До сих пор не могу понять, на что он рассчитывал. Возможно, ему бы-ло просто скучно. Но скорее всего в своих нелепых попытках нас прогнать он видел свой профессиональный долг. Этот тупой страж порядка долго отмы-кал замок на цепи, которой была привязана милицейская лодка, залезал в неё, балансируя руками, чтобы сохранить равновесие, плюхался задом на сред-нюю банку, вставлял вёсла в уключины и долго грёб, преодолевая течение реки. А мы лежали и ждали, пока он перегонит лодку на наш берег, вытащит её на отмель и будет долго карабкаться по обрыву почвы, чтобы нас арес-товать и привлечь к административной ответственности.
Как только он, отдуваясь и потея багровым лицом, выбирался на наш берег, а берег был крутой, обрывистый, из-под милицейских сапог обвалива-лись пласты песка, мы все вместе разом прыгали в воду и переплывали реку в обратном направлении. Он за нами. Мы обратно. И так это могло повторя-ться до бесконечности, пока какой-либо из противоборствующих сторон такая однообразная игра в казаки-разбойники не надоедала. И тогда мы, нарушители порядка, разбредались в одних трусах по домам и дачам. А одежду свою выкапывали из песка, когда мент покидал свой важный ка-раульный пост.
Ближе к вечеру мы собирались на волейбольной площадке, которую сделали сами, и рубились в волейбол до седьмого пота. Я умел сильно гасить и требовал от партнёров по команде хорошего паса возле сетки.
А после, когда уже начинало темнеть, все шли к Алику Кривопалову, у которого была собственная дача, довольно просторная, и большой участок с вишнёвым садом. Алик был значительно старше любого из нас, уже работал, по-моему, в одной из центральных газет, получал неплохую зарплату и мог позволить себе угощать всю нашу шумную ораву. Он поил нас чаем с вишнё-вым вареньем из самовара. Помню, однажды на спор я выдул тринадцать ча-шек чаю с вареньем и чуть не лопнул. Я-то чуть не лопнул, а свидетели спора полопались от смеха.
Алик был душою компании, любил верховодить и вкусно рассказывать разные байки, украшая свою плавно текущую речь забавными присловьями. Например, он говаривал так: - "У меня дом - полная чаша. Приходи любой. Пей, ешь, гуляй! А не хочешь - пошёл к чёртовой матери!" Вот у него-то я и перенял этот доморощенный афоризм, который вас так насмешил: "Это не факт, а было на самом деле".
Во время моего трёпа девушки посмеивались, а Нонна даже высказала одобрение наподобие похвалы:
- Вы хорошо рассказываете, Женя. Вам впору писать рассказы. Не пробовали? Признавайтесь. Вижу, вижу, что пробовали.
- Нет, - солгал я. - Какой из меня писатель! Да и некогда, честно при-знаться: много работы, летом - яхты, зимой - лыжи, то да сё. Ещё в кино на-до сходить, на выставку, книжку хорошую почитать. По четвергам мы ходим в Селезнёвскую баню, там хороший пар. Времени совсем не остаётся.
- Ну, а девушки? - спросила Нонна. И все насторожились.
- Ну, а девушки, а девушки - потом, - фальшиво пропел я и поперх-нулся, как будто в горло заронилась мелкая крошка от засохшего хлеба.
- Девочки, хватит бездельничать и точить лясы! Пора приниматься за работу! - строго прикрикнула Нонна, и все обе сразу подчинились.
Они стали выгребать золу из печки и плиты, подметать, мыть полы, протирать тряпками пыль, лежащую всюду толстым слоем. А я размечтался. Воображал себя Парисом, а девчат богинями, одной из которых мне пред-стояло вручить яблоко раздора. Я не хотел никакого раздора, да и яблока у меня не было. В голове моей всё перемешалось, всё перепуталось, как сме-таемая веником паутина. И я не мог понять, кто из девушек Афродита, кто Гера, а кто Афина. Где-то должна быть ещё Прекрасная Елена, из-за которой началась Троянская война. Всё это красивые сказки и собачья чушь. Но если бы у меня было яблоко, скажем "белый налив" или "антоновка", я отдал бы его, конечно, Нонне. Пусть она будет и Афродита, и Прекрасная Елена, и необычайно красивая грузинка одновременно.
