— Ты знаешь Свельта Оглоблю? — вопросом на вопрос ответил Ольт.
— Ха, кто же его не знает? Особенно после последнего соревнования лучников.
— Так вот, до того, как приехать к нам он жил здесь, а когда уезжал оставил свой домишко одному деду, рыбаку…
— Понял, про этого деда Бенкас говорил?
— Про него, — вздохнул Ольт, — там у деда должны остаться дети. Вот и узнаем, что с ними стало.
— Понятно.
Дальше, до самой реки шли молча. Вышли на деревянную пристань, окруженную россыпью жалких хижин, которые только человек с большой фантазией назвал бы домами. В воздухе стоял неистребимый запах гнилой рыбы и отбросов. Насколько Ольт помнил искомое жилище должно было стоять у самой воды и несколько на отшибе от остальных, поэтому оно нашлось быстро. На стук никто не ответил, пришлось самим открывать жалкое подобие двери, которое ни от чего не могло защитить, даже от гуляющего везде холодного ветра. В принципе эти три щелястых доски несли в себе только чисто декоративные функции, просто потому, что так должно быть у любого нормального дома. Люди, как и во все времена и видимо во всех мирах, прятались за иллюзиями, создавая не столько для чужих, сколько для самих себя, видимость, что еще не все потеряно, что еще есть расстояние до того дна, опустившись на которое, уже можно не считать себя человеком.
В хижине, несмотря на хоть и хмурый, но все-таки день, было темно. Пришлось постоять минуты три, что бы глаза смогли привыкнуть к царившему под крышей полумраку. Насколько помнил Ольт, бывая тут в гостях у Оглобли, всю обстановку тут должны были составлять кострище, в котором сейчас тлели угли, грубо сколоченный стол, который сейчас темной массой затаился в углу и две широкие лавки, на которых можно было сидеть, а при необходимости спать. На обеих лавках ворохами возвышались кучи какого-то тряпья. Но тут одна из куч зашевелилась и из нее выбралась худенькая девочка лет шести.
— А у нас больше ничего нет. — сообщила она спокойным голоском. В ней не чувствовалось страха, только покорная усталость перед неизбежным. На маленьком от недоедания личике выделялись огромные глаза, серенькие, какие-то бесцветные волосы, были тем не менее чисты и старательно собраны в жиденькую косичку, платье, казалось сшитое из одних аккуратно наложенных заплаток, было больше похоже на рубище, чем оно фактически и являлось. И как не старалась его юная хозяйка привести его в более-менее нормальный вид, тот кусок мешковины, чем оно и было изначально, оставался всего лишь старым изношенным мешком, в котором были проделаны дыры для головы и рук. Еще что-то, отдаленно напоминавшее то ли кожух, то ли жилетку, но явно бывшее когда-то чем-то меховым, укутывало детское тельце сверху. Ольт в начале не понял, о чем она, но оглянувшись на спутников, тут же сообразил. Трое мужчин, а для малютки они наверняка казались взрослыми людьми, причем один из них — ну очень большой и явно одет в воинский доспех, кем они могли показаться для девочки? Только дружинниками, которых она уже видела вместе с сотником Железным. Спутники Ольта угрюмо молчали. Даже они, знакомые с бедностью не понаслышке, не представляли себе до какой глубины может опуститься людская нищета. Пришлось Ольту взять переговоры на себя.
— Нет-нет, мы не дружинники. Мы друзья вашего деда. Вот пришли навестить…
— А деда нет. Его убили. Был злой сотник, много кричал, потом деда бил, до смерти. Сказал, что еще придет и нас добьет. — девочка говорила спокойно, с уверенностью бывалого человека, что силы надо беречь и не стоит их тратить на бесполезный эмоции. Сказать, что Ольт был потрясен, это значит ничего не сказать. За всю свою прошлую долгую жизнь он прошел через многое и многое видел и, наученный горьким опытом, не ждал от людей ничего хорошего. Но старый и жестокий циник никогда не трогал маленьких детей и не понимал тех, кто делал иначе. Не сказать, что он их любил, но считал, что дети не виноваты в грехах взрослых и он просто не понимал, как можно довести ребенка до такого состояния, когда он так спокойно может говорить о своих возможных убийцах.
— Ну а что же вы тогда ждете? Вам бежать надо!
— Куда? И зачем? — совсем по-взрослому, спокойно и рассудительно ответила малютка. — Нам все-равно не пережить зиму, когда на реке встанет лед. Чем медленно умирать от голода, лучше сделать это быстро от меча.
Ольт чувствовал, как внутри него поднимается темная волна, грозящая полностью затмить сознание своей неконтролируемой яростью. Такое с ним бывало в далеком детстве и юности, и он потом сам себе удивлялся, потому что в такие минуты он мог совершить все что угодно. Поэтому он научился держать себя в руках, не допуская не контролируемых взрывов бешенства. Мешало это четкому ведению бизнеса. Но сейчас он чувствовал, что готов взорваться в любую минуту, поэтому закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов, успокаиваясь.
