Куча дел нарастала, как снежная лавина. К тому же Карновка готовилась к весеннему севу, и крестьяне были все в заботах об инвентаре и посевном материале. Ольт же, посмотрев на деревянную соху и серпы из плохонького железа, три дня в свободное от тренировок время что-то черкал на своих досках, вычеркивал и снова черкал. Результатом стали три рисунка, на которых были изображены плуг, коса-литовка и сеялка на конном ходу. Все остальное, что вспомнил по сельскому хозяйству, было спрятано в архив. Кстати этот архив содержал в себе уже около пятидесяти дощечек размером сантиметров тридцать на пятьдесят, на которых было записано и нарисовано все, что могло быть полезным. Но он не собирался устраивать промышленный переворот в отдельно взятой деревне. Рано еще, да и люди не поймут. Всему свое время.
С тремя отобранными дощечками пошел искать Вельта и уже от него, прихватив с собой Кольта, направились к Кронвильту. Уже давно прошли те времена, когда кузнец сомневался в том, что приносил ему Ольт и придирался к каждой начертанной им закорючке. Он только спрашивал, что это, для чего и сколько надо. Сдав ему чертежи и объяснив то, что было непонятно, Ольт прямым ходом направился в торговую лавку, которая служила не только местом торговли, но и штаб-квартирой Брано. Торговля торговлей, но свои основные обязанности старосты деревни он не забывал и соблюдал их добросовестно. Ну а то, староста — это прежде всего власть и уважение, а торгаша терпят из необходимости. А тут два в одном, так что авторитета Брано набрал немеряно. Сидя в лавке он старался совместить два дела вместе, если же дела деревенские давили, а им придавал первоочередное значение, то в лавке садилась жена старосты, а сам он перемещался в специальную комнату, своего рода кабинет, где он решал все дела, связанные с городком и складами. Тут у него сидели и два человека, счетовод и кладовщик, нанятые по совету Ольта за денежку малую и получавшие к ней какие-то проценты от прибыли. В местности, где деньги видели только богатые зажиточные люди, да и то в базарный день, жалованье, регулярно получаемое этими двумя служащими монетами, было делом невероятным. И они по праву стали считаться принадлежащими к элите городка. С Брано ему надо было обговорить дела посевные. С ним, как и с Кронвильтом не возникло никаких трений. Уже одно то, что Ольт когда-то обучил и показал Брано, а в последствии и его наемным рабочим, как вести амбарные книги, внушило им уважение к нему и его знаниям на всю жизнь. Поэтому Ольт просто нарисовал ему плуг, объяснил, что, для чего и как и посоветовал объединить все поля в одно целое. Потом, после уборки урожая, каждому отдать в зависимости от его доли, за вычетом налогов конечно. И пахать легче, и считать, сколько и кому положено легче. Брано естественно забросал Ольта вопросами, но так сразу у него продуманных ответов на все не нашлось. Договорились посидеть вечерком и решить все вопросы общинного земледелия. До этого-то каждый крестьянин пахал и сажал строго индивидуально. Когда Ольт уже уходил, Брано тормознул его на пороге.
— Э, я че спросить хотел. Долго мне еще этого мужика в остроге держать? Мне конечно не жалко и жрет он средненько, однако все же дармовой рот…
— Какого мужика?
— Ну как какого? Хромого. Его Карно из похода привез, да еще со связанными руками. Я-то его развязал, мужик-то вроде смирный. Но жрет же, а отдачи нет и на работы не погонишь, хромой же. — беспокойство Брано было понятно. Тюрьма, или по-местному острог, находилась на балансе городка и естественно, что ее узников должна была кормить Карновка. Но ее узники отрабатывали свою кормежку общественными работами. А тут хромой, не приспособленный к работе, получается чистый нахлебник, а нахлебников Брано не любил так же, как и воров. Если бы этот заключенный мог делать хоть что-то, то вполне возможно про него и не вспомнили бы, а тут такой непорядок. И хотя в Карновке уже давно никто не голодал, староста хорошо помнил, что значит кусок хлеба в голодный год.
Ольт шлепнул себя по лбу. Как же он забыл про подручного Свано Чужака? Хотя вообще-то ему простительно — ранение, лечение, потом дел столько, что тут у любого голова кругом пойдет. Немудрено, что он и забыл про этого, как же его…. Да что думать, трясти надо.
— Вот что, Брано, я сейчас пойду и переговорю с этим хромым, а ты найди пару воинов, чтобы язык за зубами держать умели.
Брано как старосте деревни полагался десяток дружинников для охраны лавки, складов ну и себя любимого, который каждодневно выделялся из дежурной полусотни, выступающий на охрану и поддержание порядка Карновки. Староста понятливо кивнул и пошел за воинами, а Ольт не торопясь прошагал к острогу, благо он находился в крепком доме, стоявшем неподалеку от лавки и комплекса городских складов. Возле дверей в тюрьму находилось дружинник, сторожил. Он откровенно маялись со скуки. Сторожить-то по большому счету и некого. Один заключенный, да и тот хромой. И куда он убежит средь бела дня из центра деревни? Обычно тюрьму сторожили двое, но второй сейчас отвел арестантскую команду на работы. После обеда они менялись и размяться уходил уже другой.
