Кровать Энневен находилась по ту сторону от стола, но Игнат ещё ни разу не видел, как эльфийка туда ложилась. Он засыпал раньше неё, а просыпался позже. Этой же ночью, ему никак не удавалось уснуть. Маг вспоминал о Маркусе, думал о матери и гадал, неужели он действительно показался ей таким чудовищем, что она принесла родного сына в приют папаши Кройна? А может, его похитили? Но зачем? Чтобы продать за двадцать пять серебряных монет? Чушь. Впервые он ощутил эту жуткую пустоту именно когда Маркус рассказал об этом. Тогда весь тот образ матери, что Игнат годами выстраивал в своём воображении, надеясь когда-нибудь её разыскать, обратился в пыль, а в освободившееся место, словно в пустую яму, выплеснулась ярость. Смерть Маркуса же раскалила эту ярость, заставила её кипеть и клокотать, выплёскиваться через край и выжигать всё вокруг.
Теперь же бушевавший пожар постепенно превращался в холодную, покрытую пеплом пустыню. Меньше всего теперь Игнат хотел вновь вспоминать об этом, возвращаться в стены Пепельного зуба, снова пережить гибель друга, учителя и отца…
Сон пришёл поздно. Перед глазами потемнело, и Игнат погрузился в небытие. Сознание вернулось резко и неожиданно. Маг оказался посреди бесконечного серого поля, под ногами, словно снег, стелился пепел. Не было ни малейшего ветерка, ни даже самого тихого звука, только звенящая, давящая тишина.
Юноша сделал несколько шагов и остановился. Ровное, словно тарелка, поле простиралось во все стороны, встречаясь со столь же серым небом где-то в бесконечной дали. Ни холмика, ни деревца, ни травинки. Что он здесь делает и что ему нужно сделать, Игнат не понимал.
Вдруг прямо перед ним из сыпучего пепла начали расти каменные стены. Целая крепость возникла за несколько секунд. То был Пепельный зуб.
Игнат осторожно вошёл в полуразрушенные ворота и увидел тот самый болезненно знакомый двор. Груды камней, разрушенная арка у входа в башню и лежащее перед ней неподвижное тело. Маркус!
Юноша мгновенно оказался рядом. Приподнял голову учителя рукой, услышал слабое дыхание, сжал его холодные руки.
— Игнат… Мальчик мой… — едва слышно произнесли губы мага.
— Я здесь, папаша! Здесь! Держись! Всё будет хорошо!
— Не оставляй меня… Прошу…
— Я что угодно сделаю! Скажи!
— Не отпускай…
Игнат замер в изумлении.
— Не отпущу! — он сжал руки Маркуса сильнее. — Ни за что! Никогда!
— Прошу… — голос учителя словно доносился со всех сторон и отражался от стен крепости. — Не отпускай…
В этот момент тело Маркуса стало обращаться в тот же серый пепел, что покрывал землю вокруг. Первыми в прах рассыпались ноги, словно тлеющие травинки, следом обратились тончайшими паутинками и исчезли полы камзола. Руки волшебника осыпались, становясь бесплотными.
Юноша сжимал пепел мёртвой хваткой, пока, наконец, от Маркуса не осталось только лицо. По щеке потекла слеза, пока лицо учителя и отца становилось пеплом.
— Не отпускай… — тихо промолвили его губы, прежде чем обратиться в прах.
— Никогда! — ответил юноша, сжимая горсти пыли.
Игнат сидел, погрузив руки в пепел, которым только что был Маркус, и вдруг неведомая сила потянула его вниз. Он попытался разжать хватку, но руки не слушались и лишь глубже погружались в серую толщу. Юноша попробовал применить силу огня, но ощутил лишь как его руки обожгло где-то в глубине. Его засосало уже по локти, пепел становился всё ближе. От судорожного дыхания он втягивался в ноздри и попадал в горло. В панике Игнат пытался вырваться, но лишь неумолимо погружался всё глубже, пока, наконец, лицо не оказалось окружено холодным прахом. Он проникал в рот и нос, не давая вздохнуть.
Из последних сил юноша рванулся всем телом и… Обнаружил себя лежащим на полу рядом с лежанкой. Некоторое время он ощупывал себя и тёр глаза, пытаясь понять, сон ли это или уже явь. Первые мгновения после пробуждения он чувствовал себя совершенно разбитым: голова кружилась, а на душе было холодно. Игнат постарался не думать об увиденном и, чтобы отвлечь себя от дурных мыслей, решил поискать, чем заняться.
В доме было уже светло и как обычно пусто, маг осушил заботливо оставленный на столе кувшин с молоком и вышел на улицу. Энневен, должно быть, отправилась за травами, как и обещала.
Юноша понадеялся, что на сей раз она принесёт что-нибудь кроме грибов и ягод, которыми он питался последние пару дней. Нет, от голода он не страдал, но уже начинал скучать по мясу. Игнат подумывал даже изловить где-нибудь кролика, да только эльфийка строго запретила ему выходить за ограду и велела Коряжнику присматривать за ним.
А вот и он, лёгок на помине. Древолюд стоял у загона с козами и, если б Игнат не знал, то вполне принял бы его за самое обычное дерево. Уж очень Коряжник любил неподвижно замирать, прикрывал глаза и поднимал руки-ветви вверх. То ли он так вспоминал о прошлой древесной жизни, то ли грелся на солнышке, то ли просто спал.
— Привет, Коряга. — сказал Игнат, опёршись на стену дома. — Отдыхаешь?
Древолюд открыл глаза, взглянул на мага и будто бы нахмурился, что-то прогудев в ответ.
— Да, я тоже проснулся не от птичьих трелей. Энневен сказала, будто бы ты на меня не так уж и злишься. Ну, за то, что случилось с твоими друзьями. Или братьями… Сородичами, в общем.
Коряжник опустил руки и продолжал пристально глядеть на Игната, словно ожидая дальнейших слов.
— У меня приказ был, понимаешь? Те эльфы против людей пошли, вас, древолюдов, с собой потянули. Много наших поубивали и ещё больше бы убили. Вот мне и пришлось…
В бездонной глубине карих глаз словно появилось что-то тёплое и светлое. Коряжник протяжно прогудел что-то мелодичное и печальное, и Игнату показалось, что древолюд не только понял его слова, но и принял их.