У Оли уже загорелись глаза. Она вообще быстро подхватывала все новое и интересное, а уж если это было высказано ее братом… Тринвильт был постарше, а потому более благоразумен, вплоть до того, что даже присутствовала некая медлительность при принятии решений.
— Десяток ниндзей — это конечно хорошо, — всем своим видом показывая свою взрослость медленно проговорил Тринвильт. Ну да, семнадцать лет — это уже взрослый, отвечающий за свои слова и поступки, мужчина. — Но им нужно где-то жить, надо что-то кушать, одеваться в конце концов и вообще многое нужно.
— Вы главное — свое согласие дайте, а остальное я возьму на себя. Переговорю с Брано, Карно, Кронвильт с оружием для мелких поможет. Вот мать поможет с домом, — Ольт посмотрел на Истрил. Молчаливый, сопровождаемый улыбкой, кивок стал ответом. Там, где дело касалось вдов и сирот, ее мнения можно было и не спрашивать. Ответ был бы однозначным и без всяких толкований — все, что может хоть как-то им помочь, должно быть исполнено. — Вы сегодня еще подумайте, с ребятами поговорите. Кто-то не захочет. Ничего страшного, малую дружину еще никто не отменял, пусть в ней и остаются, тем более, что и ниндзя в ней будут. Только отдельной полусотней. И подумайте над названием, как-то это не по-нашему — ниндзя. Надо что-то свое, чтоб было сразу понятно любому и внушало уважение.
Тринвильт был немногословен и только кивнул головой, принимая слова Ольта к сведению. Тем временем Оли уже улеглась на лавочке, положив головку на колени Истрил и довольная, как кошка, только жмурилась под ласковой ладонью. Она для себя уже все решила, а что там надумают мальчишки, так пусть у них голова и болит и плевать ей было на то, что кто может быть против. Тем хуже для них. Тугодумы, что с них взять. Тринвильт встал, коротким поклоном попрощался с Истрил и забрав всю свиту, которая терпеливо дожидалась его поодаль, ушел думать и советоваться. Вся семейка притихла, наслаждаясь одним из последних теплых дней, но долго наслаждаться тишиной им не дала очередная шумная толпа. И это были не звонкие детские голоса, а не менее громкие мужские басы и баритоны.
— А я говорю, надо лучникам раньше начинать стрельбу… — судя по мягкому, почти тенорскому тембру голоса, говорил Хуго Нож
— Да как-раньше-то? На таком расстояние она только бездоспешного может поразить, а если враги в доспехах, то только стрелы зря потратишь. Нет, все было правильно. Просто копейщикам надо было крепче строй держать. — А это, судя по спокойной и уверенной манере говорить, сотник Свельт Птица.
— Вы оба правы и неправы. — ну бас Леко ни с чем не перепутаешь. Но больше ничего говорить не стал.
— Это как это? — удивление таким парадоксальным выводом явно чувствовалось в вопросе Хуго.
Но ответил не Леко, который может и знал правильный ответ, но собрать в кучу и главное связать их в понятную речь то ли не мог, то ли не хотел, а скорее всего просто оставил при себе. Он был еще тут жук, сотник Леко Большой. Красноречие не было его сильной чертой, но мозги у него работали как надо. Вместо него ответил Карно.
— Большой дело говорит. Правы в том, что говорите, а не правы, что не учитываете все возможности нового строя, здесь надо действовать тоньше. Вы не используете всех возможностей. Допустим, если стрелять раньше, но не всем лучникам, а только одному-двум, чтобы противник не расслаблялся и боялся, ну и поразить бездоспешный. Остальные стрелки стоят и ждут, когда он подойдет поближе. А потом уже вдарить — так вдарить, так, чтобы и доспехи не спасли. А потом строй, копейщики и мечники, вы забыли, что теперь у вас есть пилумы. Когда враг подошел на расстояние броска, надо забросать его дротиками, а потом уже не ждать, когда враг подойдет поближе, а самому идти вперед, пока он будет приходить в себя.
Карно говорил тоном учителя, объясняющего неразумным, но старающимся детям примитивную задачу, спокойно и веско, как человек, который знает то, о чем говорит. Ольт про себя довольно ухмыльнулся, не пропали даром споры долгими вечерами. Пока говорил воевода, все сотники уважительно примолкли и рокот воеводиного баса без помех разносился по улице. Вот же дал Единый голосище человеку. Настоящий, командный. Ольт, который тоже, как и Оли, придремал, прислонившись к плечу Истрил, не открывая глаз поморщился. Кто бы сомневался, разве эти фанатики меча и лука дадут хотя бы один день отдохнуть от них. К ним в гости направлялись Карно собственной воеводской персоной и его сотники. Лако, который вальяжно развалился у ног Истрил, недовольно заворчал. Он недолюбливал этих больших, пахнущих железом и вечно что-то орущих и машущих палками мужиков. Впрочем, дальше ворчания дело обычно не шло. Он уже достаточно провел времени среди людей, что понять их иерархию, и Карно был из тех, на кого повышать голос было небезопасно. Можно было получить изгнание из дома пинком под зад и остаться без мяса на ужин. Поэтому все, на что его хватило при голосе Карно — это коротко вякнуть и заткнуться. А тот, даже и не заметив короткого и вялого протеста медвежонка, радостно заорал.
