Буробин как будто совершенно не помнил давних предупреждений Коваленко. Они сели за стол, и Петр как ни в чем не бывало принимал Тасуняна, как дорогого гостя. Старого боевого товарища.
Левон рассказывал о том, как их колонну при возвращении из Панджшера разгромили тогда душманы. Как он лежал потом в госпитале. Как был демобилизован по здоровью.
Петр тоже что-то лениво рассказывал.
Попутно обсуждали последние политические новости.
– Кстати, там сегодня должно быть интересное заседание Верховного Совета. Не включишь ли телевизор, – попросил Леон.
Буробин включил телевизор. И, подыгрывая Тасуняну, сделал звук громче.
– Слушай, неужели не догадываешься, зачем я к тебе пришел? – спросил Тасунян.
Петр смотрел на него совершенно спокойно. Он знал, что Тасунян далеко не тот орел, каким был до ранения. А пистолет Буробина со взведенным курком, – вот случайность то! – был под рукой. В буквальном смысле. Под полотенцем, брошенным на кухонный диванчик.
Тогда Валерий прямо спросил его:
– Спитак – твоих рук дело?
– Нет, – твердо ответил Буробин. И говорил правду. – Но сделано, судя по всему по нашим методам. Уж больно политически все во время. Во время, на взгляд тех, кто хочет отвлечь армян от Карабаха.
– Да, дела. Но это не столь важно. Знаешь ли, слишком все это грязно и кроваво. Поэтому я считаю, в опасности все те, кто хотя бы косвенно причастен к этой трагедии. Поэтому будь осторожнее.
Тогда и стал Буробин держать пистолет поближе. На всякий случай. В данный момент под полотенцем, валявшемся справа от него.
Поэтому можно было опасаться «виконта Леона» в прихожей. Но никак не на кухне.
– Догадываюсь.
– И не боишься?
– Чего бояться калеку.
– Ты тогда нас подставил?
– Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать святое дело. Это ответ, а не нападение. Ответ за попытку взорвать меня или сдать душманам.
– Но мои родители в Спитаке не были убийцами!
– Сожалею. Но не я тряс ваш городок.
– Но ты создал этот чертов метод!
– А ты принимал участие в его испытаниях. Вы, вояки, ничего не умеете, кроме как убивать, но почему-то по большей части такие сентиментальные. И вину за убийства всегда хотите переложить на других. То на тех, кто отдал приказ, то на тех, кто создал оружие. Не выйдет, виконт Леон. По своим долгам платить надо самим.
– Вот ты мне и заплатишь, сука!
Тасунян вскочил. И достал пистолет раньше Петра. Все же профессионализм компенсировал даже многочисленные увечья.
Но шума в коридоре из-за звука телевизора не услышал.
– Па! – вбежал в кухню Тимофей. А за ним быстро вошла Ольга. Тасунян на мгновение отвлекся. И это дало возможность Петру выхватить пистолет из-под полотенца.
Выстрелы слились в один.
Они шли с Ольгой по красивому берегу моря. Белые скалы нависали над галечным пляжем. На скалах росли сосны.
– Правда, красиво? – сказал он.
– Да, чудесно, – чуть рассеяно ответила она.
– Чего-то ты задумчива сегодня, сладкая моя.
– Да, знаешь, я подумала, что мы как-то неправильно жили. Делали что-то вредное для других. И пользовались за это благами, другим недоступными.
– Чего тебя потянуло на философию? Раньше я за тобой такого не замечал.
– Раньше многое было другим, – она загадочно улыбнулась.
– Да ладно, Олюня. Все как было, так и осталось. А занимались мы войной. Да, войной. Но войну пока никто не отменял. Не мы ее начали. Да, собственно, половина народу в нашей стране занималась войной. Мы просто делали то же, что и все. Но более профессионально. За то и имели наши блага.
А потом, мы уже не занимаемся никакими войнами. Мы довольствуемся относительно малым, и просто растим наших детей.
– На деньги, заработанные на войнах.
– Да не наши это войны, не наши! И потом, война не разбой. Не преступление.