С Оли они составляли план обучения младшей дружины. Хоть он и пообещал, что обязательно вернется, но не сказал, когда это будет, поэтому план составлялся минимум на целый год. Записывали его на кусках материи, купленной на рынке, самодельными чернилами, основными компонентами которых являлись вода, чуточку клея, который Свано Оглобля использовал для сборки своих луков и стрел, сажа или сок различных лесных ягод. По вечерам, когда над Узелком опускались сумерки, Ольт все написанное днем показывал так сказать в натуре. Показывал схематично, только чтобы Оли имела представление, о чем идет речь, тем более, что и сам еще многого не знал или не умел. Хорошо хоть имел общую картину того, о чем говорил и надеялся лишь на то, что молодые умы сами найдут то, о чем он говорил с таким апломбом.
Но конечно основной его заботой был воевода карновский Карно. Его он подспудно подталкивал к мысли стать не много не мало, а будущим военачальником эдатронского войска. Ну а что, по мнению Ольта опыт у того был, тысячник — это не хрен с горы, что бы дослужиться до такого звания надо было обладать немалым опытом и знаниями. На такую должность в эдатронской армии обычно претендовали графы и даже герцоги. Это потом, когда жестокая война выбила из армии почти всю знать, должности тысячников и сотников, благодаря своему умению воевать, заняли выходцы из простого народа. А главное, Карно умел думать и умел учиться, тем более, что он давно уже воспринимал Ольта, как равного партнера. Ну разве что немножко не доросшего. Но Карно на этот недостаток давно уже не обращал внимания, тем более, что таковыми была почти вся дружина. Уж слишком здоровенным он был мужиком. Выше его были только Леко, Свельт Оглобля, да еще несколько дружинников. На всех остальных он смотрел в буквальном смысле свысока.
Впрочем, этот недостаток тоже хоть не много, но нивелировался. За весну и лето этого года Ольт вдруг резко пошел в рост. Он по той еще жизни знал, что так вчерашние мальчики и становятся юношами и хорошо помнил, как придя в седьмой класс после летних каникул, удивился одноклассникам, которые за одно только лето все изменились неузнаваемо и главное, почти все вдруг поперли в рост. Вот и у него срок подошел. Правда он знал, что до Карно все рано не дотянет, уж слишком тот был здоров, но не комплексовал по этому поводу. Не карлик и не урод и ладно. Ничего нового в своем взрослении для него не было. Он не удивился, когда у него в положенных местах закурчавились волосики, мускулатура стала принимать рельефность и объем, а над верхней губой пока только обозначились зачатки будущих усов. При его регулярных тренировках и хорошем питании — это было неудивительным. По местным понятиям он стал уже юношей, годным и на работу, и на охоту, а годика через три и жениться можно будет. Жизнь здесь такая, рано люди взрослеют. Да и отношение к нему окружающих изменилось со снисходительного до безразличного, а то и с толикой уважения.
Он теперь был не безвестным и диким лесным мальцом, а «юнцом», как перевел для себя Ольт местное слово, обозначавшее молодого неопытного воина, только обучавшегося воинскому делу. Более подошло бы определение «недомужик», то есть уже не ребенок, но еще не настоящий мужчина, но это было слишком обидно. Наверно, подошло бы слово «подросток», но оно не выражало всего того разнообразия, которое местные вкладывали в это слово. Вот Ольт, недолго думая и определил для себя перевод как «юнец», придержав в уме слово «молокосос». В таком возрасте обычно брали вчерашних мальчишек в оруженосцы аристократы и в войско, где опытные вояки делали из них воинов, более или менее умеющих держать меч и копье. В пятнадцать лет они становились полноправными воинами, несущими службу наравне с ветеранами. Причем для всех он был не просто юнцом, а воспитанником самого воеводы, что мешало некоторым несознательным элементам отмахнуться от него, как от пустого места, когда он чего-нибудь от них требовал. А требовать иногда приходилось, когда они с Карно, распаленные очередным спором о нововведениях, которые Ольт проводил в дружине, шли на плац и там юнец, командуя вояками, которые считали, что ничему новому их уже не научить, на пальцах доказывал свою правоту. Хорошо хоть воины уже воспринимали его более-менее адекватно, а то так надоело притворяться мальчишкой-несмышленышем.