— Так, ладно. С этим разберемся. Ты здесь одна?
— Нет, я за ребеночком смотрю. А еще есть Кридо. Он болеет и уже сутки вообще молчит, его сотник пнул в грудь, когда он за деда вступился.
— Подожди, какого еще ребеночка? — не понял Ольт
— Гронто, Гронти, он у нас еще маленький и говорить не умеет. — и девочка достала из кучи тряпья небольшой сверток. — правда сейчас он больше молчит, а раньше все плакал.
В свертке оказался младенец. Год, не больше, совсем еще грудничок. И не плакал он скорее всего от того, что от голода банально обессилил. Его ротик вяло открывался, в надежде, что ему засунут туда сиську, но сиськи не было. Закутанный от холода в тряпки, он даже не шевелился. А на лавке лежал еще один обитатель хижины, мальчишка лет десяти. Глаза его были закрыты, и он не на что не реагировал, только хриплое дыхание со свистом вырывался сквозь плотно сжатые зубы. Грудь его вздымалась, силясь прокачать хоть немного воздуха. Судя по всему, от пинка в грудь у него было сломано одно или несколько ребер и видно они проткнули ему легкое. Много ли надо десятилетнему мальчишке, когда его пинает взрослый мужчина? Ольт конечно мог оказать первую помощь, но тут нужен был опытный врач, ну или, как тут водится, лекарь.
— Ну а твое имя как, хозяйка? И кто еще есть в этой обители горя? — Ольт чувствовал, что если не пошутит, то у него просто снесет крышу.
— Бейна. А мама Гэла с Квельтом ушли на лов. Кушать нам что-то надо. А мне еще нужно поставит горшок на огонь, может они принесут немного рыбки. — по скептическому выражению личика девочки было видно, что она не очень верит в способности мамы Гэлы поймать хоть что-то, но надежда умирает последней, тем более, что другого варианта поесть у них просто не было.
— Не надо ставить горшок, — решительно обрубил Ольт, — сейчас мы пригоним телегу и отвезем вас в один дом с добрыми хозяевами. Там вас покормят, а к Кридо мы вызовем лекаря. Серьге даже не понадобилось ничего говорить. Он только понятливо кивнул головой и выскочил за дверь.
— А как же мама Гэла? — всполошилась Бейна.
- А мы ее дождемся и поедем все вместе. Здесь вам оставаться нельзя.
Мама Гэла явилась где-то через час. За это время Серьга успел пригнать их телегу и даже сбегать к Строкису, где с его помощью набрал продуктов. Ольт не собирался садиться на шею к Бенкасу. Хотя тот наверно ничего не скажет, но если он затаит недовольство, то это может негативно сказаться на их дальнейших отношениях. Плодить проблемы на голом месте не хотелось. Телегу перед хижиной не заметить было невозможно, поэтому в дверь вошла решительная женщина, готовая ко всему. За ней стоял насупленный мальчуган лет восьми. Оба были завернуты в такие же тряпки, какие были на Бейне. Низко надвинутый платок на женщине не скрывал плотно сжатые губы и решительное выражение лица. Она явно готовилась к защите жизни своих детей. Но открывшаяся перед ней картина выбила ее из колеи. На нарах лежал перебинтованный Кридо и жадно слушал что-то рассказывающего ему Серьгу. Бейна сюсюкала с ребенком, суя ему в рот скрученную в жгут чистую тряпочку, периодически смачивая ее в подогретом молоке. За столом сидели огромного роста верзила в воинском доспехе и мальчишка с живым симпатичным лицом. Оба они с умилением наблюдали за происходящим кормлением. Женщина замерла на пороге, не зная, как реагировать на открывшуюся картину. Все, кроме Бейны и младенца, повернулись на шум в сторону вошедших и с интересом на них уставились, а женщина замерла в замешательстве. Все замерло в каком-то зыбком равновесии. Первым отреагировал Ольт.
— О, вот и мама Гэла пришла. И чего так долго? Как рыбалка, много поймали?
Простые слова, доброе выражение лиц и окружающая обстановка видно отпустили ту натянутую струну, в которую превратилась на время душа женщины и она, еще ничего не поняв, но ухватив главное, что ни ей ни детям ничто не угрожает, обессилено опустилась на лавку у входа.
— Да нет, опять мне с рыбой не повезло. Вот только одну поймали. — вперед вышел мальчуган, который был с матерью, и положил на стол что-то мелкое и невзрачное.
— Мда, — почесал затылок Ольт, — рыбаки из вас никудышные.
— Сам бы попробовал. Рыбу поймать — еще суметь надо. — беззлобно огрызнулась Гэла.