— Я не зря упомянул этот термин. — Гальн потёр руки с довольным видом. — Признаюсь, мне просто не терпелось поделиться с вами своими измышлениями. Ни в коем случае не желаю никого обидеть, но остальные вряд ли меня поймут. Нет, не в силу небольшого ума, а лишь потому, что моя теория предполагает теоретические знания, приличествующие не просто лекарю, но учёному-медику. Но что-то я заговорился, перейду к сути. На основе долгих наблюдений и размышлений, я предположил, что болезни и недуги, что веками донимали народы людей, эльфов, гномов и прочих, вызваны заразительными началами, витающими в воздухе. Я назвал их миазмами, взяв это слово из кеотийского языка, где оно обозначает загрязнение и скверну. Это мельчайшие невидимые нашему глазу частички размером меньше пылинки. Жаль, что пока это только теория. — Грустно проговорил врач. — Но я надеюсь проверить её здесь, на войне. Всем известно, что промытые вином раны гноятся меньше. Я предположил, что алкоголь не даёт миазмам проникать в телесные ткани, а потому хочу попытаться промыть рану чистым спиртом! По моей теории спирт должен полностью обезопасить рану от заражения. Представляете, что это может значить? Революция в медицине! И особенно в военной! Увы, чистого спирта мне не удалось добыть, пришлось довольствоваться крепкой гномьей настойкой. Я попросил такую, чтобы было поменьше примесей и которая была бы наименее приятной на вкус. Тот гном посмотрел на меня как на сумасшедшего. Я не стал рассказывать ему, что не собираюсь это пить. Более того, для меня важно, чтобы случайно прознавшие об этом солдаты не вылакали всё до капли.
— Очень интересная теория, господин Гальн. — Восхищённо сказала Рия. — Я не думала, что медицина ещё способна на такие смелые открытия.
— Увы, пока я не проверю, миазмы останутся лишь теорией. — Погрустнел врач. — И ваше удивление мне понятно. С тех пор, как Церковь ограничила посмертные вскрытия, медицина зашла в тупик. Многие хирурги покидают стены Коллегии с единственным практическим знанием — с какой стороны держать скальпель. А анатомию изучают по древним книгам, иллюстрации в которых, увы, безнадёжно устарели. Жаль, что Церковь, в стремлении угодить богам, забывает о древнем и важном боге врачевания — Лепане. В Аэтийской империи и, кажется, в Кеотии его ещё чтут, у нас же предпочитают ему Холара.
— Холар помогает хворому покинуть мир без боли и страданий. — Вмешалась монахиня. Эта полная женщина с крепкими руками, слушала разговор, иногда хмуря брови и неодобрительно качая головой, а теперь решила сказать и своё слово.
— Не лучше ли вместо этого, чтобы человек жил дальше? — Сказала Рия.
— Смерть в покаянии освобождает душу. Я немало была в полевых госпиталях, девочка. И видела немало костоправов и хирургов, которые, словно мясники, терзали несчастных, будто бы те и без того недостаточно натерпелись. Многие от этих мучений и умирали. Были, конечно, и выжившие, но их было так мало, так мало…
— Если бы нам давали учиться и развиваться, — С мягкой укоризной произнёс Гальн. — Операции можно было бы проводить успешнее.
— Давать вам осквернять тела усопших? — Монахиня поморщилась. — Кощунственно.
— Ну, будет вам, матушка Анета. — Благодушно прервал её врач. — Я никоим образом не хотел унижать ваше занятие. Помогать безнадёжно больным уходить с миром — великое дело. Просто хотелось напомнить, что сохранять им жизнь и здоровье — дело не менее великое. К тому же, я считаю, что Холар воистину милостив, раз наделяет особенно рьяных своих последователей даром исцеления руками.
В ответ на это монахиня лишь хмыкнула и отвернулась.
— А что в этой бочке? — Спросила Рия, указав на пузатый бочонок, обложенный ящиками.
— Обезболивающий настой. — Ответил Гальн. — К счастью, Церковь допускает врачебные операции, но только если они не несут страданий для человека. Те, кто попроще, просто бьют по голове, чтобы бедняга отключился. Но многие, как и я, не одобряют подобного варварства. Поэтому раненому дают опийную настойку или отвар беладонны. Я не знаю, какое именно зелье в этой бочке, но оно уж точно болеутоляющее и я бы не рекомендовал его пить, если нет желания поближе познакомиться с моим врачебным искусством.
— И часто ли приходится прибегать к вашим услугам?