Увидев посетителей, он обрадовался, хоть какое-то развлеченье. Тут как раз подошли и дружинники, посланные Брано — два молчаливых и мрачных воина. Где Брано таких нашел? Наверно специально подобрал. Охранник с усилием откинул тяжелую перекладину, служившую запором в дверях камеры. Ольт с двумя невольными телохранителями вошли в маленькую низенькую комнату. Еще перед входом Ольт договорился с дружинниками, что, войдя, встанут возле двери и в допрос вмешиваться не будут, разве что Ольт сам их попросит. Они и встали в проходе, сразу перегородив своим крепкими телами выход, а Ольт прошел в глубь остановился напротив единственной находящейся здесь мебели, низких одноместных нар. На них сидел ничем не примечательный человек. Обычно Ольт, благодаря своему жизненному опыту, с первого взгляда хоть примерно определял человека и на что был способен, а отсюда уже и свое отношение к нему. Но тут, может из-за царившего здесь полумрака, так как окна в камере отсутствовали и свет шел только из-за спин охранников, то ли сам человек был такой неприметный, но не возникало никакой ассоциации, чтобы как-то связать узника хоть с чем-то, и поэтому была полная неясность, как начинать разговор. Поэтому посидели молча, разглядывая друг друга.
Мужчина видел перед собой обыкновенного лесного мальчишку лет двенадцати, одетого в обыкновенную крестьянскую одежду, на фоне которой выделялся боевой нож необычных очертаний. Но несмотря на простую внешность, было видно, что этот мальчишка не так прост, а глядя на живое лицо и внимательный, какой-то уж слишком взрослый, взгляд становилось ясно, что он очень даже не прост. Ольт же смотрел на сухощавого незнакомца, лет сорока пяти, по местным меркам уже достаточно старого человека, одетого, как бедный горожанин. Одежда была не первой молодости и даже не второй, но чистая и опрятная. Спокойное лицо, внимательный, но не настороженный взгляд. И руки… Что-то в руках мужчины задело мальчишку, но он никак не мог уцепить ускользающую от него мысль. И он никак не походил на тупого палача, к встрече с которым Ольт подсознательно готовился. Короче встретились два непростых человека и теперь пытались разгадать, что же в них не так. Молчание затягивалось, и дружинники у двери заворочались, немного удивленные столь долгим безмолвием. Кому-то надо было начинать диалог.
— Ну здравствуй, Крайденвильт Хромой. Так кажется твое имя?
— Да, так меня зовут. — немногословно ответил мужчина, не столько отвечая на вопрос, сколько просто констатируя факт.
— Палач Свано Чужака?
— Палач? — удивленно поползла вверх правая бровь узника. — Свано Чужака знаю. А почему палач? — В голосе Хромого не было паники и ужаса. Только легкая оторопь от такого утверждения.
— Ну не знаю. Так говорят жители Узелка.
— А не могли бы эти несомненно уважаемые люди, слова которых я конечно не подвергаю сомнению, но хотелось бы достоверных фактов, сказать кого же я казнил?
Во загнул, — восхитился про себя Ольт, — простой крестьянин так никогда не скажет. Да что там сказать, он просто не выстроит такую фразу.
— Что именно ты казнил, они не говорили, но сказали, что к тебе в деревню возили людей на допрос, а потом их выносили уже мертвыми, и что к тебе постоянно наведывался Чужак для советов с тобой.
— Ну, я бы не сказал, что это доказательства, я же там не один был. Да, привозил Свано разбойников, так тебе что, их жалко стало? Или вы тут с разбойниками кланяетесь и за здравие друг друга спотыкач распиваете. — во взгляде Хромого появилось какое-то чувство, похожее на насмешку. Или он не принимал всерьез Ольта, да и кто бы, видя его в первый раз отнесся к нему серьезно, мальчишка и есть мальчишка, или специально выводил его из себя, провоцируя на неадекватные действия. Когда человек теряет голову, то может сказать что-нибудь такое, что хотел бы скрыть. А ведь он до сих пор не знает, за что его взяли. Если бы еще Ольт сам это знал. Нет, в начале все было понятно, подручный управляющего, упокой Единый его душу, должен ответить за все свои злодеяния, но злодеяний-то оказывается и нет. Да и мужик явно непростой. Казнишь, не зная за что, а потом как бы жалеть не пришлось.
— А зачем к тебе Чужак наведывался? Что за советы вы держали? — Ольт не надеялся услышать правдивые ответы. Ему интересна была реакция собеседника. Тот уже откровенно насмехаясь над темным лесным мальчишкой, строящим из себя великого сыщика, ответил.
— Наведывался, чтобы распить пару кувшинчиков. Поговорить о смысле жизни, о низком и вечном, о ненависти и любви…Многое его интересовало. Я так понимаю, что его уже ни что не интересует?
— Правильно понимаешь. Его уже ни что не интересует. Им интересуются, рыбы там всякие, раки, насчет его вкусовых качеств. Ну ладно, коли говорить на чистоту не хочешь, пойду я. Дел еще много.
— Я бы хотел узнать, долго мне еще тут сидеть. Я ценю ваше гостеприимство, но знаете ли у меня тоже есть дела.
— А это как воевода решит. А он сейчас сильно занят. Но я его попрошу. Жалоб, просьб нет?
— Ну если так, я подожду. А насчет жалоб… Только насчет еды, слишком уж… э… однообразна, нельзя ли что-нибудь… — Хромой покрутил в воздухе пальцем, не в силах подобрать слово, чтоб стало понятно этим темным крестьянам.
— Нельзя. Что сами едим, то и тебе даем. И скажи спасибо, что еще это есть. Ладно, пойду я.
Из тюрьмы Ольт вышел задумчивый и сразу пошел домой. Надо было кое-что обдумать. Он сел в своей комнате, попросив Истрил, чтобы она никого к нему не пускала, ну кроме Оли и Карно, они-то его хорошо знали и не мешали ему, когда он был в таком состоянии, и взяв в руки свои доски стал вычерчивать какие-то схемы, имена, стирать их, опять чертить, уже по-другому. И так, пока не стемнело. Вечером к нему зашел Карно.
— Помнишь, пленника, которого ты привез из похода?
— Какого? Я их из похода почти десяток привез.
— Того, старика, который хромает на одну ногу.