И еще одно событие произошло в жизни Ольта, к которому он отнесся индифферентно и даже где-то по-философски. Он второй раз в своих двух жизнях лишился невинности. В первый раз он стал мужчиной в шестнадцать лет с одноклассницей, которая тоже оказалась девственницей, и насколько он помнил это было для них обоих таким потрясением и половодьем чувств, что затмило собой все остальное. Многое подзабылось за давностью лет, но в памяти осталось, как постоянно хотелось и моглось в любое время и в любом месте. Потом школа кончилась, и влюбленные разъехались в разные города для поступления в институты. Естественно без клятв в вечной и нерушимой любви не обошлось, но как обычно и случается в жизни, с глаз долой — из сердца вон, вначале затихла переписка, а потом ушли в небытие и воспоминания. Собственно, он сильно и не страдал, детская влюбленность не успела перейти в настоящую любовь, а новый город, новые знакомые и впечатления и целая вереница раскрепощенных студенток смазали горечь утраты, тем более, что жизнь подкидывала все больше и больше открытий в сфере интима. Так пришел опыт. Короче, к концу жизни он был три раза в разводе и понял смысл поговорки: «Если бы молодость знала, если б старость могла». Не то, что бы его сексуальная жизнь угасла совсем, но пропало чувство новизны и хороший секс он воспринимал на уровне хорошего ужина. Всего лишь удовольствие, да еще с доставкой на дом, так как в его положении элитных девиц эскорт-услуг ему привозили прямо в его домашнюю сауну. Впрочем, в последнее время перед смертью это случалось все реже. Не то, что бы физически не мог, а просто пропал интерес и приходилось напрягаться, чтобы по-настоящему возбудиться. Он уже и подзабыл, как должно реагировать тело при виде женщины.
В этой жизни его малолетнее тело начало подавать соответствующие знаки еще год назад, но он по своей старческой привычке просто не обратил на это внимания. И когда соседка, юная вдова семнадцати лет, позвала его на сеновал помочь с ворошением сена, он согласился без всякой задней мысли. Кажется, она и сама конкретно не знала, чем может кончиться их совместная работа. Может ее мысли и не шли дальше того, чтобы просто потискаться с симпатичным юнцом, но, когда они оказались в душистом стогу свеженакошенной травы, у них буквально сорвало крышу. Девушка считала себя уже опытной женщиной и чувствовала себя ужасной развратницей и совратительницей малолетних, но Ольт со всем пылом вдруг проснувшейся чувственности быстро доказал, что это не так. Причем так успешно, что бедная вдова, забыв о всех своих страхах, с головой окунулась в познание таинств своего тела и секса. Не сказать, что местные были в этом отношении совсем уж безграмотны, но секс для них был скорее долгом, чем удовольствием, который они должны выполнить для продолжения своего рода, особенно женщины. Но что при этом можно получить и неземное блаженство, для многих из них было откровением свыше. И юная вдовушка, которая и знала-то мужчину всего несколько месяцев, до того, как ее мужа не задрал на охоте медведь, вдруг поняла, что мужчины годятся не только для добывания пищи и продолжения рода. Откуда ей было знать, что ее юный любовник, обладая знаниями и привычками человека с земли двадцать первого века, просто не смог эгоистически только брать, ничего не давая взамен. Поэтому на свиданиях с вдовой он, со всем старанием и пылом своего мальчишеского тела, старался за себя и за неопытную молодую женщину. На что она в молчаливом изумлении прислушивалась к своему телу, которое оказывается способно чувствовать такие вещи, которые она и представить себе не могла. Хотя сама поначалу чувствовала себя не в своей тарелке, этакой опытной и хитрой соблазнительницей, совратившей малолетку. Но по прошествии некоторого времени она и сама не могла понять, как и когда вдруг оказалась вся во власти новых и необыкновенных ощущений и наплевать ей уже было на то, кто кого соблазнил. Это оказалось довольно познавательным и для Ольта, так как он наконец понял, чего не хватало ему в последнее время. А ларчик-то просто открывался, его тело созрело для секса и если в том мире он долго и мучительно шел к осознанию себя самого, когда наконец понял, что ему нужно, то сейчас он воспринял это спокойно, без того щенячьего восторга, который он испытывал при каждой победе в той жизни. Все-таки, что ни говори, но стар он был умом и, что греха таить, ничего нового он не узнал и к сексу он относился чисто потребительски. Не было чувства новизны и познания чего-то неизведанного. Немного смущал его возраст юной любовницы, но тут уж он ничего поделать не мог. В конце концов он и сам выглядел… Да что говорить, пацаном он выглядел. Так и шло его время в разговорах с Карно, Оли, Бенкасом и остальными, в тренировках личных и с дружиной и свиданиях с молодой вдовушкой.
А дела тем временем шли. Оказывается, Истрил, которая взяла на себя хлопоты по подготовке к отъезду и которые, честно говоря, Ольт свалил на материнские плечи с большим облегчением, ну не представлял он как здесь путешествуют на такие далекие расстояния, договорилась с одним купцом по имени Гарольт Кошель, что он возьмет их в свой караван. Старый деловой партнер Бенкаса даже не раздумывал, когда ему за услуги предложили полмешка соли, тем более, что отказать Бенкасу он не мог и не желал. Опытный торговец направлялся к побережью за дарами моря и на обратном пути обещался не позабыть о попутчиках. Правда до этого момента надо было подождать месяца три-четыре, но тем и лучше, будет лесовикам время разделаться со всеми делами. Определившись со сроками, уже спокойно и без суматохи принялись за текущие дела.
