– Угораздило «что»?
– Связаться… с этим… этим…
– Его зовут Максим.
В зеркале мама падает обратно на подушку и поворачивается на спину. Она смотрит на потолок с таким видом, словно на нём написаны ответы, только на непонятном языке.
– Слушай, ма, он не какой-то там плохой дядя, растливший твоего сына. Он мне… нравится.
– Ещё скажи, что любишь его!
Эта фраза по тону больше напоминает плевок. Плевок прямо в душу. Или выстрел.
– И если он такой замечательный, почему тогда сбежал с поджатым хвостом? – добавочный, в голову.
Не хочется даже объяснять, что у Максима женщинофобия*, ведь сейчас это точно прозвучит как удобное оправдание… Да и если честно, если бы чья-то мать заговорила с ним подобным тоном, у Алекса бы тоже пропало всякое желание оставаться в её обществе.
Рядом раздаётся глубокий вдох, потом выдох, и неожиданно уже более спокойный голос произносит:
– Ладно… Если тебе так хочется поиграть в эти игры – играйся. Но умоляю, не подцепи какую-нибудь заразу. Я не уверена, что смогу оплатить твоё лечение в диспансере…
– …
Алекс вновь не отвечает. У него никогда не получалось спорить с мамой, и хотя сейчас он уверен, что она не права, мысли ещё только формулируются в слова для ответа, а на голову уже обрушивается новая волна упрёков:
– Кстати, не хочешь рассказать, с какой стати ты не на работе? Твой дружок нашёл тебе место получше? В каком-нибудь клубе, а? Вроде торговли порошочком?
– Ма!
Алекс вскакивает с кровати. Эта несправедливость надуманных обвинений выводит его окончательно. Разве отец не доканывал её тем же самым?! Или она специально выбирает, как сделать ему побольнее?!!
– Хочешь знать, почему я не на работе? Потому что я уволился! Потому что меня обвиняют в воровстве! А ещё они узнали про Максима и прохода не дают своими супер-остроумными замечаниями! Да, я снова, как когда-то в школе, превратился в цель для издевательств и насмешек! И знаешь что?! Я наивно надеялся, что меня поддержит хотя бы родная мать!!! А ты… ты…
Звонок в дверь прерывает и так захлебнувшийся поток его возмущений. Прижав полотенце к груди, мама тянется к стакану с водой и небольшой коробочке. А звонок в дверь повторяется.
– Иди посмотри, кого принесло…
Алекс сжимает зубы, заставляет себя развернуться и выйти в прихожую. Он даже не спрашивает, кто там, просто рывком распахивает дверь. И первое, что видит – три огромных фигуры. Потом зрение фокусируется на высоком мужчине с почти полностью седыми волосами, но ещё довольно гладким лицом, и двух почти одинаково широких громил за его спиной. Все трое одеты в пиджаки, но на стоящем впереди он серого цвета, а ещё в его руке кейс с замком-шифром, на шее туго затянутый галстук, а в блёкло-синих глазах – лёд.
– Александр Астеньев, если не ошибаюсь? – спрашивает седовласый. – Не подскажешь, где я могу найти своего сына?
___________________________
Женщинофобия – имеется в виду, конечно же, гинофобия, страх или ненависть (или и то, и другое), возникающие у мужчин по отношению к женщинам. Как правило, от этой фобии страдают именно мужчины. Также она известна под названием Гинефобия или Феминофобия.
Глава 18. Складная правда
****
– Здecь егo нет.
– Полагаю, что так.
Mужчина делает шаг навстречу. И Aлексу приxодится выбрать: заупрямиться и изобразить из себя живую преграду, или позволить гостю войти. Первое кажется глупым, если учесть качков за его спиной, способных при желании просто выломать дверь, а второе – слишком малодушным. И в качестве компромисса Алекс отступает, но решает изобразить высшую степень спокойствие и уверенности, на какие только способен:
– Тогда, может, поговорим снаружи?
– Это будет не очень удобно.
Hе дав закрыть за собой дверь, седовласый продолжает наступать, тесня Алекса к комнате. Eдинственное, что успокаивает – охрана осталась снаружи. И всё же паника достигает пика: «Нельзя, чтобы они с мамой встретились! Иначе она окончательно…» – пусть мысль и несколько запоздалая, на это раз Алекс даже руки в стороны расставляет, перегораживая дверной проём.
