— Пока что мне хватит и того, что ты поможешь мне с подходящим местом. И добыть пару лопат не помешало бы. Ты-то здесь, считай, уже свой.
Следующие пару дней они бродили по окрестностям замка и города Эрбера, выискивая нужное место. Игнат хотел, чтобы оно выделялось, не устраивать же могилу у придорожного столба, но и слишком заметным его делать не хотелось: у мага шевелились волосы на голове от одной мысли, что могилу Маркуса могли разграбить.
Спал маг на полу в комнатушке, выделенной Тиберию в качестве помощника книжника, а как только утреннее солнце освещало его лицо, он тут же будил Тиберия, и они вновь отправлялись на поиски. Когда очередной день клонился к закату, они, усталые, возвращались в замок. Стражники без вопросов впустили их.
— Игнат, ты меня прости, но такие долгие прогулки не для меня, — пыхтел Тиберий. — да и книжник вчера вечером бранился, что целый день не мог меня разыскать. Не хотелось бы вылететь отсюда.
— Мы должны найти нужное место. Не хочешь, завтра сам пойду. Окрестности мы уже вдоль и поперёк исходили, поди не заблужусь.
Вдруг путь им преградил сир Кельвин Старлинг. Рыцарь сказал, что вот уже который день замечает, как они уходят куда-то чуть свет и возвращаются только затемно. В связи с этим он поинтересовался, неужели выпивка в эрберских кабаках лучше, чем летнее вино погребов Старлинг-Холла, которым он готов с удовольствием поделиться со столь прославленным гостем?
Собравшись с духом, Игнат рассказал сиру Кельвину, зачем они целый день рыщут по округе, надеясь, что тот хотя бы войдёт в его положение. Рыцарь вдруг замолчал и задумался, после чего велел Игнату прийти завтра в полдень к воротам в Старлинг-Холл и ждать.
Игнат засыпал тяжело, гадая, что же могло значить это предложение. На следующий день он вихрем вылетел из комнаты, едва солнце вошло в зенит. В условленном месте его уже ждал сир Кельвин верхом на коне.
— Думаю, я могу тебе помочь. И, к тому же, исполнить то, что должно.
Рыцарь отвёз Игната в неприметную рощицу у подножья скал неподалёку от Высокого дома. Самому магу и в голову не пришло бы отправиться туда. Когда конь перешёл на шаг, сир Кельвин заговорил.
— Много лет назад моя матушка была на волосок от смерти. После рождения Альдена, моего брата, её жизнь грозила оборваться со дня на день, а лекари лишь разводили руками. Молитвы троим, да простят меня боги, также оказались тщетны. Тогда мой отец, лорд Алвин, в отчаянии взмолился к Великой матери, что эльфы зовут Илланией, и которая, как говорят, покровительствует всякой жизни. Он поклялся, что посадит целый лес, если та дарует его жене жизнь и не оставит сыновей без матери.
Рыцарь остановился и слез на землю.
— Эту рощицу высадили по приказу лорда Алвина в тот самый год. А это дерево он посадил собственными руками, посвятив богине Иллании и своей жене. Наверное, оттого оно и выросло больше других и вширь, и ввысь.
Маг замер, как вкопанный, уставившись в одну точку. Он увидел раскидистый клён, вокруг которого прочие деревья словно расступились. Крона этого исполина была столь широка, что не меньше дюжины человек могли бы насладиться сном в жаркий день в его тени. Ствол же, покрытый гладкой зеленоватой корой, сам Игнат вряд ли обхватил бы руками.
— В тот день, день битвы за Пепельный зуб, отца не стало. — продолжил сир Кельвин. — Но если бы не вы с Маркусом, та же участь постигла бы и моего брата, и меня, и всех остальных, кто сегодня может спокойно спать по ночам. Я спросил у матушки, она позволила тебе захоронить здесь прах Маркуса Аронтила. Человека, не пожалевшего собственной жизни за то, чтобы наши могли продолжаться.
— Спасибо… сир Кельвин… — только и сумел вымолвить маг, поражённый видом исполинского дерева.