В Узелке Ольт тоже организовал Младшую дружину и теперь перед ним стояла проблема, на кого оставить юных воинов, когда ему придется уехать. Оли бы справилась, но на ней висели девчонки, которые требовали к себе внимания. Пришлось вызвать в городок Тринвильта, который уже давно стал во главе Карновских ребят. Тот примчался сразу же, лишь только услышал о вызове. Еще бы, он и так тосковал по своей ненаглядной Оли, не зная, как выбраться в Узелок. Но нем каменным грузом висела карновская Младшая дружина, да и десяток ниндзя, которых он выбирал из деревенских мальчишек долго и тщательно. Тем более, что такое понятие, как дисциплина была вбита в него Карновскими тренировками намертво. Как человек ответственный он не мог просто так взять и бросить порученное ему дело и ребят. Бедолага так и разрывался между долгом и привязанностью. Вся Карновка, будучи в курсе о его любви к дочке воеводы, сочувствовала юному «Ромео», деревня же, всем все друг про друга известно. Правда сама виновница деревенского романа, которой только недавно исполнилось тринадцать зим, мало обращала внимания на мучения своего воздыхателя, который был ненамного старше ее. И хотя по местным понятиям она считалась уже девушкой, которой до поры замужества оставалось совсем немного, в голове у нее крутилось совсем другое. Дела с девчачьей дружиной и занятия по ниндзюцу захватили ее с головой. А тут еще ее домашний зверинец требовал внимания, она всерьез хотела сделать из росомах с медведем боевых зверей, умеющих драться в строю. Трини только вздыхал, упрятав поглубже свои душевные порывы. Единственная его надежда была на то, что природа рано или поздно возьмет все-таки свое. А пока он терпеливо сносил все ее выходки и даже отзывался на это дурацкое имя, которым назвать его он позволял только ей одной.
Так что, едва услышав от гонца, что его вызывают в Узелок, как тут же собрался к отъезду. В сущности, собираться ему, это только уложить в котомку немногие личные вещи и передать дела Серьге, который оставался вместо него на посту сотника малой дружины. Уже через день он был в Узелке. Быстро, дело-то знакомое, вошел в курс дел младшей дружины городка и с энтузиазмом включился в занятия по ниндзюцу, проводимые Ольтом для своей названной сестренки. Вообще-то от настоящего искусства синоби здесь мало, чего оставалось. Так, только кое-что из Википедии. Все остальное привнес уже сам Ольт, насколько хватило его умений и воспоминаний о книгах и фильмов о «демонах ночи». В сущности, он преподавал им где-то выдуманную и основанную на личном опыте, адаптированную под местные условия, науку выживания. Он знал, что настоящий специалист скорей всего презрительно сморщится при виде его тренировок, но где они, эти специалисты. И он надеялся, что главное начать, дать своим юным адептам азы, а там система и сама разовьется.
Чтобы сохранить секретность, уроки он проводил дома, стараясь больше налегать на теорию. Практику ученики и сами пройдут тогда, когда он уедет. А там, глядишь и что-то свое привнесут. Поэтому занятия им проводились в виде пересказов легенд и сказаний о неуловимых диверсантах и убийцах, причем чаще всего он помнил только имена. Мог бы и сам придумать, но зачем? Хватало и того, что выдавал на-гора дикую смесь из собственных фантазий и немногих исторических познаний, невероятно каким способом задержавшихся в памяти. Он и сам порой удивлялся, на какие выверты сознания оказывается способен был его мозг, а тот великий сказочник, который оказывается спал в нем, преподносил сюрприз за сюрпризом. Главное, что среди всей этой галиматьи были заложены и крупицы истинных знаний. В один из вечеров он как раз закончил рассказ про Чийоме Мочизуки, и не важно, что это было ну очень вольной компиляцией из легенд о Жанне Д*Арк, Мате Хари и прочих знаменитых и не очень женщинах. Ну захотелось ему потрафить сестренке, а кто бы уличил его во лжи? Зато его юные слушатели были в полном восторге. Тут-то и нашел его посыльной от Карно и Ольт сразу понял, что случилось что-то неординарное.
