— Я отпустила его, Игнат. — сказала эльфийка. — Если бы я требовала от тебя того, на что долгие годы не могла решиться сама, то стала бы ничем не лучше моих сородичей из Илорена.
— Я попытаюсь, — ответил маг. — Но я до сих пор не знаю, как мне это сделать. Вы ведь тоже чем-то заполнили пустоту в душе?
— Все эти годы мне казалось, что её заполняет Каратарх, но лишь теперь я поняла, что это не так. Напоминание о том, чего я не смогла предотвратить, причиняло мне боль так долго, что я перестала её замечать. До сегодняшнего дня. И только сейчас мне стало ясно, что на самом деле пустоты в душе давно уже нет. Я заполнила её всеми теми, кому успела помочь здесь. Ты же можешь заполнить её теми, кто тебе дорог. Откажись от ненависти ради них.
Игнат вспомнил о Рие. Вспомнил о Тариноре и Драме, и мир будто бы стал не таким мрачным.
— Но что же будет с вами теперь?
Энневен повернулась. Её лицо было печально.
— Я стара, Игнат. Если мне удастся помочь тебе и уберечь мир от того, что таится в твоей душе, то моя жизнь прожита не зря. И когда смерть, наконец, постучится в мою дверь, — эльфийка бросила взгляд на пустой дверной проём и улыбнулась. — впервые в жизни я не буду ни о чём сожалеть.
— Тогда я готов. — решительно ответил маг. — Что мне нужно делать?
Эльфийка приготовила напиток, похожий на то, что Игнату доводилось пить прежде, но с каким-то новым незнакомым привкусом. Только он хотел спросить, что это, как вдруг сознание стремительно померкло и маг погрузился в сон.
Всё то же поле, покрытое пеплом. Всё та же полуразрушенная крепость, что выросла у его ног. Затаив дыхание, Игнат вновь прошёл через полуразрушенные ворота, чтобы вновь увидеть умирающего Маркуса.
— Ты должен отпустить. — раздался голос Энневен в голове юноши.
— Не отпускай… — проговорили сухие губы Маркуса.
Игнат зажмурился и попытался отвернуться, но его веки вновь распахнулись, повинуясь неведомой силе, а перед глазами снова предстал умирающий учитель. Когда он вновь начал обращаться в пепел, юноша, как и прежде, дёрнулся к нему.
— Прошу… — голос Маркуса звучал отовсюду.
— Отпусти его, Игнат! — настойчиво повторяла эльфийка. — Прошлого не вернуть.
Энневен права, не вернуть. И не нужно. Гнёт прошлого не даёт двигаться в будущее. И со временем он не пропадёт, а станет лишь сильнее. Так случилось с Вечной королевой, с целым народом эльфов. Так случится и с Игнатом, если он не преодолеет себя, не сделает усилие и не совладает с собственными разумом, который породил этого Маркуса из видения. Настоящий не хотел бы такого. Он отдал бы всё, чтобы его сын и ученик был свободен от любых горестей. Отпустить — не значит забыть. Память о Маркусе останется с ним навсегда и всегда будет светлой.
— Я… Отпускаю!
Юноша отдёрнул руку, словно очнувшись ото сна, и за мгновение до того, как лицо мага рассыпалось в прах, Маркус улыбнулся. Через мгновение в пепел с тихим шелестом обратились стены крепости, камень за камнем, пока последние пылинки не унёс ветер и от Пепельного Зуба не осталось ничего.
— Всё… Верно… Сынок… — разнеслось угасающим эхом в пустоте.
Сразу после в глаза Игнату ударил яркий свет, заливший всё вокруг, а перед тем, как очнуться, его взору открылось женское лицо. Он видел его всего мгновение, даже малую долю мгновения. Этого мига хватило лишь чтобы понять, что то была не Рия и никто, кого он мог бы узнать. С резким вдохом он распахнул глаза уже наяву, обнаружив себя сидящим на куче соломы, что служила ему кроватью. Матушка Энневен была рядом. Она улыбалась, а в глазах стояли слёзы.
— У тебя получилось. — эльфийка заключила его в крепкие объятья. — Ты сумел!
— Мы сумели… — проговорил Игнат. От неё густо пахло травами, и запах этот успокаивал бешено колотящееся сердце юноши. — Если бы не вы…
— У меня не было выбора, Игнат. — ответила Энневен, освободив его от объятий. — Я не смогла бы отпустить тебя с подобной яростью в душе. Она ведь ушла, не так ли? — с опаской спросила эльфийка, нахмурившись. — Попробуй вспомнить о Маркусе. Только, прошу тебя, осторожнее. Если почувствуешь, как в душе нарастает буря, скажи сразу. Мы будем пытаться столько, сколько понадобится.
Она отошла к столу и взяла в руки кувшин. Игнат подумал о Маркусе, вспомнил годы в Академии, воскрешая в памяти их всё более и более яркие совместные воспоминания. Наконец, он дошёл до последнего из них, и… не почувствовал ничего, кроме светлой грусти. Не было ничего из того, что причиняло ему боль. Невыполнимое желание вернуть утраченное больше не терзало его душу и не вызывало нарастающую ярость. Он принял случившееся и больше не боялся, что останется один. Вспомнил о Рие, сердце забилось чаще, и на душе сразу потеплело.
— Кажется, всё. Ни злобы, ни ненависти. Во всяком случае, я больше не хочу спалить мир дотла, потому что он не такой, как мне хочется. То есть, конечно, в нём ещё осталось много того, во что мне хочется швырнуть пламенем, самодовольная рожа Рейквина, например, но это уже личное.
— Хорошо. — облегчённо выдохнула Энневен. — Теперь ты, наверное, захочешь уйти.
— Мне бы хотелось, но как же вы? Так и будете здесь одна в лесу? Не думали пойти куда-то? Например, в Лунное пристанище. Там, говорят, всех привечают. Они, получается, как вы, только целый город.
— Старое дерево крепко цепляется корнями, Игнат. — с улыбкой ответила эльфийка. — Я слишком долго жила здесь. Так долго, что тебе и не вообразить. Лучше, если мой век завершится здесь. К тому же, когда это произойдёт, я буду знать, что жизнь прошла не зря. Благодаря тебе призраки прошлого больше не терзают нас обоих.
— Кстати о призраках… — юноша напряг память, образ предательски быстро ускользал от него. — В самом конце видения я увидел женское лицо. Но, хоть убейте, не могу понять, чьё оно.
— Чертоги разума — врата в мир снов. Это лицо может быть как из позабытого прошлого, так и из будущего. Только время покажет, кому оно принадлежит на самом деле. Это может быть и смертная, и богиня. Но не забывай, что порой мы видим то, что хотим увидеть.