцы и открыто улыбнулась.
Я видел облегчение на её лице. Она точно не была влюблена в меня. Я не сделаю ей больно. И я не буду страдать.
Пока я раздумывал, будет ли правильно обнять и поцеловать хотя бы в щёку, она помахала Максу, сама чмокнула меня в щёку и поспешила по эскалатору вниз. Ни разу не обернулась.
В задумчивости я вернулся к ребятам, пора было прощаться. Макс с тревогой смотрел на меня: всё ещё не доверяет.
Наше прощание с Татьяной не могло остаться незамеченным.
- Саш, кто это был?
- Книга? Библиотекарь?
- Твоя тётя? Сестра?
- Красивая…
- Дай телефончик!
- Отстаньте от него! – вступился Макс, пытаясь поймать мой взгляд, прикованный к подарку Татьяны. – Много будете знать – скоро состаритесь!
- Как эта библиотекарша? – хохотнул один из ребят.
Я смерил его холодным взглядом, вопросы тут же прекратились. Мы со всеми наскоро простились, честно говоря, прощание затянулось и тяготило меня.
Прошли паспортный контроль и стали ждать объявления посадки в самолёт, вглядываясь в самолёты на взлётном поле.
- Саш, послушай, если ты не уверен и… - голос Макса задрожал, он был на пределе, так как визит Татьяны выбил его из колеи. Он уже не мог и не хотел «держаться молодцом».
Я притянул его к себе, крепко обхватив его горячую шею, и поцеловал, останавливая сомнения, упрёки и страхи.
Макс просиял, а я бережно погладил книгу и сунул к себе в сумку. Всё будет хорошо, всё уже хорошо.
С Татьяной я больше не виделся и не писал ей. По прибытии нас захватили новые ритм, заботы, правила. Даже мы казались друг другу новыми, и это тоже требовало внимания.
Сим-карты пришлось менять, некоторые контакты были утрачены навсегда. Как и телефон Татьяны. Конечно, можно было бы разыскать её по старым каналам в Москве, но я не видел в этом смысла. И я чувствовал, что она думала так же.
Макс успешно продавал свои фото, готовился к выставке своих работ. В новой стране он преобразился, полностью отдавался своему любимому делу, впервые в жизни не считая неудачи концом света. Оторвавшись от привычной среды и уклада, ему вдруг легче идти вперёд и вместе с тем страшнее, но на последний случай у него был я.
Стоит ли говорить, что он много фотографировал меня. Учитывая наше взаимопонимание, мы могли воплотить в одной фотографии целую историю. И нам обоим это нравилось, это захватывало нас, стремительно утягивало в новое для нас обоих взаимодействие. Наши работы стали пользоваться большим спросом, их покупали. О нас писали в Интернет-изданиях и растаскивали истории-фотографии по всему виртуальному пространству. Появились даже подражатели, однако мы всегда были лучше всех. Каждый раз при поступлении оплаты из России, я думал: может это Татьяна? Мне бы хотелось, чтобы она увидела то, какой стала моя жизнь.
С лёгкой руки Макса я занялся модельным бизнесом. Успешно. Я не стремился на недели высокой моды, мне нравилась та огромная ниша, в которой было место для такого как я: моё прошлое не тяготило меня, я не испытывал стыда, указав в резюме место работы и кратко свои обязанности, но вспоминать не хотелось ни мне, ни Максу.
Мои фотографии стали печатать на обложках журналов и рекламных буклетах, плакатах. И я почему-то я замирал от мысли, что она может увидеть эти журналы, фотографии, вспомнит обо мне, о нас. Я уверен, что она остановилась бы перед витриной, за стеклом которой стояла бы моя фотография в полный рост или только лицо, и улыбнулась. Возможно, что с ней был бы спутник – может даже тот упорный коллега – или та подруга, подарившая ей сертификат в клуб для женщин. Мне бы хотелось, чтобы она посмотрела мне в глаза на этой фотографии и отыскала в них себя, наши воспоминания и то огромное окно, залитое ярким солнечным светом. Я знал, что уже этим я смогу сделать её счастливее. И это делало счастливым меня.
Не имело значения, жив ли её муж, какие проблемы у детей, что говорят о ней коллеги по работе, судачат ли о ней соседи и подруги. Всё было неважно, если она помнит, что на вопрос «как у тебя дела?» надо отвечать «у меня всё хорошо» и чувствовать именно это.
Что до меня, то я всё ещё разбираюсь с тем, что могу иметь свои желания и это нормально. Это даётся мне иногда с большим душевным трудом, однако и плоды оказываются сладкими. Желания для меня больше не роскошь и не запрет, не слабость и не унизительное отрицательное качество. Это то, что всегда рядом, только моё и оно имеет право быть у каждого и быть либо ограничением, либо стимулом для движения вперёд. Это моя осознанная свобода.
</p>