Алекс же забирает оставшиеся бумаги. И только сейчас отец Максима поднимает на него взгляд. Взгляд, в котором сильнее всего выделяется интерес – холодный, скорее даже исследовательский, чем житейский. А ещё Алекс замечает, что глаза у него светлые, водянисто-голубые, в отличие от сына.
– Надо было просто попросить, – произносит седовласый и протягивает маме освободившуюся руку, оттопырив порезанный указательный палец.
Алексу не стыдно.
Но и довольным он себя не чувствует. Скорее – снова сбитым с толку. А потому опускает взгляд на ровные строчки напечатанных слов.
«
…неоднократно склонял… …наркотики…
…многочисленные
ушибы…
…разрывы… …повреждения слизистой…
…летальный исход…
»
– Что же ты эти бумаги тоже не рвёшь?
Неожиданно гость делает шаг навстречу, и его тень падает на лист.
– Однако мне кажется, ты всё ещё настроен весьма скептически, не так ли?
– Это неправда… или какая-то ошибка.
– Увы, Александр. И ты сам это прекрасно понимаешь. Или хочешь сказать, что не замечал за моим сыном склонности к насилию? И я говорю не только о той истории, когда он ворвался на вашу вечеринку и отметелил несколько подвыпивших гостей…
«Куда ты клонишь, старик?..»
–…не делай вид, что не понимаешь, юноша. Я говорю о ваших играх. Надеюсь, они ещё не успели зайти слишком далеко?
– Юра… – раздаётся за его спиной строгий голос матери. – Не могли бы вы обсуждать эти вещи не в моём присутствии?
– Прости, Тоня, но это для его же блага.
Должно быть, Алекс привык находится рядом с Максимом, поэтому его отец, пусть и несколько ниже сына, но тоже достаточно высокий, вовсе не производит гнетущего впечатления, хотя и стоит очень близко. А вот его голос, его тон… так, должно быть, говорят учёные о неудавшемся эксперименте: с ноткой искреннего и в то же время дежурного сожаления.
– Вынужден вас разочаровать, – специально копируя вежливую речь гостя, Алекс медленно отступает от него на пару шагов, – но ваши представления о вашем сыне несколько отличаются от реальности.
– И почему молодёжь так убийственно самонадеетельна?
Седовласый оглядывается на сидящую на диване маму, но никакой поддержки от неё не получает. Как и Алекс. Она просто возится со своей коробкой, перекладывая блистеры и флакончики с места на место. И тогда гость возвращает взгляд обратно.
– Молодой человек, я знаю своего сына всю его жизнь. А сколько его знаете вы? Неделю? Полторы?
– Полгода.
– Ах, целых полгода? Ну тогда конечно… конечно, вам, несомненно, известно о нём больше, чем мне. Только позвольте спросить, сколько ему лет?
– Это имеет какое-то значение?
– Ему тридцать два.
«Э-э…»
– Да, мой сын не выглядит на свой возраст… а теперь позвольте задать вам, Александр, ещё один вопрос: как вы думаете, почему в столь зрелом возрасте он до сих пор не завёл себе семью?
«Зрелом?»
У Алекса начинает кружиться голова. Конечно, он не ожидал, что у них с Максимом почти десять лет разницы, но назвать его «зрелым»?
«Хотя по старым понятиям… в советские времена… нет, дело даже не в этом.»
– Может, потому, что в России пока не легализованы однополые браки?
Алекс чувствует, что перегнул с сарказмом, потому что даже на лицо матери ложится тень снисходительного неодобрения, однако она не отвлекается от возни со своими лекарствами. А отец Максима тем временем сочувственно качает головой.
– Юноша, если бы мой сын захотел жениться на ком бы то ни было, хоть на собаке, он бы придумал, как это сделать. У этого мальчика всегда хорошо получалось действовать мне назло… Но постоянного спутника у него нет совсем по другой причине: никто не выдерживает моего сына. И либо сбегает, либо… умирает, как ты уже прочёл в медицинском отчёте.
При каждом слове нижние веки мужчины слегка подёргиваются, а сам он, склонив голову и ссутулившись, теперь смотрит на Алекса, как учитель на неразумного первоклашку. И такое отношение уже действует на нервы… а если короче – выбешивает.