— О! Вышел на улицу! Значит выздоравливаем. Пора, парень, давно пора. А мы тут, понимаешь…
— Да все с вами понятно, вояки. — Истрил осторожно высвободившись из детских объятий поднялась с лавки. — У меня мясо в печи уже час как готово. Не вытаскиваю, что бы не остыло. Так что быстрей мыть руки и к столу.
Сотники почтительно с ней поздоровавшись во главе с Карно послушно выстроились к бочке с водой, которая специально для таких случаев стояла во дворе. Пока дружинное начальство шумно отфыркиваясь умывались, Оли сбегала в комнату и вынесла полотенца, аккуратно нарезанные полосы холста — невиданный сервис по деревенским реалиям. Ну так не кому-нибудь пришли, а к законодательнице мод всей Карновки и не только. Можно было их и не принимать, но если не хочешь выглядеть деревенским увальнем и неучем, то с этим приходилось считаться.
И ведь Ольт к этому не прилагал совершенно никаких усилий. Он-то думал прогресс — это новые механизмы и отдельная уборная у дома, а оказалось, что главное — это не сморкаться за столом, есть с помощью вилки, а руки и губы вытирать не рукавом, а специально для этого поданным полотенчиком. Что-бы приучить своих гостей к этому Истрил понадобилось полгода, но как говорится результат был налицо. Раньше-то все ели руками и вытирали жирные руки о собственную одежду или о Лако, против чего медвежонок абсолютно не возражал, а наоборот очень даже приветствовал, с удовольствием вылизывая сам себя.
Гости, умывшись, входили в большую комнату, оставив оружие у входа, и степенно рассаживались за столом. Истрил в это время хлопотала у духовки, очередного изобретения Ольта. Собственно, этот здоровенный железный ящик даже изобретением назвать было сложно, но крови он в свое время попил у Ольта немало. Первый экземпляр нового изделия Кронвильт, не понявший толком что от него хотят, или сам изобретатель плохо объяснил, сделал из толстого листового железа, идущего на доспешные пластины, и он оказался до того неподъемным, что как Ольт не пыжился, то не, то, чтобы дотащить до дома, он его даже приподнять не смог. Да и габариты оказались великоваты, при желании в него можно было засунуть самого Ольта, если сложить его пополам. Как ему не хотелось сделать жарочный шкаф величиной, чтобы в нем можно было запечь целого кабана, пришлось умерить свои аппетиты и следующее изделие Кронвильта вмещало только поросенка или небольшого барана и сделано было из тонко раскованного железа. Внутри можно было поместить два противня или по желанию заменить их решетками. Первый вариант кстати тоже не пропал зря и не пошел в переплавку. Его установили на площади и на праздники в нем, на радость всем обжорам Карновки, запекали по целому кабану. Сейчас же по просьбе Истрил Свельт, как самый рассудительный и спокойный из сотников, достал из духовки противень с поросенком, запеченным целиком и фаршированного кашей с нарубленными потрохами и которого встретили одобрительным гудением.
Ольт в первый раз за время болезни сидел за столом, и все мужики с радостью это отмечали, поднимая кружки с пивом за его здоровье. Короче праздник-не праздник, но посидели хорошо. Довольнее всех был конечно Лако, которому достались кости с хорошими ошметками мяса от всех присутствующих. После столь богатого ужина воины хотели еще обсудить кое-какие вопросы по тактике, для чего собственно и пришли в гости, но Ольт почувствовал себя уставшим и поблагодарив Истрил и гостей за хороший ужин и веселую кампанию, ушел в спальню, где и вырубился, довольный и умиротворенный, крепким сном выздоравливающего.