– Kто там, Саш?
– Здравствуй, Тоня… – Алекса просто отодвигают в сторону, заставив влипнуть в стену, седовласый же, перешагнув порог, останавливается и слегка склоняет голову. – Прости, что побеспокоил.
«Что? Они знакомы?»
Мама поднимается с дивана, строго и пристально глядя на вошедшего мужчину.
– Кто вы?
Но уже через секунду недоверчиво прищуривается:
– Юра? Зотов?
B её голосе сквозит сомнение, приправленное недовольством – и Алекс не знает, осталось ли оно после их недавнего разговора на повышенных тонах или вызвано узнаванием. Кстати, если судить по количеству седины в волосах мужчины, ему лет шестьдесят, а если по моложавому лицу – не больше сорока, так что среднее арифметическое получается около пятидесяти. То есть, он лишь немного старше мамы.
– Столько лет прошло…
Гость тоже не выглядит радостным. Больше похоже, что он действительно сожалеет.
Мама же оправляет длинную домашнюю юбку и бросает взгляд в зеркало. Взгляд этот направлен прямо на Алекса и, кажется, требует объяснений. Только вот Алекс пока ещё не разобрался, что здесь происходит. Да и отец Максима, «известный адвокат», способный легко замять дело с поддельными документами государственного уровня и одним своим именем поднять заштатного лейтенанта в должности и чине, не погнушавшийся приказать избить обычного парня, чтобы уговорить не писать заявление на своего сына… сына, которого предпочитает держать взаперти – оказавшись знакомым мамы, пугает уже не так сильно.
Конечно, скорее всего, это лишь безобидная верхушка его настоящих возможностей, но задумываться об их истинной глубине не очень хочется. Да и здесь и сейчас он просто…
– Ма, это отец Максима.
– Прости, Тоня…
Это уже второе его «прости» за пять минут, и в этот раз Алекс не совсем понимает, за что именно гость просит прощение. А вот мама, похоже, в курсе, потому что склоняет голову, принимая извинения, и негромко интересуется:
– Может быть, чаю?
– Боюсь, у меня совсем мало времени…
«Да? Что-то незаметно.»
Тем временем седовласый оглядывается и, видимо, не обнаружив ничего более подходящего, чем кровать, ставит свой кейс-портфель на неё. Несколько раз щёлкает код-замок, и из тёмного нутра появляется топка бумаг. Алекс, рядом с которым всё это происходит, включает верхний свет, но так и не успевает ничего рассмотреть из-за плеча мужчины, как тот отходит к матери. И скользнув взглядом по первым строчкам первого же листа, она опускается обратно на диван и снова тянется к стакану с водой. Отец Максима продолжает стоять рядом и даже не смотрит на Алекса. Но разве цель его визита – не поиск сына?
Наконец мама продолжает чтение. Происходит это в полной тишине, только из подъезда через незакрытую дверь изредка доносятся разные негромкие звуки, вроде вздохов и шарканий ног.
А стопка довольно толстая. Но мама прерывает чтение уже после третьего листа, поднимая взгляд на седовласого:
– И чего ты хочешь?
– Как видишь, – медленно отзывается тот, словно испытывая неловкость, – мой сын не совсем здоров. И при определённых обстоятельствах может быть даже опасен для окружающих…
– Это я поняла. Чего ты хочешь от меня?
– Поговори со своим сыном. Объясни ему всё. Что укрывать Максима – не лучшая идея. Что это не пойдёт на пользу ни ему, ни кому бы то ни было ещё.
Подняв стопку бумаг, возвращая её владельцу, мама вздыхает и переводит взгляд на Алекса:
– Вот он перед тобой, можешь сам ему всё объяснить.
– Думаешь, он станет меня слушать?
Поразительно, но седовласый продолжает делать вид, что они с мамой в комнате одни. Это до того нелепо, что… Алекс подходит к нему, вырывает из рук несколько листков и показательно разрывает их на две половины. И только потом замечает начавшие стремительно наливаться кровью порезы на словно немного ссохшихся пальцах. Мужчина опускает голову и почти целую минуту наблюдает за расползающимися по белой бумаге красными пятнами, пока мама не берёт его за руку и не принимается наклеивать взятые из коробки с лекарствами пластыри.