– Я не знаю… – Алекс отворачивается от бумаг, всё ещё зажатых в руке, и находит взглядом мусорную корзину рядом со своим столом, – зачем вы состряпали эти сочинения, но я ни за что не поверю, что Максим способен убить человека… и тем более – человека, с которым хочет быть рядом. Но зато я понял, что вы готовы на всё, лишь бы очернить его в моих глазах. Возможно, если бы не знакомство с моей мамой, вы бы прибегли к менее культурному методу убеждения, как это было с моим другом… но вот что я вам скажу: Максим уже не маленький мальчик, и если вам не нравятся его сексуальные предпочтения – это ещё не значит, что вы имеете право вмешиваться в его жизнь и пытаться ограничить его свободу.
– Он болен!
– Не более, чем вы или я!
Скрутив бумаги в трубку, Алекс елозит ею в кулаке, всерьёз раздумывая, а не пустить ли эту импровизированную дубинку в ход, и что ему за это будет… Но отец Максима снова качает головой. Пожимает плечами. И опять оглядывается на маму. В этот момент Алекс вдруг осознаёт, что она знает, где сейчас Максим! И что седовласому вовсе не обязательно уговаривать его, Алекса, а нужно лишь спросить её!
Впрочем, похоже, он уверен, что нынешняя молодёжь держит свои секреты подальше от родителей…
– Тоня, вот видишь? Твой мальчик совершенно не слушает, что ему говорят. А ведь мне меньше всего на свете хочется однажды найти в квартире своего сына искалеченный труп твоего ребёнка.
«Труп» – звучит очень страшно. И странно. Словно из другого мира. Не то чтобы Алекс не понимает, что люди умирают вполне даже реально, в его голове «убийство» совершенно не вяжется с тем, что он знает о Максиме. Каким он его знает. Да, быть может, тот иногда бывает резким. Да, иногда ему трудно сдержаться. А игровые посты порой слишком жестоки и циничны…
«Нет. Не складывается. Недостаточно!»
– Юра, я спрашиваю тебя в третий и в последний раз: чего ты хочешь?
Даже сейчас в голосе мамы не слышно и тени той враждебности, что обрушилась на Алекса. Да, она недовольна и встревожена, но и только.
– Я хочу найти своего сына, – устало произносит седовласый. – Без денег и документов, его тревожное состояние может резко усилится и тогда…
– Мама, не надо! – встревает Алекс, видя, что та уже открывает рот.
Нет никаких сомнений, что именно она скажет. Адрес той квартиры. Только вот Алекс вкладывает в три коротких слова столько напряжённого предупреждения, что её глаза округляются, а с губ срывается только вздох.
Потом ещё один.
Она отводит взгляд, начиная покачивать головой, но тут седовласый опускает руку на её плечо.
– Тоня, если ты знаешь, где мой сын, скажи. И я увезу его так далеко от вас, что ты про него больше никогда не услышишь. Ни ты, ни твой ребёнок.
– Я не ребёнок! – взрывается Алекс. – И вы не имеете права!
– Имею.
– Не имеете!
– Имею, как его опекун! – мужчина прикрывает глаза, на миг сжимает сухие губы, и добавляет уже тише: – После окончания школы моему сыну был поставлен диагноз, и с тех пор он ограниченно-трудоспособен. И в случае, если я не найду его сам, за дело возьмётся полиция.
На последнем слове гостя мама вдруг откладывает коробку в сторону и поднимает на него взгляд:
– Знаешь, каждый раз, когда я слышу, насколько убедительно ты поёшь, я невольно задаю себе вопрос: а не слишком ли складно? Ведь ты всегда умел выгодно подать факты, не так ли?
– Тоня… – седовласый пытается улыбнуться, но выглядит это, словно он забыл, как это делается.
– Но в целом ситуация мне понятна, – продолжает мама, снимая его руку со своего плеча. – Только вот, если твой сын настолько серьёзно болен, почему он всего лишь «ограниченно-трудоспособен»? Судя по твоим же словам, он реально опасен для окружающих. И что-то мне подсказывает, что будь это правдой, ты бы уже давно запер его там же, где и свою жену.