В штабе, под который был задействован бывший дом недоброй памяти управляющего, было тихо и немноголюдно. Только часовой нес службу возле дверей, да дежурный десяток отрабатывал построения на плаце. Старый Зольт под руководством Карно крепко взялся за узелковскую сотню, которая насчитывала уже сто восемьдесят человек. Так что за исключением еще одного дежурного десятка, несшего службу по поддержанию порядка на рынке, вся остальная сотня мучилась на полигоне за городом. Отрабатывали новую тактику под руководством карновских дружинников, перешедших на службу в Узелок.
Поэтому Карно сидел в штабе один-одиношенек и слушал каких-то мужиков. Увидев Ольта, он только молча кивнул головой, указывая на лавку. Мол — присаживайся и тоже послушай. Ольт тихонько прокрался до лавки, стоявшей у стенки, уселся и постарался не отсвечивать. Мужики покосились в его сторону, но не стали нагнетать обстановку. Сидит непонятный подросток, молча слушает, значит так надо, воеводе видней. А рассказать им было что.
Мужики были обыкновенными охотниками-лесовиками. Их было трое, кряжистых, крепких и бородатых, одинаковых, как будто изготовленных под копирку. Разве что один был постарше других, он-то и вел речь, а двое других лишь согласно кивали головами.
— …так я говорю, сотни три их идет. Вождей с пяток будет, единоначалия не чувствуется, бредут толпой, кто на что горазд. Кто вперед утром встал, тот и шагает впереди. В соседнем графстве два баронства разорили. Могли бы и больше, так видно не пути было, к нашей границе идут.
— А граф что? Или спокойно смотрел, как его баронов мочат?
— Мочат? Интересно ты говоришь, воевода. Да нет, граф-то собрал свою дружину, хотел еще на рубеже разбойников остановить, да только навтыкали они ему по самое не хочу. Еле ноги унес. Так он теперь в Крайвенске, герцогу жалуется на обиду. А разбойники, после битвы уже, баронства ближние разорили, те что на пути их стояли. Однако, сюда идут.
— Говоришь, через пятицу к нам дойдут?
— Если прежним порядком будут идти. Но мнится мне, что могут и дольше. Говорю же, порядка у них нет. Разбойники, как есть разбойники. После битвы с графом три дня пировали, добычу делили. А если на пути еще деревенька какая попадется? Пятица, это самое малое, на что стоит надеяться, а вообще-то я бы им дней восемь дал на дорогу. Нет, не войско это.
— Ладно, мужики. Я вас услышал, подумать надо. Вы пока идите, отдохните с дороги, а мы тут мозгами пораскинем, что да как. Если что — позову.
— Чудно говоришь, ты мозги-то не очень раскидывай. А то вдруг потом не соберешь, а они тебе еще пригодиться могут.
Мужики степенно встали, коротко поклонились и гуськом, вначале старший, с каменными лицами вышли за дверь. Непонятно то ли пошутил старшой, то в правду поверил, что воевода буде мозги раскидывать. Ольт, выскочивший раньше, уже предупредил дневального, чтобы тот накормил лесовиков, показал им гостевой дом и вообще озаботился бы неожиданными гостями. Проводил взглядом охотников и сопровождавшего их воина и вернулся в избу. Карно сидел за столом и задумчиво смотрел в окошко, по случаю теплой погоды открытое настежь. Ольт присел рядом. Помолчали. Хотелось бы сказать — глубокомысленно, но чего не было, того не было. Просто отдыхали от повседневности, от дел, которые, казалось, никогда не кончатся.
— Что скажешь? — наконец, после долгого молчания, прорезался голос Карно.
— А что говорить? — лениво отозвался Ольт. Мысли его были далеки от разбойников. Гораздо больше его беспокоили проблемы о том, что говорить Оли на следующем занятии. — Как говорит наш Леко, пойдем и набьем им морды.
Их давно уже не тревожили вести о бандах разбойников, будь то захватчики с севера или свои доморощенные бандиты. Ну пришла банда побольше, ну и что? В любом случае конец их будет один. Уж дружина-то постарается.
— Леко лишь бы попроще. Только и умеет сразу бить и рубить.
— А чего усложнять? Там, где можно обойтись хлопушкой для мух, не стоит пользоваться дубиной.
— Да есть у меня одна мысль…
— И ты ее думаешь… — язык у Ольта иногда был быстрее мысли. Издержки старика, впавшего в буквальном смысле, в детство. Карно недовольно зыркнул своим одним глазом. — Все, молчу, молчу. Так, о чем твоя несомненно гениальная мысль?
— Помнишь, ты как-то говорил о боевом слаживании? — было дело, это когда они решили заиметь свою конницу. Тогда-то Ольт и объяснял воеводе и сотникам о важности взаимодействий всех частей дружины. — Вот я и думаю, пора бы провести какие-никакие учения, и чтобы все участвовали. Когда еще такая крупная банда придет?
— Мда, это ты здорово придумал. А то все полусотнями действуем.