– Физические отношения?
– Нет, сэр.
– И на том спасибо, – сказал Роуз. – Привлекательный парень этот Фосс. Умеет обходиться с женщинами. Вы у него будете далеко не первой и не последней, можете мне поверить.
Ядовитые слова Роуза просочились прямо в кровь, словно через капельницу. В сердце, в мозг, и там зараза укрепилась, залив жаром все тело. Сначала – гнев, ослепительная ярость, за ней – холодная, неумолимая ревность. Жар и озноб сменяли друг друга, неслись по замкнутому кругу, преследуя и тщетно пытаясь нагнать произнесенные Роузом отравленные слова, только эти слова и оставались неизменными – ясные, определенные, неотменимые – с той минуты, как были произнесены.
– Позвольте дать вам один совет. – Судя по интонации, слово «позвольте» в данном случае не означало просьбу. – Предоставьте капитану Фоссу охотиться на женщин, а сами займитесь делом.
Анна поднялась и выпрямилась, накрыв своей тенью Сазерленда. Сумочку в руке она держала за один угол, точно провинившегося щенка за шкирку.
– Я не спала с капитаном Фоссом, – четко, раздельно заявила она. – И не говорила с ним о «наших делах».
– Только попытайтесь, милочка, и первым же самолетом отправитесь в Лондон. – Черные мешки под глазами Сазерленда набухли от бессонницы. – Все, вы свободны.
К одиннадцати часам утра, когда графиня делла Треката прибыла в германское посольство, температура в тени подбиралась к сорока градусам, а британские агенты, как всегда, наблюдали за посольством из квартир, расположенных по бокам здания и сзади. Сазерленд разместил дополнительных агентов в автомобилях по соседним переулкам. Получившие приличную мзду уличные продавцы газет – мальчишки, бегавшие босиком по раскаленному асфальту, должны были вовремя дать сигнал и положить начало операции «Невод».
Графиня в синем платье муарового шелка, приоткрывавшем ее изящные, но не слишком устойчивые ножки, взгромоздилась на крыльцо посольства, удостоила взглядом бессильно повисший флаг со свастикой над подъездом и усиленно заработала веером. Ее проводили наверх и усадили в позолоченное кресло перед кабинетом Волтерса. Там она и сидела, обмахиваясь веером, в пустом коридоре. Фосс, дежуривший рядом со сгорбленным ювелиром, поглядывал на графиню сквозь стеклянную дверь.
Волтерс пригласил графиню к себе. Рукопожатием они не обменивались, оба придерживались негласного правила: избегать прикосновений. Волтерс усиленно запыхтел сигарой, словно пытаясь дезинфицировать помещение.
– Понимаю, что это входит в маскировку, но вы могли бы поменьше грубить мне на публике, – заговорил он.
– Переиграла, извините.
– Я‑то думал, вы привыкли находиться на сцене.
Графиня безропотно проглотила колкий намек.
– Что у вас нового?
Графиня пустилась повествовать по‑французски – на единственном общем для обоих собеседников языке, – и тяжеловесные гиперболы расцветили тяжелый, продымленный воздух комнаты. Осев на стуле, Волтерс вяло сжимал сигару уголком губ и терпеливо пережидал. Он давно привык к пышным оборотам речи, к изобретательному стилю и громоздким конструкциям, под которыми скрывались скудные крохи ценной информации. Снимаешь платье, нижние юбки, сто слоев белья и – ах! – тонкая лодыжка. Но сегодня терпение генерала иссякло. Внезапно он шарахнул кулаком по столу, да так, что графиня и веер в растерянности выпустила.
– Говорите! – приказал он.
– Англичанка в доме Уилшира – агент, – пролепетала графиня.
– Доказательства?
– Дона Мафалда видела, как она бродит по дому ночью, и в анкете для тайной полиции она соврала про своих родителей.