Так с тех пор и пошло. После завтрака он садился на лавочку возле ворот и к нему подходили люди со своим делами и вопросами, а то и просто посидеть вместе с ним, показывая свое участие. И так длилось до тех пор, пока не пошли холодные дожди, который быстро загнали всех в дом к теплой печке. И сразу в доме стало шумно и людно. Посетителей стало меньше, но окончательно они никуда не делись, но если раньше в доме царила настороженная тишина и опасение ее нарушить из-за тяжелого больного, то теперь стоял постоянный непрерывный шум. На кухне толпились бабы, ведя свой нескончаемый треп и под руководством Истрил готовя какой-нибудь очередной кухонный шедевр, в зале или спорили вояки, пришедшие выяснить какой-нибудь вопрос из тактики манипул, или механики с кузнецом спорили о деталях очередной метательной машины. Приходили Брано с Кромби Дильтом, Вьюн со своей веселой женушкой, гончары, дружинники младшей дружины, столяры и плотники… Жизнь вошла в свою наработанную колею и если раньше Ольт частенько мирился с неудобствами такой жизни, как с неизбежным злом, то сейчас просто не замечал их.
Ольт и не подозревал, что он такой нужный и необходимый элемент деревенской жизни. Здоровье, до этого казалось будто застывшее на одном уровне вдруг резко пошло на поправку, да так, что он даже стал понемногу тренироваться, выбрав для этого самый щадящий режим. Из-за начавшихся дождей занимался физическими упражнениями в большом сарае, который строился для конюшни с сеновалом. Но как-то так получилось, что всех своих лошадей, доставшихся в наследство от разбойников, Истрил раздала крестьянам, объяснив свои альтруистические порывы тем, что у тех животина была всегда при деле и приносила ощутимую пользу, в то время, как живя у них эти мохнатые обжоры только даром проедали корм, которых кому-то, тратя свое и так не хватающее ни на что время, надо было кормить, а гадили эти животные так, что вообще никаких сил не хватало на уборку, а у нее и так хватает обязанностей, чем чистить потом за ними стойла.
Да и требовалось освободить конюшню, так как сами же ждали лошадей от Бенкаса, которых тот должен был закупить для карновской дружины. И не крестьянских одров, а настоящих строевых коней. Но что-то у него не клеилось, поэтому конюшня пока оставалась пустой. Впрочем, Ольту было глубоко наплевать на лошадей. У него давно уже прошел азарт и чувство новизны, которые у него возникали при езде на лошадях. Да и здоровье пока не позволяло ему заняться активной деятельностью. Было в сарае сено, но оно было сложено на помосте, возведенном под самой крышей, поэтому места, для того, чтобы установить пару тренажеров и макивару, было больше, чем достаточно. Так что ничто не мешало Ольту разрабатывать свое тело на гибкость и отрабатывать скорость и точность ударов. Силовых упражнений пока не делал. Истрил запретила вообще поднимать что-то тяжелее ложки, пока не сняли швы. Хотя Ольт и сам не форсировал события. Не хотелось еще раз почувствовать, как мозг обволакивает посмертное забытье.
Он вдруг понял, что оказывается эта жизнь ему нравится, дорога ему и к тому же еще неизвестно, куда на этот раз он попадет после смерти. Что там решит этот Единый и встретится ли ему вообще еще раз — неизвестно. Рисковать не хотелось. Поэтому для себя Ольт решил, ну их на фиг к Единому, все эти устремления к комфортной и безопасной жизни. Эта жизнь слишком дорога, чтоб разменивать ее на мелочи, вроде желания вкусно покушать, встать быстрее на ноги или побить очередного барона. В нем опять проснулся старик, который вначале ругнулся о неправильно выбранных целях и приоритетах, а затем решил, что следует обратить внимание на более глобальные цели. И пусть этот чертов Единый послал его в этот мир, как надоевшую и ненужную вещь, от которой просто рад был избавиться, сам-то Ольт так не считал и мысли о дальнейшем, пока невнятно, но уже формировались в его мозгу. Во всяком случае, строить коммунизм в отдельно взятом баронстве, или даже в графстве, казалась ему уже мелкой и нецелесообразной. И, как не металась душа в медленно тягучем течении жизни, он не торопил события, а раздумывал о будущем и при этом не забывал наращивать физические нагрузки, расчетливо и постепенно. Тем более, что и многочисленные посетители скучать не давали.
Так прошел еще месяц и дожди перешли в снегопад. Зима была не очень холодной, но снежной. Ольт, несмотря ни на что, уже вовсю бегал, а когда увидел в отполированном листе бронзы, заменяющем зеркало, свое отражение, больше похожее на жертву концлагеря, плюнул на все свои опасения и всерьез взялся за подтягивание своей физической формы, впрочем, не переходя границы разумного. Тем более, что рана затянулась окончательно и на груди остался только длинный и багровый рубец, начинающийся в центре и уходящий влево почти за спину. Несмотря на то, что за время болезни он похудел так, что без слез и взглянуть на него было нельзя, само тело вытянулось и он стал гораздо выше. Конечно до Леко или, например, до того же Карно ему было далеко, да и вряд ли он вырастет до таких размеров, конституция была не та, но собственный рост его порадовал. А шрам… А что шрам? Шрамы мужчину украшают, особенно в этом мире и в это время.