— Увы, лезвие моего скальпеля — последний рубеж на пути к смерти. — Вздохнул врач. — Видите ли, порой человека можно спасти, лишь отняв у него руку или ногу. Такую, с позволения сказать, операцию могут произвести многие здесь, поэтому эта бочка полна до краёв. Обезболивающего средства нужно будет много. Моя же задача — сделать так, чтобы эта жертва не оказалась напрасной…
Так проходило почти всё время долгого пути в Мейеран. Дунгар бывал то среди маркитантов, то в командирском обозе, то возвращался к Рие. Игнат подумывал было и сам сходить к ней, но решил, что монахини испепелят его взглядом, стоит им узнать, кто он такой. Поэтому что он просто ехал и со скукой во взгляде глядел на неизменный пейзаж за окном. Когда ему стало совсем скучно, он принялся украдкой разглядывать командиров, что ехали с ними. Рядом с лордом Джерродом Раурлингом сидел сир чернобородый Эгмонт Рорр, которого, будь он в полтора раза ниже, было бы не отличить от гнома. Сир Торрен Гвил, глядя в окно, улыбался и поминутно приглаживал свои роскошные светлые усы, при том, что волосы на его голове давно переместились ближе к затылку. Последний из командиров, сир Глен Эшербах, племянник кастеляна Чёрного замка, совершенно лысый мужчина с выбритым лицом и беспокойным взглядом, сейчас дремал. Когда в начале поездки лорд Раурлинг представил попутчиков друг другу, он не назвал настоящего имени Драма, сказав, что раскроет личность их спутника чуть позже. Если остальные на это лишь пожали плечами, то сир Эшербах всем своим видом выражал подозрение и не сводил взгляда с капюшона Драма.
— Интересно, — задумчиво сказал Игнат, — а если эльфы устроят засаду? Или подожгут обоз на привале и убегут?
— Здесь им прятаться негде. — Ответил сир Торрен Гвил, кивая на раскинувшуюся вокруг равнину, что перерезали бело-голубые ленты рек.
— А не мало ли у нас людей? — не унимался маг. — Разве западные лорды не могли бы дать больше воинов?
— Сейчас не время отправлять в бой все силы, парень. — ответил басом сир Эгмонт Рорр. — Если б Его Величество решил собрать все силы, то с нами бы отправился даже мой обрюзгший братец Германн. Да и знамёна с плащами были бы куда как пестрее. Чёрные плащи людей Ротвальдов, белые накидки Брэннов, зелёная одёжка Арстенов…
— Зелёная? — Усмехнулся Игнат, прямо как у эльфов.
— Свезло же тебе, что тебя не слышит лорд Арстен. — вздохнул сир Рорр. — Он остроухих на дух не переносит. Оба его сына как-то вздумали поохотиться неподалёку от Северной рощи. Нарвались на эльфийскую засаду. Их тела нашли спустя три дня. Безглазые, изувеченные, с эльфийскими письменами, вырезанными на теле… С тех самых пор Освальд Арстен ненавидит эльфов. Теперь у него остался последний младший сын, которого он бережёт как зеницу ока. И уж будь уверен, при первой же возможности он сам бы повёл в бой своих людей. Его лучники не знают промаха и поднаторели в убийстве эльфов, как никто в Энгате. Недаром замок Арстенов зовётся Раненморн, что по-эльфийски значит «погибший лес». — он пришладил бороду и вдруг засмеялся так громко, что сир Эшербах, вздрогнув, проснулся. — Слыхал, у них даже бабы воюют! Вот бы такое увидать! Хотя, если они только из засад стреляют, то, наверное, и не увидим. Если только они не вздумают биться иначе.
— Лесные эльфы не станут сражаться иначе. — Неожиданно заговорил Драм. — Их стезя — скрытность и неожиданность. Ловушки, засады, безумные воины, бросающиеся в бой, едва увидят врага…
— Да уж, — засмеялся Джеррод. Он похлопал по плечу сира Рорра, недовольного, что его перебили. — Дунгар рассказывал об этом, пока ты спал. Думаю, наши воины голозадых эльфов не испугаются. К тому же, для наших стрелков такие цели будут что тренировочные куклы.
— Но ведь основной наш противник — силы Акаллантира. — Продолжал Драм, но, увидев непонимание на лицах, добавил. — Позвольте объяснить. Что вы чувствуете, видя гоблина или трясинника?
Лорд Раурлинг сказал «мерзость», сир Глен Эшербах «отвращение», сир Рорр — «лёгкую добычу», а сир Гвил — «смазку для меча».
— То же самое думают воины акаллантирских эльфов о людях. Не все, конечно, но многие. Они упражняются годами. Меч или копьё для них — продолжение собственной руки, а их доспехи — как вторая кожа. Они быстры и сильны. И, что самое главное, ничуть не боятся вас. Их нельзя недооценивать.
— Ох, тебе повезло, что ты говоришь это здесь, а не перед моим полком. Иначе я бы приказал отрезать тебе язык. — Усмехнулся один из офицеров. — А мы на то и командиры, чтобы духом не падать. И своим примером воодушевлять воинов, вести к победе.
— Разумеется. — Согласился Драм. — Но вам вряд ли известно, как именно воюет Акаллантир.
— Так расскажи нам. Мы тебя для того сюда и взяли.
Во всём командирском обозе лишь Джерроду Раурлингу и Игнату было известно, кто такой Драм. Поэтому, когда снял капюшон и открыл своё лицо, все трое командиров, ни разу в жизни не видевшие тёмного эльфа, нахмурились и положили руки на рукояти мечей. Да и после того, как им всё объяснили, сир Эшербах ещё некоторое время глядел на Драма косо, от чего тот поначалу не решался раскрыть рта. Но вот спустя всего несколько минут, все они завороженно слушали, лишь изредка прерывая его вопросами. Драм рассказал всё, что ему было известно: от типов доспехов и их слабых мест до тактик и построений, принятых в Акаллантире. Многое из этого он прочёл в книгах, а что-то слышал от сородичей много лет назад, а потому мог помнить не всё, о чём честно предупредил заранее.