- Женя! - прервала мои пустые бредни Шура. - Я выметала из-под кровати Вадика накопившийся там сор и выгребла оттуда только один жёлтый туфля. А второй так и не нашла. Скажите мне, где здесь факт, а где на самом деле?
- Не волнуйтесь, милая Шурочка, - попытался я её утешить, - второй туфля с оторванным каблуком лежит где-то на подъезде к Хосте. Если он не засыпан опавшими листьями, его легко можно найти. Это - факт. А то, что он был выброшен из окошка вагона-ресторана шеф-поваром в сговоре с грузинским красавцем официантом, - это было на самом деле.
Девушки залились смехом, а я чувствовал себя на верху блаженства: ай, да Женька, ай да молодец! Как лихо повернул колесо истории!
Пришёл Сократ. Похвалил девушек за помощь, потом осмотрел мою ногу, ощупав её так и эдак, и сказал:
- Всё нормально. На ночь продолжать делать согревающий компресс. Но эластичным бинтом тугую повязку не делать. Туго бинтовать, если надо будет выходить на улицу. По нужде.
- А что, мне уже можно выходить? - обрадовался я.
- Можно. Только осторожно. С завтрашнего дня. Если забинтованная нога в башмак не влезет, так часто бывает, не надо никаких усилий. Лучше надеть дополнительно на больную ногу шерстяной носок. Ещё лучше два. И ходить пока на костылях в одном ботинке. Через пару дней, я думаю, косты-ли можно будет отбросить. И я их поставлю на место в кабинет.
- "Отбросить костыли" звучит как-то уж очень мрачно, - заметил я.
- Это ещё почему? - нахмурился Сократ.
- У нас так говорят некоторые остроумцы, когда хотят пошутить по поводу человека, который уходит навеки-вечные в мир иной.
- А ты поменьше слушай дураков, - усмехнулся Сократ. - Тебе туда ещё рано. У тебя вся жизнь - впереди. Нога - что нога? Заживёт. Найдёшь себе красивую невесту, детей нарожаешь. Чего тебе ещё? Приезжай в сле-дующем году, у нас уже будет работать подъёмник на полный ход. А стул твой я велю поменять уже сейчас. - И он ушёл.
Девушки закончили уборку, на чердаке воцарился сладкий запах сыро-сти. Шура и Мура собрали тазики, тряпки и направились к выходу, прогово-рив со значением, которое можно было истолковать, как добрую зависть:
- Ну, мы пошли. Не будем вам мешать.
- Вы нам нисколько не мешаете, - поспешил я их заверить и сразу понял, что сморозил глупость.
- Девочки, я иду вместе с вами, - сказала Нонна. - Женя шутит факт.
Они ушли. А я остался лежать и кумекать. Чёрт побери, господи, твоя воля! Да ведь она, кажется, ревнует!
С этого дня жизнь моя в Бакуриани, а в скором времени и в Тбилиси, изменилась так, как я не мог себе этого даже предполагать. Вдруг я почувст-вовал, что я не один, что нас двое. Двое во всём мире. Вся жизнь моя запол-нилась этой грузинской девушкой. Я не мог ни о чём больше думать, как только о ней. Представлять её дивные глаза, её очаровательную улыбку, её гибкие движения рук. Признаюсь честно, я не верю в бога. Считаю, что вера в бога это мракобесие и морочанье головы. Точнее не вера в бога, а религия. Но всё же есть одно сомнение. Если бы не было бога, кто же тогда создал женщину? С мужиками всё ясно, они произошли от обезьяны. Это факт и было на самом деле. Здесь у матросов нет вопросов. Но женщину мог создать только бог. И только это может служить неопровержимым доказательством его существования.