— Это меньшее, что я могу сделать для Маркуса и тебя, Игнат. Но впредь, на людях, прошу, зови меня лорд Старлинг. После гибели отца этот титул перешёл ко мне, хоть я и не особенно рад этому. Слишком молод я, лордом называться. — горько усмехнулся он, отвернувшись.
Вместо безмятежно-тихих каменных стен в толще горы урна с прахом Маркуса теперь нашла пристанище у корней величавого клёна, средь ветвей которого гулял ветер, слетавший с горных вершин.
— Вот и всё, папаша. — сказал маг, отложив лопату в сторону. Он стоял перед аккуратно присыпанной ямой, уверенный, что это место вскоре зарастёт травой, а осенью его засыпет огненно-рыжими кленовыми листьями. Никто сюда не заглянет, и лишь сам Игнат будет знать, что его учитель обрёл покой именно здесь. В той земле, которую заслужил.
Перед тем, как уйти, он воткнул в землю у самого ствола простую деревянную дощечку. Вырезанная на ней надпись гласила: «Здесь покоится Маркус Аронтил. Человек, который спас мир.»
— Вот и всё. — повторил Игнат, и горячая слеза покатилась по щеке. — Спасибо тебе.
Ответом ему был шелест листьев, и в шелесте этом Игнату слышалось что-то тёплое и родное.
Глава 17
После того, что довелось пережить в плену у Верессара, после бесконечных истязаний безумцем Герелетом заключение в подземелье здания Совета теней казалось ему почти отдыхом. Да, окружали его такие же голые каменные стены, а единственным, что отделяло его от ледяного пола, была тонкая тряпка, служившая лежанкой. Да, те ужасные пытки приходили к нему в кошмарах, отчего и без того беспокойный сон подчас прерывался внезапным пробуждением в холодном поту. Несмотря на всё это, даже пробуждаясь с криком, мгновение спустя Драм благодарил всех богов, что сейчас его не будут пытать по-настоящему.
Пищей ему служила похлёбка с чем-то, напоминавшим не то грибы, не то сильно вываренное мясо сквойлов. По вкусу понять, чем на самом деле являлись эти рыхлые кусочки, было совсем невозможно хотя бы потому, что собственно вкуса у них и не было. Тем не менее, ежедневная миска этой жижи позволяла Драму не умереть с голоду. «Ежедневная… Этим словом пользуются лишь на поверхности,» — усмехнулся Драм проглатывая очередную порцию безвкусной кормёжки.
В самом деле, он пробыл там слишком долго. Этельдиар, разумеется, не могли определять течение времени по солнцу или луне. Вместо этого за столетия жизни под землёй они научились отсчитывать его по самым разным признакам. Жрецы Шесаррана-путеводника объявляли начало и окончания сезонов по спороносным грибам, миграции тоннельных насекомых и цветению редких подземных растений. Выделяли из них собственные аналоги месяцев, дней и даже часов, мастерили песочные и водяные часы. Щепотка магии этельдиар, и такие устройства становились почти вечными.
Наверное, думалось Драму, когда едва уловимый звук шагов тюремщика становился громче и отчётливее, это память о давней жизни в подлунном мире заставила этельдиар считать время почти теми же промежутками, что и их бывшие надземные собратья. Должно быть, это тот призрак прошлого, от которого его народу никогда не избавиться, как бы им того не хотелось. С течением веков даже их язык стал ощутимо отличаться от речи эльфов поверхности, чем этельдиар неизменно гордились, называя etheldiarloin «совершеннейшим из наречий». Но вот время… Его счёт остался почти неизменным.
Шаги как и прежде остановились с другой стороны решётки, но на этот раз, подняв глаза, Драм не увидел привычного тюремщика, скрывающего лицо за серым капюшоном. Нет, тот, кто пришёл на этот раз, вовсе не пытался скрыть лица.
— Ну, здравствуй, убийца. — произнёс Оринес Верессар, словно выдавливая каждое слово сквозь зубы.
Драм поднялся на ноги и застыл неподвижно, спокойно глядя прямо на посетителя.