Немного успокоившись, Анна заговорила опять:
-Помнишь, гости к Кузьминым приезжали? У меня тогда почку прихватило. Почка? Хуже другое: у них сыновья белоку-у- у-рые, голу-бо-глазые... как мой... убитый!
-Ты того ребёнка даже не видела! Придумала себе и сходишь с ума! Успокойся, ну?
- Видела. И теперь по ночам... вижу.
- Это не твоя вина. Это война.
- Трое и ещё один у неё под сердцем! Зачем им столько? А мне ни одного? За что? Господи, за что? Я счастливое лицо Евдокии видеть не могла!
- А по-моему грустная она какая-то. Да и сама подумай, разве есть сейчас такая семья, такой человек, кого бы война ни обожгла? У каждого свои беды. Много ли мы о ней знаем?
-Живые, здоровые дети, не пьющий муж! Какое, какое ещё счастье надо?! А я плакать научилась так, чтобы Иван не замечал...- и резко, без перехода, - Пойду, умоюсь. - Ещё продолжая судорожно вздыхать, улыбнулась жалкой улыбкой.
-Мама? Ты сколько капель капала? - Елена вернула Анастасии стакан.
-Вроде двадцать, не усчитала.
- Ещё накапай и побольше, побольше!
В туберкулёзном диспансере Иван пролежал почти полгода. Ногу вылечили. Анна за время отсутствия мужа поправилась, посветлела лицом. Танюшка училась и по вечерам Анна помогала ей делать уроки.
Но вот настал день выписки, Иван вернулся домой. По-соседски, беззлобно вздыхали и ждали: когда же опять пить начнёт? Представить Ивана непьющим как-то не получалось. Вспоминали, как он отметил Первомай после выписки из Атамановской больницы. Это в стационаре терпел, а дома надолго не хватит.
Но вечер за вечером Иван возвращался с работы трезвым. Негромко, будто самому себе, пробурчал Петровне:
- Если хоть каплю в рот возьму - снова скачусь. - И ухромал к себе в комнату.
А вечером Анна крадучись от мужа шептала Елене:
- Врач, когда выписывал, сказал, что может постепенно здоровье восстановится, и он сможет иметь детей. А если сорвётся, ну тогда сам виноват. И ещё, что пьянка - это тоже болезнь, чтобы даже граммульки в рот не брал, а то кабы дело не дошло, что ногу отнять придётся. И про детей не мечтать.
Только жизнь в коммунальной квартире стала входить в ровную колею, случилась теперь уже непоправимая беда.
В конце августа тысяча девятьсот шестьдесят пятого года тяжело заболел муж Елены Петро. Война не прошла бесследно для его здоровья. Проходив семь лет на подводной лодке, чудом оставшись в живых, покинув тонущую подлодку через торпедный аппарат, выжил, примерзнув робой к какому-то обломку. Подобрали подводника моряки проходившего эсминца, выходили, доставили в госпиталь, потом ещё два года воевал на подводных субмаринах.
А после войны, вернувшись домой, часто болел воспалением лёгких. Но, молодой и сильный, значения этому не придавал. Горчичники, растирки, уколы пенициллина и всё вроде проходило. А в этот раз врачи никак не могли справиться с болезнью.
- Мы Петра Ефимыча в отдельную палату перевели. - Врач смотрел на Елену испытывающие, пауза затягивалась. - Вы бы уговорили его мамашу на сегодня до утра пойти домой отдохнуть...
-Думаете...
-...
Скрипнула дверь палаты. Вышла Анастасия.
-Елена, приведи Танюшку, она у сватьи Устиньи, - и ничего больше не сказав, вернулась назад.
В узкой больничной палате полумрак, плотно задернуты шторы, на тумбочке возле кровати слабо светит настольная лампа. На стуле рядом сидит Анастасия. Небритое лицо Петра, заросло чёрной щетиной, заострившийся нос и лоб покрыты капельками пота. Петровна промокает их платком.
-Елена, утром меня сменишь... я сегодня побуду, - есть моменты, когда лучше лишнего не говорить. И Елена, кивнув в ответ, пошла вместе с дочерью ночевать к матери.
-Папа и раньше болел... - в больничном коридоре Танюшка пыталась успокоить мать. - Вот и бабушка, говорит, чтобы ты утром пришла.
Утро второго сентября тысяча девятьсот шестьдесят пятого года выдалось пасмурным, холодным. Мелкий дождь сёк оконное стекло. Елена с дочерью провела ночь в комнате матери. Разделённое горе легче терпеть. Чуть свет пошла на работу, чтобы отпроситься и подменить Анастасию. Верить в худшее душа отказывалась. Танюшка собирала в портфель книжки, когда входная дверь жалобно скрипнула, но не открылась, у кого-то не хватало сил отворить её. Акулина распахнула дверь, в комнату вошла Анастасия. Молча, села на диван и закрыла лицо руками:
- Господи, никому, врагу не пожелаю пережить смерть ребёнка своего... - шептала, раскачиваясь из стороны в сторону, и наконец, зарыдала горько, безутешно.
Акулина налила в стакан воды, накапала корвалола:
-Накось, - подала Анастасии. Та сняла с головы платок, выпила лекарство. Её чёрные волосы, кроме единственной пряди на лбу, за эту ночь стали седыми. Акулина, молча, перевела взгляд со сватьи на зеркало, висевшее над её головой, но там теперь отражались только створки стоявшего напротив гардероба. Акулина похолодела. За полгода до этого дня поседевшая Анастасия Петровна также одетая рыдала на этом самом месте. Но тогда Акулина видела это в зеркале, а теперь вот, наяву.
По склону Лысой горы ботва на картофельных полях местами пожелтела, подходила пора копать картошку. А выше, на макушке Лысой горы пестрело венками городское кладбище. Вот на этом кладбище похоронили Петра Ефимовича Сафонова, моряка подводника прошедшего две войны: Великую Отечественную и войну с Японией. Похоронили рядом с сыном Валерием, поставив общий памятник отцу и сыну.
Елена пережила мужа на семь лет. И упокоилась рядом с мужем и сыном.
Глава 14 Серебряная голова
В тот же год, когда Евдокия перевозила сыновей в Красноярск, Устинью и Акулину, как и остальных жителей барака, тоже ожидали хлопоты, связанные с переездом. А будущее, в котором ветви их рода пересекутся, оставалось для них неведомым, как и положено людям. Но судьба, или само время, проходя через их души, событиями не простыми и нелёгкими, оставляло и в Устиньи, и в Акулине, и Евдокии, и в тех, с кем сталкивала их, один общий отпечаток понимания и сочувствия делом беде и горю ближнего.
Прописку в бараке запретили пятилетку назад, предупредив, что будут всех переселять в новые дома. И вот, наконец, подошло время.
В этот вечер в жарко натопленной комнате сидели три пожилых женщины: Устинья, Акулина и Татьяна, та самая соседка Татьяна, которая вылечила Елену. Женщины вели разговор, негромко, полу шёпотом, намеками.
- Вчера возле барака смотрю, какие-то незнакомцы расхаживают. Спросила, что такого высматривают. А они говорят, мол, начальство велело к концу недели сюда экскаватор перегнать, так они площадку подыскивают. - Татьяна сидела на стуле, на самые брови опустив головной платок.