Так что в один прекрасный день, после обильного снегопада, шедшего целую неделю, он решил прогуляться на лыжах за ворота городка. За ним конечно увязалась Оли с неразлучным Лако. Истрил, решив, что еще рано отпускать сына без присмотра, тоже решила прогуляться с ними. Лыжи представляли из себя короткие широкие полосы из дерева, подбитые коротким щетинистым мехом. Спасибо лесопилке, таких лыж хватало на всю дружину и оставалось еще обеспечить ими всю деревню. Правда охотники их не признавали и по старинке каждый вытачивал свою пару вручную. И да, такие лыжи были гораздо лучше тех, которые выпускали на лесопилке. Ширпотреб — он и в Африке ширпотреб, но воинов устраивали и такие изделия, им не на охоту ходить, когда важны скорость, тишина и легкость. Правда у Ольта со спутницами были как раз лыжи, сделанные индивидуально именно для них и подаренные охотниками в знак уважения. Они уже вышли из ворот городка и отошли метров на пятьдесят, когда в спину им ударил молодецкий разбойничий свист. За ними широким размашистым шагом скользил по снегу Карно.
— Что же это вы, на прогулку и без меня?
— А то часто ты с нами на прогулку ходишь. — насмешливо отозвалась Истрил.
— Ну часто-нечасто, а за городок могли бы и позвать. — Карно состроил обиженную мину, что, зная его должность и учитывая его внешность, было довольно смешно. — И куда это мы направились?
— Ну так присоединяйся. А куда — пока сами толком не решили. — ответил Ольт. — Может к Лысому холму сгонять?
Лысый Холм представлял из себя небольшую сопку, стоявшую где-то в километре от Карновки, и был и в правду с лысой верхушкой на которой не росли даже кусты. Он стоял недалеко от дороги и поэтому там был установлен пост охраны. До него можно было добраться по хорошо наезженному зимнику, а можно было пробежаться напрямик через хорошо прореженный летом лесок. Дерево с него шло на нужды городка и все деревья шире обхвата пальцами двух рук были вырублены. Оставалась только молодь на вырост, которая не представляла собой серьезной преграды.
Хорошо накатанная дорога была не интересна детям и после недолгого раздумья вся четверка пошла по целине, благо снег скрыл и убрал все мелкие недостатки, присущие лету. Ни тебе буреломов с непроходимыми чащами, заросшими диким виноградом и лимонником, ни обрывистых оврагов с крутыми склонами, где могло прятаться разное зверье. Летняя вырубка не просто хорошо проредила когда-то дикий лес, но и превратила его в какое-то подобие парка, куда летом жители Карновки с охотой выезжали на барбекю и шашлыки. К стыду Ольта он был единственным, кто запыхался, когда они добрались до Лысого Холма. Карно и Истрил даже не вспотели, с детства привыкшие ходить на лыжах по зимнему лесу, а Оли умудрялась еще и описывать вокруг них круги, чем очень недоволен был Лако. Он мог бы идти и по лыжне, оставляемой за собой взрослыми, но медвежонок, недовольно ворча, упорно барахтался в снегу, стараясь не отстать от своей юной хозяйки. Местные медведи, как и земные, зимой заваливаются в спячку, но медвежонок, живя с людьми, нахватался и их дурных привычек и ни в какую не желал следовать медвежьим законам. А может и не знал, что нормальному воспитанному медведю полагается зимой заваливаться в берлогу. Как бы там не было, но сейчас он послушно повторял за Оли все выкрутасы ее затейливого пути и, хотя он недовольно отфыркивался, особенно когда снег попадал ему в нос, было видно, что доволен этой новой игрой.
На подступах к Лысому Холму их встретили дружинники. Два воина, одетых по-зимнему в шубы, которые были просто накинуты поверх доспехов и которые если что можно было легко сбросить, ожидали их прямо на дороге. Обычно на посту находился один десяток, который сменялся ежесуточно. Четверо дружинников находились постоянно на вершине сопки, оглядывая окрестности, а шестеро, разбившись попарно, уходили в передвижные дозоры. Сейчас воеводу со спутниками встретил такой дозор. Увидев, что перед ними сам воевода, они молодцевато доложились, что на вверенной им территории ничего неположенного не обнаружено, дежурство проходит нормально. Карно их выслушал, а затем взмахом руки отпустил их дальше нести службу. Те браво развернулись и пошли дальше по дороге. Их задачей было пройти еще метров триста до первого поворота и потом развернуться обратно, а путники стали взбираться на холм.